Тревожный гул не утихал, а лишь нарастал. Вокруг Ратибора люди перешёптывались, и слова «Змеиный брод» передавались из уст в уста, как дурное предзнаменование. Рядом с ним оказался старый лавочник Онисим, торговавший воском и мёдом. Он нервно теребил свою жиденькую бороду и, наклонившись к Ратибору, зашептал так, словно боялся, что духи Степи могут его услышать.
«Проклятое место, – бормотал он, и от него пахло луком. – Стоит та застава на самой границе с Дикой Степью, у змеиной речки. Там земля иная. Не наша. Каждую зиму её то половцы жгут, то кикиморы степные гарнизон изводят. Насылают болезни, сводят с ума, по ночам стонут так, что у самых храбрых гридней сердце в пятки уходит. Прошлой зимой сын Мирошки, Гордей, пошёл туда… вернулся только его щит, пробитый в трёх местах. Оттуда редко кто целым возвращается, парень. Весной, когда лёд сойдёт, хорошо если половина вернётся».
Его слова были не единственными. По толпе ползли и другие слухи, один страшнее другого. О воинах, что сходили с ума от шёпота в степном ветре. О часовых, исчезавших без следа прямо с постов. О степных духах, что принимали облик павших товарищей и звали за собой в туман.
«Тогда зачем князю людей на верную смерть посылать?» – выкрикнул кто-то из толпы, коренастый гончар с руками, перепачканными глиной. Это был вопрос, который висел на языке у всех.
Бирюч, услышав это, не смутился. На его лице промелькнула холодная усмешка человека, который уже тысячу раз слышал подобные вопросы.
«За службу и отвагу князь Мстислав платит щедро!» – его голос снова, как молот, ударил по площади, перекрывая любой гомон. Он сделал драматическую паузу, обводя взглядом лица, полные сомнений и страха. – «Каждому, кто отстоит на заставе три зимних месяца и вернётся живым, будет выплачено по десять гривен серебром!»
Толпа ахнула. На этот раз это был не ропот страха, а коллективный, сдавленный вздох изумления. Десять гривен. Это было не просто много. Это было целое состояние. Сумма, способная изменить жизнь. За такие деньги можно было купить хороший дом с хозяйством и коровой. Выкупить из долговой ямы всю семью. Открыть свою мастерскую и больше никогда не гнуть спину на чужого дядю.
За такие деньги многие были готовы рискнуть. В глазах людей зажёгся лихорадочный огонь. Но он быстро погас. Мужчины смотрели на своих жён, что крепче прижимали к себе детей, и на их лицах отражалась вся тяжесть выбора. Что толку в серебре, если твои дети останутся сиротами?
И толпа начала медленно таять. Большинство, повздыхав, покачав головами и поохав, стали расходиться по своим делам. Жизнь, пусть и небогатая, была дороже любого, даже самого большого, серебряного клада. Семья, дом, привычное ремесло – всё это держало их крепче любых цепей. Остались лишь немногие. Несколько хмурых мужиков с отчаянием в глазах, загнанных в угол долгами и нуждой. Для них этот риск был последним шансом вырваться из петли. Да горстка безусых юнцов, чья кровь кипела от жажды славы и приключений, и чьи глаза горели безумным азартом.
А Ратибор стоял как вкопанный, не шевелясь. Деньги его интересовали мало. Жизнь в кузне, помощь Велемудру и Заряне давали ему кров, еду и всё необходимое. Он не стремился к богатству. Но слова бирюча – «не боящиеся ни стали, ни злого духа» – ударили ему прямо в сердце, как удар молнии.
Это был тот самый вызов. Та самая проверка, которой жаждала его душа. Всё, чему он учился – бесполезная теория, запертая в стенах города. Все его тренировки на плацу, вся его сила, закалённая в кузне. Все его знания о рунах и травах, полученные в тишине домов наставников. Вот где всё это могло обрести истинный, кровавый, настоящий смысл.
Это был его шанс. Шанс выйти из давящей тени своих легендарных родителей. Шанс доказать не им, давно лежащим в сырой земле, не Прохору, не Воибору, не всему городу, а самому себе, и только себе, что он чего-то стоит. Что он не просто «сирота», не просто «сын Рады и Светозара», а Ратибор. Человек, способный встретить лицом к лицу и сталь, и потусторонний ужас. И выстоять. Или умереть, пытаясь.