Утеплившись и собравшись, Мастер расправил карту и проложил маршрут. Лог трижды повторил приметы, по которым маг найдет дорогу и не заблудится. Лесиастрат заучил их наизусть. На пробу они объехали имение ночью, эльф вспоминал, как ориентироваться по звездам. Наконец, он двинулся в путь.
Шли последние дни февраля, солнце чаще стало показываться из-за облаков, но мороз не отпускал. Временами поднималась метель – ветер вздыбливал кучи снежной крошки, сшибал пушистые шапки с иззябших сосен, гудел, заблудившись в лесу. Дорога до Зимовья заняла неделю, и ни разу за эти дни не было хорошей погоды. Метель сменялась синилгэ – колючим снегом, валившим с неба, как песок из прорванного мешка. На другой день ударял мороз, и пурга застывала поверх наста причудливыми гребнями, застругами, и провалами. Много сил уходило на споры с Демоном. Зверь вихлял, рычал, спорил. Несколько раз ронял Мастера в снег. Эльф расстегивал лямки потяги, снимал лыжи, поднимался на ноги, проваливаясь, ругался, убеждал. Но зверь только скалил зубы – он был доволен, показывал силу. Измаявшись, маг ударил зарича по лбу – наложил заклинание, которому его учили четыреста летназад. Волчьи радужки сразу потухли, голова опустилась. Теперь он глупее, слабее и не так вынослив, но будет идти ровно.
– Потом спасибо скажешь, – огрызнулся эльф, – когда в Зимовье доберемся, не оголодав.
На шестой день Мастер, наконец, почувствовал близость жилья. Какой густой и ровной ему показалась мана мирян после шести дней одиночества, наедине с метелью и непокорным волком! Хотелось ускориться, добежать – но сил на это не было. Эльф двигался дальше, время от времени закрывая глаза и протягивая собственную ману к тому далекому слабому теплу, которое шло от зимовья.
На седьмой день, измотанный, холодный, не чувствуя под собой ног, Мастер ввалился в проруб – зимовье огораживал частокол с прорубленным входом. Волки в загонах подняли вой. Навстречу путнику вышел старший волчарь, свистнул двух помощников – те обступили Демона, заарканили, утащили на постой. Старший взял под локоть человека, поволок к дружине – общему дому, где жили все волчари и шаман-сторож. Шаман этот достоин отдельного описания.
Невысокого роста, весь как бы морщинистый и темный, будто его завялили под ярким солнцем, он широко улыбался беззубым ртом любому и каждому. Не отращивал ни бороды, ни усов, брови его давно поседели и почти полностью вылезли, как и волосы на голове. Он не надевал рукавицы даже в лютый мороз, и оттого руки у него были сухими, растрескавшимися и такими жесткими, что можно прутья отесывать без ножа. Одет шаман был в длинную, ниже колена малицу, штаны и сапоги-кысы, доходившие до паха. Всю одежду украшали узоры, которые выложил еще его прапрадед, а прабабка обшила витиеватые контуры мелкими косточками птиц, писцов и другого зверья. Опытный маг в кругах и зигзагах легко разгадал старинные, грубые, еще не вполне укрощенные заклинания ветра, удачной охоты, тепла. А на загривке малицу украшал особый рисунок – и его прочитать смог бы только маг-лианец, поскольку в других народах знание о мрачной магии Тэиутрачено. Заклинание, способное связать мир живых и мир мертвых.
Пришлого усадили на скамью, налили чай – взял ладонями, через рукавицы, как положено. Вздохнул – будет жить. Глотнул горячий пар. Его оставили в покое: пускай отживается человек. До следующего утра мага не донимали расспросами, кормили, поили, дали угол, чтобы расстелить постель. Мастер наведался к Демону в загон, накормил рыбой и мясом. Снял заклинание:
– Будешь брыкаться, опять отупеешь, – предупредил эльф. – А пока отдыхай.
После волка маг пошел по зимовью – просто из любопытства, посмотреть, как тут что устроено. Тут были в основном загоны для волков, открытые для взрослых и закрытые для щенят. Один сарай и жилой дом – дружина. Волков дрессировали по-одному, потом кучей натаскивали ходить в упряжке. В основном же волчари занимались кто чем. Двое в карты играли, старший читал декабрьскую газету , еще один что-то строгал. Гостя никто не допрашивал – только беззубый старик в магической малице всё время крутился рядом, дергал то за рукав, то за шарф, то за рукавицы.
– Что ему от меня надо? – не выдержал, наконец, Мастер.
Один из волчарей бросил карты, широко улыбнулся и хлопнул мага по плечу:
– Говорит, красивая роспись у тебя на лице. Красивым, говорит, будешь в старости.
– В старости этот рисунок побелеет. И волосы тоже побелеют. И кожа станет еще белее. Так что в старости быть красивым не получится. А что он на самом деле хочет?
Волчарь хмыкнул и покивал. Хороший им гость попался – и пошутить умеет, и серьезное дело не забывает.
– Ну, я не много лучше тебя разбираю. Старшой, чего шаман лопочет?
Крепкий коренастый мужчина неохотно отложил газету и подошел к компании. Вопросительно кивнул шаману, тот быстро что-то прошамкал.
– Лопочет что-то про смерть, – перевел Старший. – Бает, ведешь с собой смерть. И шибко радуется, старый. Вроде, говорит, что смерть давно ждала своего часа. – Всё это волчарь произнес монотонно и без всякого чувства. – Не бери-ка ты на сердце. Дед выжил из ума еще лет тридцатьтому.
Мастер внимательно посмотрел на шамана – тот радостно кивал и продолжал дергать за рукав. Ракушки на узорах поблескивали, как колкие снежинки.
– Нет, – проговорил лианец, – он что-то знает. Ваши древние учения говорят, что смерть – это хорошо. Пока старое не умрет, не может родиться новое. Скажи ему, что я запомню его слова.
– Да он и без того уразумел. Вишь, как раззадорился. Щас еще плясать начнет.
Старик действительно отошел от мага и начал притоптывать, хлопать по коленям и кружиться вокруг себя. Волчари покачали головами: совсем сбрендил. Лесиастрат же различил в кривых, сбивающихся движениях древний танец шаманов-некромантов. Когда-то они отвечали за жизнь и смерть, за весну и осень. Задолго до того, как тэиныпришли в эти земли, как начали верить в Зарю и Зорьку, детей Денницы и Тьмы-Ажарая и забыли богиню Тэю. Удивительно, что знание сохранилось так долго. Круглоухие – беспечное племя, их подростки отметают всё, чем дорожили деды. Вот поколение высчитало, что планета их круглая, порадуешься, отвлечешься – смотришь, а новые люди забивают палками «еретиков», которые верят в древние расчеты. А в Таице помнят магию Тэи.
Эльф несколько минут стоял как изваяние. Смерть ждала своего часа. Что-то должно умереть, а что-то родиться… Смерть – это Тэа. И она взывает к детям своим и слугам… Тэаумерла, чтобы родилась Тэй-га. Люди поклялись забыть о магии, и так появилась страна, неподвластная Коллоквиуму. Но теперь… И Тэй-гадолжна умереть… И должна появиться новая страна. Новые люди. Мастервздрогнул. Сейчас. Вот оно. Идеальное время. Он ощутил шершавую ладонь в своей, вспомнил упрямые зеленые глаза, шапку золотых кудрей. «Ты клянешься?» «Я клянусь своими острыми ушами! Магия вернется в Тэй-гу». «Ну, эльф, помни. Ты поклялся! Быть магии в Тэй-ге».
Лесиастрат мотнул головой, стряхивая слишком яркое видение. Волчари устали ждать, когда он надумается, и разошлись. Только шаман стоял рядом и продолжал дергать то за рукав, то за шарф.
– Ну… Будет… – проговорил маг и заторопился в дружину. Сердце колотилось как сумасшедшее. Вернуть магию детям Тэи? Вернуть? Сейчас? В одиночку? Просто поверив словам сумасшедшего старика?
В тепле, походив из угла в угол, маг решил, что берет на себя слишком много. Мало ли чему он клялся в наивные 122 года. Таица – страна со своей историей, кто он такой, чтобы направлять ее судьбу? Эльф потребовал у сердца успокоиться. Расчехлил барометр, перевернул вверх дном и повторил узор, чтобы посветить Мелиссе.