После боя в овраге отряд стал другим. Люди шли молчаливее, но это было уже не молчание недоверия, а молчание сосредоточенности. Каждый знал, на что способен стоящий рядом, и это придавало уверенности. Ещё два дня изматывающего пути по однообразной, выжженной солнцем степи, где единственными ориентирами были древние курганы да редкие, истерзанные ветром деревья.
А на исходе второго дня характер местности снова начал меняться. Впереди, на горизонте, появилась тёмная, извилистая, похожая на трещину, полоса. По мере приближения она становилась всё шире и чётче. Это была река.
Это была не широкая и полноводная река, как родной Трубеж в Переяславле. Здешняя река была иной. Неширокая, но с быстрым, мутным течением, которое несло с собой ил и вырванные с корнем коряги. Вода её имела желтовато-коричневый, нездоровый цвет. Берега были высокими, глинистыми и обрывистыми, во многих местах подмытыми водой. Они были густо поросли стеной высохшего, шуршащего на ветру камыша. Река не несла с собой свежести и жизни. Наоборот, от неё веяло какой-то древней, сырой тоской.
«Змеиная», – коротко бросил Ждан, когда они подошли к обрыву и посмотрели вниз, на бегущую воду. В его обычном, ровном голосе прозвучало нечто похожее на затаённый, суеверный страх. И было отчего. Река действительно извивалась по степи, делая крутые, неестественные петли, в точности повторяя движения гигантской змеи, ползущей по равнине. Казалось, что это и не река вовсе, а живое, древнее существо.
Ратибор, стоя на краю обрыва, чувствовал это не только умом. От воды поднималась странная, давящая, почти осязаемая аура. Она была тяжелой и сонной, как дыхание огромного, спящего в глубине хищника. Духи этой реки были совсем не похожи на игривых и в целом дружелюбных русалок и водяных его родных мест. Он нутром ощущал, что духи Змеиной – древние, сонные и очень недобрые. Им не было никакого дела до людей, их даров или просьб. Они были силой самой природы, безразличной и опасной.
Его проклятый дар снова показал ему то, что было скрыто от других. Вглядываясь в мутные, быстротекущие воды, он видел не просто игру света и тени. Он отчётливо различал, как в самой глубине, у дна, проплывают длинные, тёмные тени. Они были слишком большими для рыб и слишком плавными для коряг. Они двигались против течения, лениво извиваясь, и Ратибор не мог избавиться от ощущения, что это были не духи, а сама душа реки, её тёмные, голодные мысли.
Вода здесь не сулила ничего хорошего. Она не обещала прохлады и отдыха. Она обещала лишь опасность и забвение. И Ратибор понял, почему застава, стоящая на её берегу, носит такое зловещее имя. Она стоит на страже не только степи, но и этой мрачной, змеиной реки. И было неизвестно, что из этого опаснее.
«Ну, почти пришли», – сказал Ждан, указывая вниз по течению. – «Застава за тем изгибом. На высоком берегу стоит».
Все посмотрели в указанном направлении. Их долгое и тяжёлое путешествие подходило к концу. Но, глядя на эту реку и чувствуя её недоброе дыхание, никто не испытывал радости. Лишь гнетущее предчувствие, что самые страшные испытания их ждут впереди.