– Что же мне теперь делать?
Алёнка сидела на скамейке в горнице и глядела перед собой остановившимися глазами. Время от времени грудь её порывисто вздымалась, издавая всхлип.
– Что делать? – пожал пушистыми плечами кот. Он поглядел на печь, в которой булькало в чугуне варево и мурлыкнул. – Алёнушка, я скажу тебе что делать. Имай из печи кушанье. Пора.
Девица словно не расслышала.
– Мамочку мне искать нельзя. Даже имя её под запретом.
Кот поглядел осуждающе и закружил у печи.
– Ты меня слышишь? Имай, говорю, чугун!
Алёнка порывисто вздохнула и утёрла покрасневший нос.
– Теперь вот другая напасть. Неужели я могу стать причиной погибели рода людского?
Алёнка встала и огляделась, словно видела горницу впервые. Котофей явно не понимал её.
– С этим нужно отобедать. Не знаю, что у тебя случилось, но на сытый живот и напасти не напасти. Вот увидишь, ты совсем по-другому на все посмотришь.
В лапе у кота откуда ни возьмись явилась большая ложка.
– И то верно… – сказала девица. – Другие не должны из-за меня страдать…
Алёнка ухватом вытащила чугун из печи и сдёрнула крышку. По избе пошёл густой дух наваристых щей. Кот едва не подавился слюнками.
– Лапы чистые? А, ладно… Садись за стол.
Кот одним прыжком преодолел горницу и очутился на лавке. При этом умудрился не выпустить из лапы ложку и не утратить котового достоинства.
Перед ним встала чашка, огромным половником Алёнка налила суп, из корзинки появились нарезанные ломти хлеба.
– Кушайте Котофей Мурьяныч на здоровье.
Кот с урчанием втянул носом пар над чашкой и зажмурился от наслаждения.
– Что ж, приступим… – он замахнулся ложкой и… замер. – А ты как же? В ногах правды нет, а живот прошлого добра не помнит. Надобно в него новое добро кидать.
– Ты кушай… – повторила Алёнка, личико её заострилось. – А я пойду.
– Куда?! – кот уронил ложку в чашку, жирные капли обрызгали ему морду и он спешно их слизнул.
– Не знаю… – Алёнка сгорбилась и выглядела донельзя жалобно, как воробушек под дождём. – Знаю только откуда. Отсюда мне надобно уходить. Не будет меня, не будет и зла.
Она зябко дёрнула плечами, вспомнив размышления Кощея о добре и зле. Шаркая подошвами своих новеньких сапог, направилась к двери. Изба притихла и опустилась, кот поглядел на Алёнку, потом на чашку со щами, снова на Алёнку.
– О чем ты говоришь? Я не понимаю…
Но девица уже исчезла за дверью. Он с болью оторвал взгляд от щей и побежал следом. Она стояла на крыльце и уже заносила ногу, чтобы соступить на землю. Изба вдруг резко выпрямила ноги и замотала крыльцом. Под занесённой Алёнкиной ногой возникла пустота.
– Что же ты, Чудышко? Мне нужно уйти, – сказала девица. – Ты станешь свободной, сама будешь решать, что тебе делать.
– Это так не работает, – сказал кот, появляясь на крыльце. – Если ты сбежишь, изба станет брошенная. Она утратит часть своих сил и так и останется навеки мёртвой…
Он умолк, поняв, что Алёнка его не слышит. Она была глубоко внутри себя. Её не могли остановить пустяки вроде слов или земли, что виднелась далеко от крыльца. Она шагнула и ухнула вниз. Кот сжался, ожидая громкого шмяка.
– Грохнулась? Не иначе грохнулась! – бормотал он.
Шмяка не было, и он вытянул шею, заглядывая через перила крыльца. Пёстрая юбочка Алёнки виднелась далеко впереди, посреди Дремучих сосен. Сапоги, понял кот. Она успела сдружиться с сапогами, и они подхватили её и опустили с высоты крыльца целой и невредимой.
Изба тоже все поняла. С жалобной мелодией она потянулась к Алёнке. Девица даже не ответила, будто уже вычеркнула их из своей жизни. Под сводами леса громко бахнуло, подняв тучу хвои, Алёнка исчезла. Изба поникла, крыльцом опустилась до самой земли, растопырив длинные ноги. От конька крыши до кончиков когтей пробежала дрожь. Ставни выдали заунывную мелодию.
Кот застыл на крыльце, уставившись на то место, где стояла девица.
– О нас не думаешь, так хоть о Костяше вспомни… – проговорил он в пространство перед собой, но ему, конечно же, никто не ответил.
***
Сапоги несли еë меж деревьев с небывалой скоростью, ветер в ушах сперва завывал, потом шумел с посвистом.
Глубже в чащу. Ещё глубже. Пусть все забудут, что на белом свете есть Алёнка, дочь Калины.
Имя мамы отозвалось болью в груди в том месте, где находится сердце. Что это за жизнь, коли даже имя мамы под запретом?!
– Да, я дочь Калины! – прокричала она, давясь ветром в лицо. – Никто не запретит мне это говорить.
Под ноги подвернулся корень, гибкий, как змея. Аленка вскрикнула и полетела головой вперед. Попадись впереди ствол покрепче, на этом закончилась бы история глупой девочки, ищущей маму. Но вместо ствола её встретил малинник. Она прикрыла руками лицо и с хрустом пролетела сквозь хлещущие гибкие ветви. В стороны брызнула зелень и раздавленные ягоды, похожие на брызги крови.
По ту сторону вывалилась уже совсем потеряв скорость и встретила-таки ствол дерева. Бам! Из глаз полетели искры, из кроны берёзы взлетела стая птах, громко хлопая крыльями и возмущаясь. Сверху шлёпнулось несколько белых лепёшек. Это было не так больно, сколько обидно. Алёнка сидела, одной рукой потирая наливающуюся красным шишку, а второй размазывая птичий помет.
Движения потихоньку замерли, ей хотелось просто сидеть, уставившись неподвижным взором в никуда. Обнять коленки, спрятанные под подолом, так похожим на мамин, теребить розовый нашейный плат и жалеть себя. И пусть весь мир подождёт.
Но Дремучий Лес распорядился иначе. Рядом раздалось сопение и рёв. Из разрыва в кустах малины показалась огромная бурая морда. Мишка желал знать, кто покусился на исконные его ягодные владения.
Алёнка уткнулась с ним нос к носу. Визг услышали в самых Черёмушках. Девица подскочила и, не разбирая дороги, понеслась по лесу. Бедный мишка, хоть и был в дюжину раз крупнее, почти с той же скоростью нёсся в противоположном направлении.
Во второй раз остановилась без искр и удара лбом о дерево. Затормозила на хвоистом пригорке, оставив полосу взрытого мха, оперлась рукой о дерево. Грудь тяжело вздымалась. Во рту пересохло, ноги подрагивали от пережитых усилий.
Не успела опомниться, как услышала: "Тцок-тцок-тцок!"Подняла глаза и увидела на стволе муравья размером с её ладошку.
Глянула себе под ноги и волосы зашевелились на голове. Холм, на котором она стояла, очень походил на муравейник. Только вот высотой он был до середины дерева и явно не пустовал.
Муравей поднял верхнюю часть туловища, развёл жвала и громко заскрежетал ими. Цок-цок-цок! – перебирал он лапками по дереву.
Цок-цок-цок! – донеслось сою низу холма. Цок-цок-цок! Ш-ш-ш-ш! Со всех сторон к ней спешили мураши. Отдельные насекомые сбивались в кучки, из которых образовывались ручейки и волны. Каждый мураш не меньше первого, их было так много, что цоканье лапок слилось в единый грозный гул.
– Ой, мамочки, – пролепетала Алёнка. Первый муравей перестал скрипеть и кинулся на неё, смыкая жвала. Девица взмахнула перед собой руками, муравья отбросило в сторону, он исчез в чёрной волне, накатывающей снизу.
Новый визг потряс своды леса. Алёнка скакнула раз, второй, но чёрная волна окружила и прижимала её к стволу.
– Сапоженьки, спасайте! – пискнула девица и рванула по стволу.
Топ-топ-топ! Какое-то время она просто бежала вверх, в груди зародился и ширился восторг. Я лечу! Тело налилось тяжестью, и она медленно завалилась назад, туда, где бурлило море разъяренных разинутых жвал.
В последний момент сапоги оттолкнулись от ствола, её стрелой кинуло в сторону, по дуге отлетела от муравейника, шлёпнулась и покатилась по траве.
Кое как где на четвереньках, где кубарем, пробиралась по лесу. Долго ещё в ушах звенело шуршание муравьиного моря и щёлканье жвал.
– Уф! Не могу больше.
Остановилась, опершись ладошкой о ствол Дремучей ели. Тут же глянула под ноги, нет ли там горы хвоинок. Нет. Муравейник остался далеко позади.
Едва начала переводить дух, как – шлёп – ладонь накрыл огромный слепень. Крыльями легко спрятал бы её грудь от плеча и до плеча. Алёнка вскрикнула и отдёрнула ладонь. В то место, где она была, вонзился хоботок и с хрустом выдрал кору до самой древесной мякоти.
– И-и-и-и!
Она отскочила и замахала руками, слепень загудел и тяжело поднялся. Она пятилась, под ногу попался склизкий корень, обтянутый мхом. Перекувыркнулась через него и застыла на четвереньках.
– С-с-с!
На неё глядели немигающие глаза огромной серой змеи. Толщиной с её руку, длинные клыки выставлялись из пасти, с кончиков капают желтоватые капли. Одна капля достигла листика, зашипело, лист почернел и съёжился на глазах.
Алёнка вытаращила глаза почище змеиных, застыла. Растопыренные руки опирались о землю совсем близко от гадины.
Шлёп. На ладонь сел слепень. Хоботок тут же пронзил кожу и присосался. Алёнка вскрикнула и подскочила. Змея стремительно прыгнула и ударила в землю, где она только, что сидела.
Перебирая ногами, пересчитала задом корни и коряги. Рукой трясла так, что слепень отпал, оцарапав лапами кожу и оторвав изрядный лоскут, там, где был хоботок.
Не понимая, что избавилась от напастей, Алёнка продолжала визжать и скакать по корням задом вперёд. Бац! Она уткнулась во что-то твёрдое и мохнатое. Медленно обернулась.
– Р-р-ра!
Гигантская гора бурой шерсти уходила вверх, там же в аккурат на высоте середины гигантских стволов повернулась оскаленная морда.
– И-и-и-и! – Алёнка завизжала и кинулась по лесу, не разбирая дороги. Страх! Страх! Дикий ужас! Она уже не могла мыслить разумно. Дальше она все помнила только вспышками.
Вспышка. Огромная паутина между сосновыми стволами, нити толстые, как бечёвка. В центр шлёпнулся слепень, может быть тот, который её кусал. Натужное гудение, слепень пытается подняться, паутина дрожит, но держит. К жертве спешит чёрный паук. Если слепень Алёнке накроет грудь, то под пауком она спрячется, как мураш под грибком.
– И-и-и!
– Кар!
Прямо в лицо несётся крупная чёрная птица с длинным острым клювом!..
Шлёп! За шиворот падает огромный слизняк, по спине растекается едкая слизь.
– И-и-и-и!
Стая летучих мышей мечется и бьёт крыльями. Крохотные лапки царапают лицо, распахнутые клыкастые пасти брызжут слюной…
–Угу! Угу! – огромный филин сидит на низкой ветке и глядит огромными неподвижными глазами.
– И-и-и!..
Горло пересохло, голос осип, тело дрожало от слабости.
– И-и-х… Кха!
Алёнка рухнула на колени и села посреди леса.
– Угух! – презрительно ухнул филин, расправил широкие крылья и взлетел, презрительно отвернув голову.
Алёнка сидела, окончательно выбившись из сил. Больше не могла бежать и кричать, даже страх притупился и отступил. Она просто сидела и глядела перед собой. Лицо и руки саднило от царапин, волосы спутались и измазались слизью, бока и зад болят от ударов о суки и коряги, на ладони вспух кровавый волдырь.
Она моргнула и увидела, что вдаль уходят бесконечные ряды стволов чудовищных деревьев. Подлеска почти не было.
Такая безысходность нахлынула на Алёнку. Зачем я сбежала из избы? Там уютная горница и тёплая печка. Там мягкая удобная постель. В горнице даже комаров нет, не то, что слепней. Сидела бы там и век не выходила.
Моргнула ещё и ещё раз. Как будто хуже стала видеть. Нет, просто под сводами леса меньше стало света. Темнает. Солнца здесь не видно, а когда оно вовсе зайдёт, Алёнка очутиться в кромешной тьме одна одинёшенька. И тогда она уже не сможет видеть ни муравьёв, ни змей, ни слизней. А вот звери, которые выйдут на ночную охоту, прекрасно разглядят её своими страшными глазами.
Что же делать? Я не знаю… Она все так же потеряно сидела на земле. Решимость окончательно покинула её. Она сдалась…
Коленями ощутила знакомую дрожь земли. Сердце радостно встрепенулось, неужели Чудышко решила её отыскать? О, если это так – кинусь ей в ноженьки, стану умолять взять меня назад…
Дрожь земли нарастала. Мимо рыжими стрелами пролетело несколько белок, заяц выскочил из кустов и едва не протаранил ей живот. В последний момент скакнул в сторону, сверкнул на неё напуганным глазом и был таков.
Алёнка ощутила ледяную пустоту. Когда с Петрусем услыхали топот Чудышко, звери от неё так не бежали. Умная избушка создаёт впереди себя тропу, и деревья целы и зверье с птахами знает, откуда нужно вовремя убраться.
Алёнка прислушалась. Звери чуяли опасность и спешили освободить дорогу. Удары отдавались более часто и дробно. Будто ног было не две, а четыре. Девица сидела не в силах подняться и последовать за зверями и неотрывно глядела вдаль.
Она глядела до рези в глазах и, наконец, увидела. Прямо на неё ломилось что-то огромное и бурое. Чудовищная туша, длинные тонкие ноги и что-то огромное и развесистое под самыми кронами сосен.
Грохот нарастал, а она не могла пошевелить и пальцем. Сидела и смотрела, как смерть приближается к ней. А потом её накрыло ужасом.
Грохот стоял неимоверный, мелкие деревья с хрустом разлетались на куски, едва их касались рога или копыта. Толстые деревья отделывались содранной корой и поломанными ветками. Алёнка увидела, как чудовищный лось зацепился рогами за ствол и неистово дёрнул головой. Сосна с шумом осела наземь, сломленная посредине, а зверь нёсся дальше.
Время замедлило бег. Алёнка увидела копыто, которое падало прямо на неё. Бам! Оно вонзилось в землю в паре саженей впереди. Шух! Огромный кусок земли взвился, вывернутый копытом. Острый край пролетел на волосок от Алёнкиного лица, она качнулась назад и упала на спину. Над ней пролетела огромная туша. Деревья, между которыми она стояла, с корнем вырвало из земли и унесло далеко в лес.
Шу-ух! Лось промелькнул и пропал. По ушам вдарила тишина. А потом – Бам! Бам! Бам! Вокруг неё хлопнулись комья земли, выбитые огромными копытами. Каждое не меньше наковальни кузнеца Колуна, на вид такие же тяжёлые.
Лось давным-давно скрылся, даже земля перестала дрожать, а она все лежала и глядела неподвижными распахнутыми глазами вверх, в кроны деревьев.
– Правы! Они все правы. Петрусь, тётушка и остальные. Дремучий Лес о-о-очень страшный!
Вдали громыхнуло, в воздух поднялась стая птиц. Подумать страшно, что заставило без оглядки бежать по лесу такую махину. Вдоль спины продрал мороз. А ну как за этим чудищем гонится кто-то ещё более чудовищный.
Она затрепыхалась и кое-как села. Прислушалась, каждый миг боясь услышать новый приближающийся гул. Но под сводами леса было непривычно тихо. Лишь шумели потревоженные птицы.
– Тш-ш. Что это? – сказала она себе. Слуха коснулся звук. Очень тихий, на грани восприятия.
Ноги ещё дрожали от пережитого страха, а в груди уже зародилось иное очень знакомое чувство. Кто-то попал в беду. Опасения и страхи за себя тут же расступились в стороны.
Она побрела вдоль полосы поваленных и ободранных деревьев в ту сторону, куда направлялось чудище.
Местами кусты были безжалостно выдернуты и размазаны по земле зелёными кляксами, мелкие деревца сломлены, как прутики. На сучьях деревьев потолще остались клоки бурой шерсти. Алёнка скривилась. Запах разил, будто дубиной.
– Коли этот лось таким поведением хочет привлечь себе подружку, тогда он совершенно не прав, – пробормотала девица. – Лучше бы помылся сходил…
Едва она это сказала, почувствовала в воздухе влагу. Ещё через десяток шагов под ногами захлюпало.
Она остановилась. Не хватало забрести в болото на ночь глядя. Впереди снова заскулили, заплакали, теперь более отчётливо. Алёнка двинулась дальше.
Опасения не подтвердились. Под ногами была хоть и склизкая от влаги, но плотная земля. Кое-где она так размокла, что девица скользила и едва не падала.
Немного посветлело, деревья расступились, и взору Алёнки предстало страшное зрелище. По лесу так ручей, на нем было построено сооружение из поваленных стволов деревьев, хвои и глины. Совсем недавно оно служило запрудой, сейчас сооружение было проломлено в самой серёдке. Вода с журчанием покидала разлив.
Алёнка заскользила по мокрой земле и едва не упала. Лось пронёсся здесь, даже не заметив препятствия. Бревна и камни были сдвинуты настолько плотно, что вряд ли там осталось что-то живое.
Вой раздался с новой силой. На развалинах горевал крохотный бурый щенок бобра. Алёнка осторожно ступила ближе. Ну как крохотный? Бобрёнок из Дремучего Леса оказался размером с взрослого бобра из леса обычного. Шёрстка выглядела мягкой, хотя была смочена водой и торчала клочьями. Бобрёнок трогал лапками рухнувшие деревья и скулил.
– Ох, малыш, – проговорила Алёнка. Бобрёнок поглядел на неё с такой надеждой, что ей сделалось совестно. Она подошла ближе и попробовала шевельнуть стену. Стволы лежали плотно. Просветов между ними совсем не было видно. Надёжная братская могила.
– Тебе повезло, что ты не там, – молвила Алёнка. Бобрёнок опустил глаза и тяжко вздохнул. Он все понимал, но от этого не становилось легче. Со слезами на глазах Алёнка протянула руку и коснулась шёрстки. Зверёк дрогнул кожей, но не оскалился и не отскочил.
– Бобрик. Хороший, – принялась его гладить девица, ласково приговаривая. – Ничего, я тоже сиротка. Если станем держаться вместе, все будет хорошо.
Она осеклась и беспомощно огляделась. Малышу нужна помощь. Его бы в избу, да вытащить из Любой комнаты молочка. Накормить репой. Бобры же грызуны, им должна понравиться репа. Или морковка.
Где-то теперь моя Чудышко? Я бросила ее, и она не обязана больше мне помогать. Надо же, всю жизнь искала родное существо, с кем чувствовала бы себя просто и свободно, а едва нашла что-то похожее – тут же сбежала без оглядки.
– Нет! – упрямо тряхнула головой Алёнка. – Коли не сбежала бы, не нашла бы тебя, – она прижала к себе пушистое тельце. Бобрёнок притих, ощущая заботу.
– Одно к одному, – пробормотала в шерсть бобрёнка. – Вернусь и повинюсь.
Она прижала зверька к груди и огляделась. Ручеёк уже восстановил свой бег, весело журчал по камушкам, из-под завала по-прежнему не доносилось ни звука. Вдоль ручья теснился Дремучий Лес.
Но Алёнка на него даже не взглянула. И страх внутри испарился, была одна лишь мысль – помочь, спасти Бобрика от смерти, которая неминуемо его ждёт без родной стаи.
Куда идти? Как она потащит тяжёлого бобрёнка? Как отыщет избу? Все эти вопросы даже не появились в её голове. Она просто поднялась, держа на руках щенка и тихо и очень уверенно молвила:
– Домой!
Пшух! Птицы, успокоившиеся после прохода лося, вновь с шумом поднялись в воздух. Человек с детёнышем бобра исчез, подняв вокруг тучу брызг, мелких веточек и листвы.