Отряд продолжал свой неспешный путь на юг, и земля вокруг становилась всё более дикой и неуютной. Они миновали последние островки возделанных полей и вошли в зону запустения. Дорога вела их через заброшенные хутора – печальные свидетельства того, что когда-то жизнь здесь кипела. Теперь же от них остались лишь почерневшие остовы срубов с пустыми глазницами окон, заросшие бурьяном огороды да одичавшие яблони. Люди покинули эти места, спасаясь то ли от набегов кочевников, то ли от очередной моровой язвы, что прокатилась по этим краям несколько лет назад.
Для большинства спутников Ратибора это были просто печальные, но безжизненные развалины. Для него же, с его проклятым и благословенным зрением, эти места были полны трагической, призрачной жизни. Он видел то, чего не видели другие. Он видел, как у порога сгоревшего дома стоит бледная, полупрозрачная фигура женщины и безучастно смотрит на дорогу, обречённая вечно ждать мужа, не вернувшегося с поля. Видел, как на месте бывшего двора двое призрачных детей беззвучно играют в догонялки, снова и снова повторяя последние мгновения своего беззаботного бытия перед тем, как пришла беда. Эти фантомы, застывшие во времени, не были опасны, но от их тихого, отчаянного присутствия у Ратибора леденела кровь.
К полудню, когда солнце начало припекать, отряд подошёл к очередному такому заброшенному хутору. Здесь, в центре бывшего двора, сохранился старый, обложенный камнем колодец с почерневшим от времени срубом.
«Привал!» – скомандовал Ждан, с облегчением стягивая с плеч поклажу. – «Наберём воды, перекусим. Следующий источник будет только к вечеру».
Мужчины, обрадованные возможностью отдохнуть и пополнить фляги, направились к колодцу. Но Ратибор замер на месте. Его зрение кричало об опасности. Он видел не просто старый колодец. Над ним, цепляясь за влажные камни, вилось и копошилось отвратительное, пульсирующее серое облако. Оно было похоже на гнилостный туман, и внутри него угадывались мириады крошечных, похожих на пиявок, существ. Это был застарелый, концентрированный дух болезни – морок, оставшийся здесь со времён эпидемии. Он ждал, дремал, готовый вцепиться в любого, кто выпьет заражённой им воды.
«Стойте!» – крикнул Ратибор громче, чем намеревался. Все обернулись к нему с удивлением.
«Не надо брать здесь воду», – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно.
«Это ещё почему?» – недовольно проворчал Ждан, уже доставший ведро. – «Вода как вода. Прохладная, чистая на вид».
«Она плохая», – твёрдо повторил Ратибор. Он не мог объяснить, откуда знает. Сказать правду – значило признать себя колдуном или безумцем. – «Место это нехорошее. Чувствую я».
«Чувствует он!» – фыркнул Мирослав. – «Ты, может, и впрямь ведун? Да мы от жажды помрём, пока твоё "чутьё" будет нам ручьи искать!»
Несколько крестьян, измученных дорогой, тоже согласно заворчали. Они хотели пить, и колодец был прямо перед ними.
В этот напряжённый момент слово взял Борислав. Он подошёл к Ратибору и внимательно, испытующе посмотрел ему в глаза. Он видел не колдовство. Он видел абсолютную, непоколебимую уверенность на лице юноши, который ещё вчера был молчаливым и застенчивым. Ветеран, доверявший своему чутью на людей больше, чем собственным глазам, принял решение.
«Он прав», – ровным голосом произнёс Борислав, обращаясь ко всем. – «Парень дело говорит. Место и впрямь поганое. Мой дед учил: если сердце не лежит к воде, лучше три часа потерпеть, чем потом три дня животом маяться. Пройдём ещё немного. Я видел на той стороне оврага заросли ивы. А где ива, там и чистая вода близко».
Авторитет Борислава был непререкаем. Ждан, помедлив, нехотя согласился. Отряд, ворча и переругиваясь, двинулся дальше. Через полчаса, как и говорил ветеран, они действительно нашли небольшой, скрытый в кустах родник с чистой и холодной водой.
Так Ратибор, не раскрывая своей тайны, впервые спас отряд. Никто, кроме него, не знал, от какой страшной беды он их уберёг. Но Борислав, набирая воду, бросил на Ратибора долгий, задумчивый взгляд. Он не понимал, как этот парень узнал об опасности. Но он начал догадываться, что в этом молчаливом сыне кузнеца скрыто нечто большее, чем просто сила и упрямство.