Они прошли примерно половину оврага. Гнетущая тишина давила всё сильнее. Каждый скрип колеса, каждое фырканье лошади отдавалось в ушах преувеличенно громко. И в этот момент, когда напряжение достигло своего пика, тишину разорвал резкий, злой и пронзительный свист.
В-ж-ж-ж-ик!
Чёрная точка промелькнула в воздухе. Ратибор успел лишь заметить её боковым зрением. Стрела, грубая, с чёрным оперением, с силой вонзилась в деревянный борт телеги, с глухим стуком пройдя насквозь. Древко задрожало всего в одной ладони от головы Мирослава, который в этот момент неосторожно высунулся.
Юноша вскрикнул, скорее от неожиданности и ужаса, чем от боли, и инстинктивно вжал голову в плечи. Его лицо вмиг стало белым как мел.
Первая стрела была сигналом. Не успел ещё затихнуть её свист, как овраг взорвался криками. Почти сразу же с обеих сторон, со склонов, из-за валунов и густых зарослей колючего кустарника, словно из-под земли, начали выскакивать люди. С диким гиканьем и разбойничьим посвистом они скатывались и сбегали вниз, на дорогу, окружая маленький отряд.
Их было человек пятнадцать, может, чуть больше. Вид у них был самый что ни на есть разбойничий. Оборванные, одетые в лохмотья и куски звериных шкур, с дикими, заросшими густыми бородами лицами. Их глаза горели голодным, жадным блеском, как у стаи волков, загнавших добычу. Они были вооружены самым разномастным и зачастую самодельным оружием: у кого-то была тяжёлая охотничья рогатина, у кого-то – старый, выщербленный топор, у большинства – грубо заточенные копья с наконечниками, выкованными неумелой рукой.
Было очевидно, что это не воины. Это были тати, лесная голытьба, промышлявшая грабежом на этой забытой богами дороге. И столь же очевидно было, на что они рассчитывали. Небольшой отряд, всего двенадцать человек, при двух тяжело груженых телегах. Они приняли их за богатых, но слабо защищённых переселенцев, или за мелких купцов, которые везут свой товар без должной охраны. Лёгкая добыча.
Вперёд, выставляя грудь, вышел их предводитель. Здоровенный детина, на голову выше остальных, с коссматой рыжей бородой и уродливым, багровым шрамом, что пересекал всё его лицо от брови до подбородка. В руке он сжимал массивный боевой цеп. Он остановился в нескольких шагах от отряда, нагло ухмыльнулся, демонстрируя гнилые зубы, и прорычал своим грубым, пропитым голосом:
«А ну, кидай оружие на землю, ребята! Щиты, мечи, топорики – всё сюда! Да поживее, коли жить хотите! А мы посмотрим, что у вас там в повозках интересного. Может, и отпустим подобру-поздорову, если настроение будет!»
Его люди одобрительно загоготали, предвкушая лёгкую наживу. Они были уверены в своей победе, в своём численном превосходстве и в страхе, который должен был сковать их жертв. Они ждали, что сейчас на землю полетят мечи, а путники начнут молить о пощаде. Они жестоко ошибались.