К полудню Ждан, наконец, сжалился над отрядом, который заметно вымотался с непривычки, и объявил привал у небольшого, журчащего в овраге ручья. Сняв с плеч тяжелую поклажу, люди с облегчением опускались на траву, пили ледяную воду и развязывали мешочки с едой. Тяжелое утреннее молчание начало понемногу рассеиваться. Сама обстановка – солнечный свет, пробивающийся сквозь листву, плеск воды, возможность вытянуть гудящие ноги – располагала к отдыху и разговорам.
Первым не выдержал юнец Мирослав. Его кипучая, неугомонная натура не могла долго выносить гнетущую тишину. Стряхнув с себя напускную серьезность, он решил, что пришло время познакомиться поближе и, что важнее, показать себя. Он подсел к группе крестьян и с гордостью вытащил из ножен свой меч. Клинок был новым, богато украшенным – с медной инкрустацией на рукояти и травлёным узором. Явно дорогой, купленный на отцовские деньги, а не заработанный в боях.
«Смотрите, какая сталь! Сам купец Гнездило из Киева ковал!» – с мальчишеским восторгом хвастался он. – «Таким и печенежскую саблю, и голову заодно с плеч срубить можно!»
Крестьяне уважительно кивали, цокая языками, а Мирослав, воодушевлённый вниманием, начал рассказывать, как ловко он обвёл вокруг пальца свою богатую родню. Он со смехом описывал, как сказал отцу, что едет к дяде в соседний город за товаром, а сам подговорил слугу, чтобы тот вынес ему из дома доспехи и оружие. «Они думают, я до сих пор в дядькиной усадьбе кисну, а я тут, в настоящем мужском походе!» – гордо заключил он, ожидая восхищения.
Хмурый Борислав, сидевший поодаль и точивший бруском свою секиру, лишь презрительно сплюнул на землю и отмахнулся от его болтовни, как от назойливой мухи. Укоризненный взгляд ветерана смутил Мирослава. Поняв, что на бывалого воина его рассказы не производят впечатления, он огляделся в поисках другого, более благодарного слушателя, и его взгляд остановился на Ратиборе. Он подсел к нему, вытирая со лба пот. «А ты чего молчишь? Тоже, небось, от кого-то сбежал?»
Ратибор, однако, был поглощен другим. Его внимание привлекла единственная девушка в отряде, Весняна. Она держалась особняком ото всех. Невысокая, крепко сбитая, с коротко остриженными, как у мальчика, русыми волосами, чтобы не мешали в лесу. За спиной у неё лежал длинный тисовый лук и колчан со стрелами, чьё оперение говорило об опытной руке. Она не ела и не отдыхала. Она присела на корточки у самой воды и внимательно, по-деловому, осматривала влажный песок, изучая оставленные на нём следы зверей и птиц. Её движения были экономными и точными, как у хищницы, знающей цену каждому лишнему жесту.
Ратибор, благодаря своему дару, видел её не так, как остальные. Вокруг неё не было яркой ауры эмоций. Вместо этого её окутывало бледное, едва заметное серебристо-серое сияние, похожее на лунный свет в тумане. Оно было ровным, спокойным и говорило о предельной сосредоточенности, о полном контроле над собой. А в самой сердцевине этого сияния угадывалась какая-то холодная, хищная грация, как у рыси, вышедшей на охоту. Ратибор понял, что эта девушка, возможно, опаснее и выносливее многих мужчин в их отряде.
«Эй! Я с тобой говорю!» – повторил Мирослав, легонько толкнув его в плечо.
Ратибор вздрогнул, вырванный из своих наблюдений. Он посмотрел на сияющего самодовольством юнца и отрицательно качнул головой. «Нет, – тихо ответил он. – Я не сбегал». И больше ничего не добавил, оставляя Мирослава в недоумении и лёгком разочаровании. Разговорить этого молчаливого парня оказалось сложнее, чем он думал.