День истаял, уступив место прохладной осенней ночи. Он был точной копией сотен предыдущих дней в жизни Ратибора, размеренный и предсказуемый, как удары молота по наковальне. Утро прошло в густом жаре кузницы, где его мускулы наливались силой. День – в пыли, поте и звоне учебных мечей на княжеском плацу. Вечер он разделил между двумя мирами: миром высоких рун и великих богов в доме Велемудра, и миром шепчущих трав и бытовых духов у Заряны.
Теперь, поздно ночью, Ратибор стоял на дозорной вышке городской стены, глядя вдаль. Позади него затихал, погружаясь в сон, Переяславль. Жёлтые огоньки лучин в окнах постепенно гасли, смолкал лай собак, и город казался крошечным, уязвимым островком света и жизни посреди безбрежного океана тьмы. Впереди, за ленивым изгибом реки Трубеж, начиналось оно – Дикое Поле. Бескрайняя, молчаливая степь, что под покровом ночи казалась чёрной и бесконечной, как само небытие. Воздух был чист и наполнен звуками ночи: монотонным, убаюкивающим стрекотом сверчков и доносящимся издалека одиноким, тоскливым воем волков.
Ратибор опустил руки на прохладное, шершавое дерево бруствера. Он чувствовал себя, как натянутая тетива лука. Его тело было полно молодой, неуёмной силы. Его руки могли часами без устали махать тяжеленным молотом или сжимать рукоять меча. Его разум, словно сундук, был наполнен сокровищами знаний, которые он получил от своих наставников. Он знал, какую руну начертить для удачи в пути, и каким заговором отвести дурной глаз. Он знал, как угодить капризному домовому, оставив ему краюху хлеба с мёдом, и каким настоем из трав отвадить упыря от порога. Он учился читать знаки по полету птиц и распознавать следы не только зверей, но и тех, кто ходит незримо.
Но вся эта сила, вся эта мудрость была заперта здесь, за спасительными стенами города. Она была лишь теорией, хорошим клинком, который ни разу не пробовал вражеской крови. Он был сыном воинов, легендарных и отважных, но сам не видел ни одной настоящей битвы, где смерть – не слово, а ледяное дыхание на затылке. Он знал десятки имён духов, но никогда не говорил с ними по-настоящему, там, в их владениях, где они – хозяева, а он – лишь гость.
Острая, почти физическая тоска сжала его сердце. Это было не просто желание. Это был голод. Неутолимая жажда настоящего испытания, подлинной проверки. Чего стоят все эти знания и умения, если они так и останутся не применёнными? Не лучше ли он того гридня Олега, если его хитрость годна лишь для учебных поединков?
Его взгляд неотрывно скользил по тёмной линии на горизонте, там, где прибрежный лес переходил в голую степь. И в этот момент, на самом краю зрения, он уловил движение.
Это был не зверь. Не человек. Нечто иное. Тонкая, рваная тень, неестественно длинная, метнулась между стволами деревьев с невозможной скоростью и тут же исчезла, будто всосалась в темноту. Ратибор замер, всё его тело напряглось. Он всматривался, пока глаза не заслезились, но видел лишь привычный ночной пейзаж. Показалось? Морок?
Нет.
По его спине, от затылка до поясницы, пробежал ледяной холод, не имевший никакого отношения к ночной прохладе. Это было оно. Та самая тень из другого мира, о которой предупреждали его учителя. Невидимая для большинства, но различимая для того, кто готов был видеть. Оно было там. Близко. Оно знало, что за стенами есть жизнь. И, возможно, оно чувствовало его взгляд.
Ратибор медленно сжал кулаки так, что костяшки побелели. Страх смешался с каким-то диким, яростным восторгом. Ожидание закончилось. Вот он, настоящий мир, тот, что скрывается за уютной завесой быта. И он больше не хотел прятаться от него за этими стенами. Он хотел сойти со стены, пересечь реку и встретиться с этой тьмой лицом к лицу. Неважно, что из этого выйдет. Любой исход был лучше, чем вечное ожидание в безопасности.