Алёнка шла по проходу, созданному из колючих веток. Спереди они расступались, сзади сходились, как задёрнутый занавес. "Погребальный", – сказало в голове. 'Отстань!"– ответила Алёнка.
Раненую ладошку слегка саднило, кровь остановилась и уже не капала. Череп продолжал светить, растения послушно расступались и больше не пытались её ранить. Вскоре Алёнка поняла, что идёт по кругу, вернее по широкой дуге.
Остановилась и повернула Костяшу глазами к стене. Множество маленьких веточек со свежими зелёными листочками зашуршало, переливаясь как при сильном ветре, но не расступились.
Девица ощутила какую-то неправильность. Мне не надо вбок. Мне надо прямо. Она отвела палку с Костяшей в сторону и коснулась ладонью зелёной стены.
– Лес, Батюшка. Что же ты? Пусти меня, – проговорила она. В тот момент ей казалось, что деревья способны её слышать и понимать.
Ветви отозвались едва заметной дрожью, но не расступились.
– Костяша, что я делаю не так? – воскликнула она. – Чую, что мне нужно туда…
Уставшая рука дрогнула, палка качнулась, череп будто кивнул.
– Ты тоже так считаешь?
Её тихий дрожащий голосок звучал в этом изобилии зелёных листиков и побегов неуместно и даже грубо.
– Но как же мне им рассказать… – жалобно начала она и умолкла. Как-то вдруг разом осознала, что стоит в крохотном пузырьке, окружённом со всех сторон бесконечным переплетением зелёной жизни. Будто белка, уснувшая на дне дупла, а дерево за ночь зарастило его свежей древесиной.
Разом ударил страх, тяжело стало дышать. Она дрогнула и опустилась на колени. Глухо ткнулась в землю палка.
– Костяша… Помоги… – прошептала она. Его глазницы мигнули и погасли.
Тьма обступила со всех сторон, оставила её наедине с собственным дыханием. Ужас навалился столь плотный, что она выпустила палку, села на корточки и обхватила голову руками.
– За что? Чем я заслужила? Почему все так обернулось?
Заслужила? Я и правда ни чем не заслужила доброго отношения. Я жалкая и никчёмная. Я даже мамы не заслужила. Её отняли у меня…
И тут во тьме мигнул череп. Это подействовало на Алёнку, как суровый окрик. Или резкая пощёчина.
Она затихла в темноте, даже дыхание постаралась удержать, чтобы не мешало.
Мешало чему?
И тут она поняла. То, что Костяша погас, не означает, что он её бросил. Это означает, что он ей ответил. Это и есть ответ. А она сидит тут и жалеет себя. Что за глупая Алёнка?
Нет света, нет мира. Нет этого бесконечного мельтешения, суеты. Нет суеты, остаётся что? Тишина. Тишина и покой. Может быть это хотел сказать мне Костяша?
Она затихла и прислушалась. Деревья молчали. Её окутала тишина, совершенно полная и необычная для такого количества растений вокруг. Не шелестят листочки, не хрустнет сучок. Алёнка хотела ещё что-то сказать, но вдруг ощутила какую-то неправильность. Что-то было не так.
У деревьев нет ушей, чтобы слышать, вдруг подумала она. Нет ртов, чтобы говорить. У них даже тела нет, как у меня. Есть множество волков и один Дух, который их оживляет. Так, кажется, говорила Кика, когда рассказывала о племени Волчика? Может и у деревьев так же? Оно и понятно. Для деревьев это было бы даже больше к ладу.
Неужели это и хотел сказать мне Костяша? Если у леса есть Дух, стало быть, и обращаться надо не к отдельным деревцем, а к нему.
У человека тоже есть Дух. По крайне мере так говорил бродячий проповедник, забредший в их деревню из дальних южных стран. Он много чего говорил, Алёнка особо и не поняла тогда его речей. Одно запало в душу. Тот старец верил в силу Любви. Нет силы большей, чем Любовь, говорил он, а Дух человечий тому доказательство.
Сама постановка вопроса вызывала в деревне смех. Сила и любовь, как это рядом можно ставить? Разве что богатырь в девицу влюбится, а та им крутить начнёт, скажет этому по морде дай, тому тресни.
А вот Алёнке запали те слова. Отчасти поэтому она так спешила всем угодить и помочь. Теперь она сразу же вспомнила про Дух.
– Костяша наверняка знает об этом больше меня. Ведь он был человеком и умер. Значит, он познал последнюю тайну. Что находится там, за чертой.
Алёнка постаралась унять дрожь. Нервенное возбуждение мешало тому, к чему они пришли вместе с Костяшей.
– Если есть человечий Дух, – проговорила девица, – почему бы этим двум Духам не поладить друг с другом и не договорится на своём языке?
Она встала на колени лицом к стене. Абсолютная темнота, не видно ни зги. Она протянула перед собой руку и коснулась веточек. Не такие уж они колючие. Кончики совсем тонкие и свежие, на них растут крохотные листики, щекочут кончики пальцев. А там вот хвоя, нежные иголочки, которые ещё не успели затвердеть. Мягкие, как у пихты.
Она провела ладонью вдоль веточек. И что-то вдруг поменялось. Алёнка ощутила сквозь тишину некое огромное и живое существо, которое всегда было здесь. Оно жило своей жизнью, такой огромной и бесконечной, что мельтешение людских судеб для того существа было, как мельтешение крошечных мурашей для огромного дерева.
– Мы и есть мураши, – прошептала Алёнка. – Бесконечно бежим куда-то в мелочном мельтешении. Бежим и не видим главного. За этим бесконечным бегом не видим… Не удивительно, что и нас не видят.
Слова упали, как огромные глыбы в гладкое чистое озеро, в котором девица пыталась рассмотреть нечто важное. Важное тут же пропало, волны пошли такие бурные и густые, что больше в озере ничего нельзя было рассмотреть.
– Тише, тише… – губы уже сложились в колечко, чтобы произнести эти слова, но они так и не произнеслись. Слова – это новые глыбы в чистую твердь озера, в котором она пытается рассмотреть Дух Перводрева.
Она удержала слова, и поверхность озера стала успокаиваться. Хорошо, очень хорошо, подумала она. По озеру пошла рябь. Да что же это? – плеснула волна. Не такая большая, как от слов, но ощутимая.
Даже думать нельзя. Мысли – это тоже камни. Она изо всех сил постаралась не думать. Мысли, как назло, хлынули потоком. Какие-то глупые, совершенно неуместные здесь и сейчас. Про избушку, про Кику и Волчика, про котовые штаны и откуда они берутся, когда он обращается в человека, и куда потом деваются. Про Костяшу и какой у него мог быть нос. Картошкой или с горбинкой. А ещё…
Когда очнулась, увидала бурю не меньше чем от слов. Сызнова. Все нужно начинать сызнова. Ни капли внимания глупым мыслям, смотреть на волны. Смотреть сквозь волны.
И она стала пытаться услышать неслышимое. Постаралась быть Духом, а не человеком. Мысли не сдавались, пробовали прорваться, отвлечь её, но Алёнка вдруг поняла, что она больше не Алёнушка, не человек с руками, ногами и головой. Она нечто большее. То, что заполняет все вокруг и молчит.
Вспомнила, как сидела однажды в Любой комнате и пыталась избавиться от последствий боли, нанесённой ей Кощеем. Тогда в ней звучало: "Нет мыслей, нет боли". Теперь же это преобразовалось в: "Заполняет все вокруг и молчит".
Молчит. Заполняет все вокруг. И… понимает. Алёнка вдруг осознала, что понимает, хотя в тот момент она уже не была Алёнкой, она сделалась Духом.
Это не были слова в человеческом понимании. Алёнка улавливала смыслы, которые её человеческая голова переделывала в нечто формулируемое. Но облачённые в слова смыслы означали уже не совсем то, чем были. А то и вовсе – совсем не то.
– Чтобы жить, прежде нужно умереть.
Образ жёлудя, красивого, как игрушечка, качающегося на ветвях. Потом он обрывается и летит, падает в грязь. На него наступает копыто оленя, жёлудь раздавлен и уничтожен. Жёлудь – мёртв. Из него выпадает семечко, закатывается в складку земли и уже там умирает окончательно.
Из семечка появляется росток, семечко окончательно растворяется, а стебель тянется наверх, к свету, крепнет. Живёт.
– Чем сильнее корневище, тем дольше век.
Огромный ствол, который тянет ветви к солнцу. Не дерево, а огромная гора. Но это лишь видимость. Внизу, под землёй это древо ещё больше. Оно не просто огромно – корнями, невидимыми нитями оно соединяет все деревья мира.
Она увидела песочные часы, подобные тем, что висели в избушке. Только вместо Златых Крупиц в них был песок. Он бесконечно тёк сверху вниз. Вместе с ним текло время. Деревья вырастали, крепли, старились и умирали. Вырастали, крепли, старились, умирали. И было их столько, что для общего Духа перводрева было не важна жизнь единицы. Оно ощущало себя всеми разом. Нет времени. Есть лишь сейчас, и в сейчас мы живы.
– Зло может быть только своё, то, что ты принёс с собой.
То, что некогда было Алёнкой, вдруг поняло – перводерево не несёт зла. Так же, как нет в нем и добра. Оно вообще не ведает зла или добра. Оно просто живёт. Для него нет вчера и завтра. Для него всегда есть здесь и сейчас. И в здесь и сейчас без добра и без зла оно счастливо.
А зло и добро – удел смертных. Смертных и стихийных богов, которые позавидовали людям и забыли эту простую истину. Нет добра и нет зла. И сами стали злом.
Эта истина давно известна Перводреву, и оно никогда не скрывало её. Более того, она всегда лежала здесь, приходи и бери. Но люди в своём повседневном мурашинном мельтешение даже не ведают о сокровище. А если кому рассказать, так и сокровищем не посчитают. И Кощей не ведает. И силой Леса хочет овладеть вовсе не для того, чтобы знать…
Алёнка вдруг вспомнила, кто она такая и зачем здесь. Из глаз потекли слезы, так обидно стало. Тут загадки мироздания, а я пришла всего лишь за топливом для Чудышко…
Стоило ей вспомнить избушку, как по спокойному до сих пор Духу пошла волна. Алёнка не знала, как это назвать, из языка человечьего это слово пришло на ум первым, но оно не совсем подходило. Вернее совсем не подходило, но что делать, когда язык так груб и примитивен в сравнении с Истиной.
Об этом она думала позже, когда вернулась. С мокрыми от слез глазами и чем-то твёрдым, зажатым в руке. В тот же момент она вдруг чётко осознала, что эта волна ни капли не мешает покою. Наоборот, странным образом она усиливает его, облегчает, рождает.
Любовь. Алёнка знала, что это настоящая любовь. Она любила Чудышко всей душой. Не желала ей владеть, не хотела повелевать. Она просто желала избушке добра, и это добро просто должно было произойти…
Опять эти человеческие понятия. Зло и добро. Хорошо и плохо. Жизнь и смерть. Все это кроется в человечьих мыслях. Без них нельзя в этом мире. Из них и состоит этот мир. Не станет мыслей, не будет и мира…
А перводерево просто смотрело на это и молчало. Алёнка даже не могла сказать, что оно одобряло это чувство. Оно скорее впитало его и узнало о нем. И все.
Все это она осознала после. Со слезами на глазах, с твёрдым камнем в одной руке и палкой с Костяшей, который опять сиял, в другой она стояла посреди леса. За спиной заросли, впереди просвет среди ветвей. Там я оставила избушку, поняла она. Едва эта мысль угнездилась в голове, Алёнка встала и пошла, освещая себе дорогу черепом.
Деревья расступились, девица увидела перед собой Чудышко. Избушка нетерпеливо переступал с ноги на ногу, в ней чуялся испуг и надежда. С крыльца сверкали огромные зелёные глазищи кота. Котофей глядел недоверчиво и настороженно.
– Все ли хорошо… – мявкнул он. – Ягична никогда так скоро не возвращалась…
Откуда-то сбоку раздались рычание и звонкое повизгивания. Кика играла с Волчиком позади избы. Щенок выскочил на Алёнку и застыл, навострив уши. Потом вдруг заскулил и лёг в траву.
– Ты вернулась, – молвила кикимора с таким видом, будто не верила, что такое возможно.
Алёнка ничего не ответила. Пустота все ещё плавала в голове, отнимая возможность говорить. Слова казались грубыми и бесполезными.
– Принесла? – вытянул шею кот. Отчего-то боялся приблизиться. Алёнка молча выпрямила перед собой руку. На раскрытой ладошке лежал крохотный камушек. Нет, скорее уголёк, теперь она видела это.
– Что-о?! – глаза кота сделались ещё больше. Он шумно свалился с крыльца и тут же подскочил. – Перводерево дало тебе частицу своей первозданной жизни?!
В голосе послышалось благоговение.
– А что, разве Яга приносила не то же самое? – повернулась к нему Кика.
– Яга уходила на неделю, когда возвращалась – костерила весь свет и перводерево в первую очередь. А приносила она лишь сухие хворостины. Их едва на год странствий хватает.
Кика с сомнением поглядела на Алёнку.
– А эта молчит. И вышла почти сразу, дня не минуло.
Девица глядела на них, и видела пустоту, которая простиралась между ними и до бесконечности вверх. Этой пустоты, если задуматься, гораздо больше, чем вещей, нас окружающих. Она слышала их, но ощущала тишину, которая после общения с Духом древа казалась Алёнка всеобъемлющей.
Кика подошла ближе и взяла камушек с ладони. Начала поднимать и тут же уронила. Уголёк легко покатился по траве и замер, как обычный неприметный камушек.
– Что это?! – глаза Кики округлились, как у кота.
– Что? – мявкнул кот.
– Тяжеленный. В этом камушке древа вбухано больше чем в половине леса.
– Не может быть. Она же просто человек.
Оба повернулись к Алёнке. Та по-прежнему не произнесла и слова. Только стояла и улыбалась. Потом по лицу пробежала тень, она склонилась и легко подняла камушек.
– Чудеса, – проговорила кикимора. – Впервые такое вижу. Чтобы невесомый человек поднял весомый предмет.
– Слыхал о таком, – кот пошёл вкруг, разглядывая Алёнку. – Слыхал.
Он потёр усы.
– Выходит, что она сумела с прадревом договориться гораздо лучше прежней хозяйки. Древо ей дало частицу своей изначальной мощи. И не просто дало, но и подчинило. Для тебя это неподъёмный камень, для неё, что обычный камушек.
– А для избы?
– Как скажет хозяйка, так и будет, – благоговейно выдохнул кот. Кика посмотрела на Алёнку и промолчала.
Девица кивнула и двинулась к избе. Оказывается в этой жизни можно прекрасно обходиться без слов. Ей не пришлось ничего спрашивать, само все сказалось. Теперь осталось лишь…
Она подошла к избе и та медленно подогнула колени, склоняя к ней крыльцо. Зажимая в кулачке уголёк перводрева и удерживая палку с черепом, девица ступила на крыльцо и исчезла за дверью избы. Кот и Кика переглянулись. Волчик заскулил и спрятался за кикимору.
Алёнка миновала горницу и встала у печи. В голове по-прежнему не было ни единой мысли. Все что делала, делалось само собой. Некое знание приходило из глубин… Глубин чего? Глубин Духа, нашёлся в голове твёрдый ответ.
Она прислонила палку к стене и осторожно сняла череп. Едва она положила его на край печи, в его глазницах запрыгали язычки пламени. Огневушка-Поскакушка так и выскочила из черепа. Алёнка осторожно протянула ей уголёк. Язычки пламени ярко вспыхнули, словно ликуя. Крохотные ручки ухватили уголёк, яркое колыхание вдруг улеглось, будто втянулись внутрь. Уголёк от этого засиял алым, словно его раздували кузнечные меха. Огневушка бодро и весело, так без слов ощущала Алёнка, ступила внутрь печи и окончательно втянулась в уголёк. Камушек невесомо лёг посреди печи. Он замерцал алым, как настоящий уголёк, потом вспыхнул ослепительно и исчез.
Алёнка ощутила, что внутри этого уголька для Огневушки раскинулся целый бескрайний мир. И можно обустроить его, как только душа пожелает. Душа огня. Этот мир отныне будет прочно связан с избой и даст ей самый лучший и самый бесконечный источник жизни.
Алёнка ощутила толчок в груди. Мёртвая избушка стала живой? Взгляд её наткнулся на череп. Нет. Своим обострившимся чутьём девица поняла, что кусочка прадрева недостаточно, чтобы вернуть жизнь. Но это хороший шаг на пути к этому.
Снаружи кот и кикимора отпрянули от избы. Окна полыхнули красным, из трубы к небу выстрелил сноп искр и огня. Изба подскочила на выпрямленных ногах, грозно зарокотала.
– Тихо. Спокойно, Чудышко, – донёсся голос Алёнки. – Это всего лишь огонёчек. Его тебе надолго хватит…
Подчиняясь её ласковому голосу, огонь унялся, алые отсветы окон притухли, изба медленно опустилась на землю. Теперь окна её светились тёплым домашним светом, из трубы шёл лёгкий белый дымок, вокруг по полянке разлилось уютное домашнее тепло и спокойствие.
На пороге показалась Алёнка.
– Котенька, Кикушка, Волчик. Чего вы там встали. Идёмте чай пить.
Сказала и замолчала, словно к чему-то прислушиваясь. Сквозь тишину, которая установилась ещё у Прадрева, донеслись едва слышные слова:
– Горжусь тобой… ...ченька…
Алёнка застыла, до боли в ушах вслушиваясь в тишину. Но то ли слушать нужно было чем-то другим, то ли кот и Волчик слишком шумели, больше она ничего не уловила.
Глаза наполнились слезами, в груди блеснула обида. Неужели примерещилось? Но как явственно, голос как живой, только очень усталый и слабый.
Кика шла последней, остановилась, словно хотела что-то сказать. Алёнка поспешно отвернулась, стыдным привиделось показать слезы. Кикимора промолчала и вошла в избу.
***
После общения с перводревом Алёнка целую неделю была молчаливой и печальной. Ей все время казалось, что она потеряла что-то очень важное и необходимое. Привиделось или нет? Что вообще это могло означать? Она вспомнила свои подозрения на счёт черепа и вновь испугалась.
Нет. Того не может быть. Тогда чей голос заговорил со мной? Кто послал плат и заманил меня в лес. Кто не дал сгинуть до сих пор?!
Ответов не было.
Несколько раз пыталась установить в голове то самое молчание, которое помогло ей наладить контакт с духом древа. Но сколько бы она не пыталась, той самой тишины, которая посетила её в путешествии к перводреву, к ней так и не вернулось. И маминого шёпота тоже.
Я больше не Дух, с болью думала она. Он пришёл и покинул меня. Зато Костяша остался с ней. Без него я бы ни за что не догадалась стать Духом. Без него я не попала бы под своды Перводрева.
Костяша после того случая вновь стоял в шкафу, но теперь в самой его серёдке, на почётном месте. Алёнка каждый день протирала пыль на его полочке, а иной раз даже брала его за стол на посиделки на крыльце.
Кика к тому отнеслась спокойно, а кот поглядел странно и промолчал. Алёнка долго таила от них вопрос, родившийся в голове и вызревавший, словно плод на ветке.
Коли Костяша уже мёртв, знать он в подземном мире Кощея и Мары пребывает? Как же он тогда смог дотянутся до неё и помочь? А мама? Коли она и правда сгинула, ну как Кощей отыщет её и приведёт по ту сторону картины? Сумеет ли она, Алёнка, тогда быть столь же стойкой, дабы защищать род людской? Или сразу сдастся?
Она чаще стала коситься на картину с пустым троном и уже не могла быть такой жизнерадостной, как раньше. Кот приметил это, но рассудил по-своему.
– Кикушка, ты теперича добрая стала, – сказал он однажды, когда они все вместе сидели за столом. Кушанья уже были съедены, разговоры переговорены и каждый молчал о своём.
– Объясни нам неразумным, коли Кощей тебя послал, стало быть, сам он через картину глядеть не станет?
Алёнка вздрогнула и замерла, блестя распахнутыми глазами. Кикимора мгновенно помрачнела, ответила после длинной паузы.
– Кощей – божество мира мёртвых. Не пристало ему за смертными невесомыми существами подглядывать…
Кот возмущённо встопорщил усы, это мы то смертные невесомые, но кикимора докончила, горько улыбнувшись.
– Вот меня и послали с вами гутарить. По рангу мол…
Алёнка всплеснула руками, хотела подбежать к кикиморе, утешить, но та уже скрылась в Любой комнате.
Сказанное немного успокоило девицу. Коли Кощей и правда такое о себе мнит, не по рангу ему хитрить да искать заложников. Он о том даже не подумает, коли она, Алёнка, у него в руках. Да и не желала она верить, что мама больше не в мире живых.
Через пару недель всё забылось, она снова сделалась разговорчивой улыбчивой девицей, которой было дело до горестей и радостей всех вокруг. Разве что по вечерам в тишине накатывала печаль и рвала сердце неведомой тоской.
Златые крупицы после случая с прадеревом почти покинули верхнюю чашу, осталось их всего-то с ноготок, но застряли намертво. Казалось, просунь палочку, подтолкни хотя бы одну частичку, и все разом скатятся вниз. Но в том и дело, что чаши часов были запаяны, просунуть в них не то, что палочку, волосок не представлялось возможным.
Алёнка тихонько радовалась, что её задумка увенчалась успехом. Вместе с Чудышком они сотворили столько добрых дел, столько зверят нашли и обогрели, ещё больше вернули родичам. Не смотря на суровый приказ Кики, к людям они так и не выбрались, и вроде как кикимору это больше не волновало. Её вообще больше ничего не волновало. После вопроса кота все её внимание занял Волчик.
Они продолжили путешествие. И вскоре начали замечать перемены, которые произошли в избе после угощения от прадрева.