Словесная перепалка между Бориславом и Мирославом накалялась. Юноша, красный от гнева и обиды, уже готов был выкрикнуть очередное гневное возражение, а ветеран, подавшись вперёд, сверлил его тяжелым, презрительным взглядом. Казалось, ещё немного – и спор перерастёт в настоящую ссору.
В этот самый момент в их напряжённый диалог вмешался третий, неожиданный голос.
«Хватит вам лаяться, как псам над костью».
Голос был женский, но в нём не было ни капли мягкости. Спокойный, ровный и холодный, как лезвие ножа, он мгновенно заставил обоих спорщиков замолчать. Все головы, как по команде, повернулись к Весняне. Девушка-охотница, которая до этого сидела в стороне, молча поправляя оперение на стреле, поднялась и подошла ближе к огню. Его отсветы плясали на её сосредоточенном лице, не тронутом ни косметикой, ни женскими заботами.
Она обвела взглядом всех присутствующих. «Вы оба кричите о своём. Один – о семье, другой – о славе. А слушаете только себя».
Весняна остановила свой взгляд на Бориславе. «Твоя цель достойна уважения, воин. Ты бьёшься за родных. Это понятно».
Затем она повернулась к Мирославу, и в её глазах не было ни осуждения, ни насмешки – лишь холодная оценка. «И твоё желание, юноша, мне тоже понятно. Когда тебя держат за щенка на привязи, хочется доказать всем, что ты – волк. Это тоже сила, что движет человеком».
Она сделала паузу, давая своим словам впитаться. «А теперь послушайте, зачем здесь я».
Девушка выпрямилась, и в её осанке появилась гордость. «В моей деревне, что в лесах под Черниговом, я лучшая охотница. Я вижу след там, где другие видят лишь опавшие листья. Я могу часами лежать в засаде без движения. Мой выстрел из лука точнее, чем у любого мужчины в нашей артели. Но знаете, на какую охоту меня пускают? – она криво усмехнулась. – Ставить силки на зайцев и рябчиков. Ловить белок. Потому что я – женщина. А большая охота, на кабана или, не дай бог, на медведя, – это "не женское дело"».
Она обвела взглядом мужчин у костра, которые слушали её, затаив дыхание.
«Мне не нужны десять гривен серебра. Пропитание я себе и так добуду, лес меня кормит. Мне не нужна слава в песнях гусляров. Это всё пустое. Я хочу другого. Я хочу совершить такой подвиг, после которого никто – ни один старый пердун в нашей деревне, ни один ухмыляющийся мужик – не посмеет усомниться в моём праве. Я хочу вернуться домой, бросить на стол старосты… не знаю… голову степного вождя или клык какого-нибудь чудища, что водится на том Броду, и сказать: "Теперь я сама буду решать, на кого мне охотиться. И я буду водить свою собственную артель. И в ней будут те, кого я выберу"».
Она замолчала, и в её голосе прозвучала сталь. «Выжить три месяца на Змеином Броду, там, откуда не возвращаются даже бывалые дружинники… это мой способ доказать всему миру, и в первую очередь себе, что я чего-то стою. Это мой путь. Не во имя семьи, не во имя славы, а во имя себя самой. Во имя права быть тем, кто я есть».
Её речь, лишенная патетики Мирослава и трагизма Борислава, была по-своему самой сильной. Прагматичная, амбициозная и абсолютно понятная цель. В её словах не было места жалости или юношеским мечтаниям – только холодная, как лёд, решимость.
Борислав, слушая её, медленно кивнул, и в его взгляде появилось неприкрытое уважение. Он узнавал в ней ту же несгибаемую волю, что жила и в нём.
Мирослав же смотрел на неё с восхищением. Он, привыкший к кисейным барышням из богатых домов, впервые в жизни видел женщину, чья цель была такой же великой и дерзкой, как и его собственная, но куда более осязаемой.
Спор был окончен. Этой ночью у костра отряд обрёл не только лидера в лице Борислава, но и свою несгибаемую душу в лице Весняны. А Ратибор, наблюдая за серебристым сиянием, окружавшим девушку, понял, что её воля тверже стали её наконечников.