Они вышли на крыльцо и встали вряд. Туман накатил на них, как морская волна на прибрежные утёсы. Алёнка открыла было рот и медленно закрыла. То, что хотела сказать, забылось и потерялось в тумане.
Девица повернула голову. Слева от неё должна была стоять Кика, но теперь там плывут лишь клубы тумана.
Алёнка оглянулась. За спиной молочно перетекал туман. Избушка исчезла. Внутри крепло никогда ранее не испытываемое чувство. Вроде вокруг что-то должно было быть? Или кто-то. Но кто и что? Она потёрла лоб. Странно.
Подняла взгляд и окончательно потерялась в тумане. В нем не было того, что было, и не было того, что должно было быть. Она даже не была уверена, что сама в нём есть.
А потом она и вовсе забыла, какие чувства должна испытывать. Все стало для неё естественным и правильным. Как в детстве, когда что бы ни случилось – все принимаешь как должное. Распахнутыми глазами она глядела перед собой в белёсое пространство, и туман начал рассеиваться.
Алёнка стояла на краю обширной поляны. Со всех сторон поляну окружал туман, такой плотный, будто этот кусок земли затерялся вне времени и пространства.
– Странное место. Будто кусок мира нави, – проговорил голос богатыря. Алёнка оглянулась, но Никиты нигде не было. Просто голос в тумане.
– Кажется что-то видно… – отозвалась Кика.
Алёнка ступила к самому краю поляны. Глаза неотрывно глядели вперёд. Её не интересовало то, что видят Кика или Никита. Ей нужно было знать, что увидит она.
И она увидела. То, что было подготовлено только для неё.
***
На свободном от тумана клочке земли резвилась избушка. Была она крохотной, не такой, как сейчас, и какой-то недостроенной. Будто ноги начинались от самой крыши. Избушка неуклюже ковыляла, похожая на только что вылупившегося цыплёнка. Потом она уселась посреди полянки, уныло свесив конёк крыши.
Грустно. Печально. Одино-око.
Алёнка не успела как следует посочувствовать крохе, как из тумана выступила девочка.
– Ох! – Алёнка вцепилась в плат на шее. Отчего так щемит в груди?
Откуда-то издалека донёсся мужской возглас. Богатырь тоже узнал девочку. Или он видит нечто другое? Алёнке некогда было над этим размышлять.
– Кто ты? – спросила девочка. Её голос звучал приглушённо, то ли из-за тумана, то ли из-за покрова лет. – Давай играть.
Девочка побежала по поляне, поминутно оглядываясь. Какое-то время изба недоверчиво глядела вслед, а потом поднялась и неуклюже засеменила следом. Звонкий смех и скрип заполнили поляну. Избушка и девочка играли в догонялки.
– Как здорово, – произнёс голос Кики. С губ Алёнки не сходила улыбка. Кика права, это очень хорошо. Малышка избушка больше не одна. У неё нашлась… сестрица?
Алёнка впитывала образ девочки, такой знакомый и одновременно никогда не виденный. События на полянке начали меняться, будто разные картины накладывались друг на друга. Весна, лето, осень, зима. Избушка подросла и выглядела теперь как полноценный домик на ножках, девочка тоже стала выше. Хотя бегали и резвились они все так же беззаботно и радостно. Они были счастливы, девочка и её сестрица.
Иногда игры перемежались тишиной. Две фигуры: острокрышая и человеческая замирали на вершине холма и глядели на небо полное звёзд. Небо и звезды при этом проступали прямо посреди плотной стены тумана, как на волшебном блюдечке Яги.
Алёнка впервые пошевелилась. Так вот о ком были те воспоминания избушки. Вот почему она грустила на полянке посреди Дремучего Леса.
Счастье не может длиться вечно. Внешнему миру есть дело до всего. Алёнке стало тесно в груди. Что-то приближалось. Страшное. Неотвратимое.
Она увидела человека, полностью закутанного в чёрный плащ. Он встречает посреди леса охотника в меховой безрукавке, что-то говорит. Охотник смотрит недоверчиво, хватается за топорик, висящий на поясе. Человек в плаще отворачивается и уходит. Алёнка видит его бледное гладкое лицо.
– Кощей!
Картинка вновь меняется, девочка бредёт, еле поднимая ноги. Ей будто не хочется видеть подругу. Изрядно подросшая изба кидается навстречу и будто натыкается на стену.
– Что случилось? – невысказанные слова юной Чудышко.
– Избушечка, милая, прости меня, – говорит девочка, пряча глаза. – Я уже не смогу часто к тебе ходить. Маменька говорит, что я уже большая, нужно работать в поле.
Изба мотает окнами, она не понимает.
– Я буду стараться приходить к тебе как можно чаще… – лепечет девочка. – Обещаю… Я не могу ослушаться маменьку…
Туман на краю поляны вдруг вспух клубами и выплеснул мужика в меховой безрукавке с луком за плечами.
– Так вот куда ты ходишь, Калина. Не соврал тот странный путник, а я ему не верил. Отойди скорей. Это чудовище Дремучего леса. Мы позаботимся о нем, с нами богатырь…
– Богатырь? – голос Кики. – Они же совсем дети, зачем потребовался богатырь?
Оттуда, где Алёнка ранее слышала голос Никиты, не донеслось ни звука. Из лесу стали появляться другие мужики, с ними шагал… Никита. Он был совсем юн, без усов и бороды, но уже в бронях и при мече. Кика охнула, Алёнка сама едва удержала удивлённый возглас.
Девочка и избушка замерли, словно их застигли за чем-то запретным. Потом девочка опустила голову и побрела к охотнику в безрукавке.
– Папенька, постой, – молвила она. – Это моя сестрица. Она добрая и совсем безобидная. Мы играем…
– Сестрица… – повторила за ней Алёнка, ощущая насколько похоже на неё говорит девочка. – Мамочка, наконец, я тебя увидела…
Охотник сурово глядел на дочку, мужики обступили их полукругом, перешёптывались.
– Девочку околдовали, не иначе, – проговорил один.
– Что будем делать, Кремень? – спросил второй.
– Кремень, – повторила за ним Алёнка. – Дедушку зовут Кремень.
Отец девочки ухватил её за тоненькую ручку и дёрнул к себе. Парой умелых движений ощупал руки-ноги, все ли цело, заглянул в глаза.
– Ступай домой, к матери, – сурово бросил он и взмахнул рукой. – Степан, отведи.
Коренастый и морщинистый дядька с вислыми усами ухватил её за руку.
– Но папа…
Девочка напоминала куклу, настолько безвольно позволяла передавать себя из рук в руки.
– Вчера мы обо всем договорились, – не глядя на неё сказал Кремень. – Завтра с утра ты начинаешь взрослую жизнь, где нет никаких чудищ из леса.
– Но… – вскликнула девочка. Алёнке показалось, что видит в ней отблеск решительности. Своей собственной решительности, с которой сказала "нет"самому Кощею. Но девочка поникла и очень тихо добавила. – Не троньте её. Она ничего плохого не делала…
– Ступай, Калина, – повторил Кремень. – Мы сами разберёмся.
Он кивнул, Степан двинулся к лесу, не выпуская крохотной детской ручки. У Алёнки заклокотало внутри.
– Ты не можешь так просто уйти, – прошептали она. – Это так похоже на предательство.
Смогла. Калина втянула голову в плечики и пошла, увлекаемая дядькой с вислыми усами. Несколько раз оглянулась, с тоской глядя на избушку.
Та потянулась следом, но богатырь со свистом вынул меч из ножен и заступил путь. Изба поникла, точно так же, как Калина поникла под суровым взглядом отца. Она смотрела, как покидает её сестрица, опустив конёк крыши и прикрыв окна.
Миг, и Калина сгинула в тумане, оставив избу наедине с группой мужчин.
– А с тобой мы разберёмся по-нашему, – сказал Кремень, ухмыляясь. Мужики смелели на глазах. Вместо опасного чудища перед ними робко и понуро стояла небольшая изба на ножках.
– Никита, похоже, твой меч не пригодится, – обернулся охотник к богатырю. – Она ещё не взматерела, мы и сами сдюжим.
Кремень отложил лук и потянул из-за пояса топор. Изба попятилась, но мужики уже взяли её в кольцо. У многих в руках рогатины и вилы. Они тыкали ей в лапы. Избушка пятилась и отскакивала, пока её вплотную не прижали к подступающему Кремню.
– Говорят из подобных чудищ выходят прекрасные дровишки, которые горят да не сгорают, – проговорил он. Это привело мужиков в возбуждение. Каждый хотел заиметь себе такое брёвнышко.
– Тут много. Каждому по брёвнышку выйдет, да ещё на продажу останется… – загалдели мужики. Лица радостные, словно речь идёт не о живом существе, а о засохшем пне из дорогой древесины.
Изба заметалась меж ними, но её умело отгоняли назад, в центр поляны. Кольцо сужалось. Некоторые мужики уже пытались достать топорами стены. Алёнка кожей ощущала боль и страх Чудышко.
– Ты был там и не вмешался?! – донёсся из тумана голос Кики.
– Я был молод, а она выглядела как… – богатырь умолк. Алёнка ощутила его стыд, словно сама испытывала его. Нынешний стыд. Никита из прошлого ощущал брезгливость и желание поскорее сбежать. Первый подвиг оказался не таким героическим, как виделся в грёзах.
– …нечисть, – закончила за него Кика. – Вот значит, что меня ждало, коли бы не моя смазливая внешность. Окажись на моем месте кто-то поуродливей, ты оставил бы её на растерзание тем разбойникам…
Сквозь картинку, где избу окружили селяне, проступила другая. На ней совсем юную кикимору обступили трое в лохмотьях.
– Нечисть. Нечисть болотная. Сжечь её, – кричали они.
Словно в ответ из тумана отозвался голос отца Калины: "Прекрасные дровишки… Горят и не сгорают…"И радостное: "Каждому по брёвнышку… Ещё на продажу останется…"
Из тумана раздался всхлип, Алёнка узнала голос Кики.
– Кика, случай с избой очень повлиял на меня. Тогда я и решил, что стану помогать всем, кто в беде, будь они хоть…
Он запнулся, кикимора взвыла ещё громче. Шаги богатыря и кикиморы затихли вдали.
– Стойте. В тумане нельзя разделяться, – закричала Алёнка, но было уже поздно. К тому же они уже разделились, когда вышли на крыльцо и окунулись в туман.
Туманное представление продолжалось с того места, на котором его прервали картинки из жизни Никиты и Кики. Снова поляна с окружённой избушкой. Юный богатырь отступил, вложив меч в ножны. Кремень изловчился и вогнал топор в бок избушки. Та взвизгнула и закружилась, вырвав топор из рук охотника.
Алёнка ощутила боль, будто это ей в бок вогнали холодное лезвие. Во все глаза смотрела на юного богатыря. Ну же. Ведь ты заступаешься за слабых. Не важно кто это. Ты спас Кику. Ты по моей просьбе не добил Чудышко.
Но юный богатырь стоял и брезгливо смотрел на действия мужиков. А те окончательно убедились в безобидности лесного чуда. Наступали, взмахивали топорами. То и дело раздавался хруст. Они старались так вывернуть топор, чтобы вырвать из брёвен избушки клок дерева покрупнее.
Изба заметалась в страхе, но бежать было некуда. Богатырь тихо отступил в туман. Ему было неприятно это зрелище, и он просто сбежал.
Алёнка сама готова была броситься на защиту маленького Чуда, да только ноги будто отнялись.
– Мамочка. Вернись. Тебя послушают, – зашептала она. – Дед главный среди них. Если ты заслонишь избу своим телом, он поймёт…
Не вернулась. Не заслонила. Убежала без оглядки.
Алёнка вспомнила старые заросшие полосы, которые видела на стенах избы. Так вот что это было. Раны, нанесённые людьми. И произошло это сразу после предательства названой сестрицы. Вот отчего Чудышко до сих пор так реагирует на имя "Калина". Вряд ли можно вообразить боль сильнее.
Топоры смачно врубались в дерево. Вилы и рогатины жалили ноги, по ним уже струилась кровь. Настоящая красная кровь.
– Горит и не сгорает… Горит и не сгорает… – стучал в ушах девицы голос деда.
– Прекратит ли кто-нибудь этот ужас?! – вскричала Алёнка в муках. И тут пришёл он.
Из стены тумана выстрелило туманное щупальце. Алёнка не сразу поняла, что оно отличается от тумана Раздора. Щупальце пронзило людей и будто заморозило их.
На опушке появилась фигура в тёмном одеянии. Смазливое лицо кривилось от ярости.
– Изба, где твоя человечья сестрица? Сбежала. Трусливо поджала хвост.
Изба дёрнулась, даже в таком состоянии первым побуждением было несогласие. Желание заступиться за сестрицу.
– Это она привела твоих мучителей. Привела и сбежала. Она знала, что они с тобой сделают. Знала, что предаёт тебя на вечные мучения. Горят, но не сгорают. Это сказано про куски твоей плоти.
Изба дёргалась и сжималась, слова Кощея доставляли не меньше боли, чем топоры мужиков.
– А где твой создатель? Разве он не должен явиться и покарать обидчиков? Ведь не для такой участи он тебя готовил?
Изба с надеждой встрепенулась. Лесной Мастер, где ты? Мне больно, приди.
– Нет его. Ему до тебя нет дела. Ты для него мимолётное развлечение. Шалость. Смастерил и забыл.
Казалось ничего больнее, чем разочарование в сестрице, нельзя было вообразить. Но Кощей нашёл.
– Вместо него явился я. Ты мне не безразлична. Ты мне нужна. Доколе будешь терпеть? Ты сильнее их. Ты способна покарать обидчиков.
Изба недоверчиво приподняла ставни.
– Я помогу тебе открыть твою суть. Как равный равной дарую тебе силу. Прими её. Защити себя!
– Не верь ему! – закричала Алёнка. – Он обманывает. Он не прав. Он…
Она упала на колени и разрыдалась. Чудовищной смеси правды и полуправды Кощея невозможно было противостоять. Да и что Чудышко могла сделать взамен? Смириться и умереть?
Изба замерла, а потом будто распрямилась. Туманное щупальце вдруг резко расширилось, разом заслоняя от Алёнки происходящее.
***
В тумане сперва звенела тишина, потом начали перекликаться мужики.
– Где она? Я не вижу её.
– Осторожно, не врежьте друг дружке, – спокойный голос Кремня. Кощея они даже не увидели. – Не упустите её.
Бах! Мимо него пролетело и растянулось на траве тело одного из мужиков.
– А-а, меня что-то схватило!
Крик боли резко оборвался.
– Нет! Уйди от меня! Нет!
Бах, ещё один вылетел из тумана и кулём распластался по земле. В тумане были крики, топот, звон железа, а потом все стихло.
– Изба! – раздался холодный голос Кощея. – Что ты натворила? Я дал тебе силу защититься, ты же убила их. Они были живы, как ты, и умерли благодаря тебе.
Маленькая избушка сжалась и трепетала под грозными словами. Алёнка ощущала её отчаяние и страх.
– Виновна! Ты убила – умри сама, – грохотал в тумане голос Кощея. – Тьма поглотила её. Тёмный Алтарь приди. Жертву прими.
Истошный крик пронзил тишину, Алёнке даже показалось, что от него колыхнулся туман. Это был крик умирающего живого существа. Услышав этот крик, Алёнка скорчилась от боли. Кощей продолжал.
– Тот, кого ты убила,навсегда пребудет в тебе. Была ты живой избой, стала – мёртвой.
– Чудышко! Неужели ты убила их? – пролепетала Алёнка. – Неужели из жертвы ты сделалась чудищем?
Она поняла, что туман помаленьку рассеивается, обнажая поляну. Изба скорчилась и осела на траву. Её опоясывали толстые тёмные жгуты, как тогда, когда Кика выпустила Тёмное Нутро.
Из тумана выплыло холодное лицо Кощея. Торжествующий голос произнёс:
– Теперь ты моя.
Было не ясно к кому он обращается, к избушке из прошлого или Чудышко настоящего. Алёнка была готова затеряться в тумане, как Никита и Кика до того, но это обращение Кощея остановило её. Она ощутила какую-то фальшь.
– Никита. Он был там. Он ответит мне, кто умер той ночью. Не верю, чтобы моя Чудышко была такой кровожадной.
Изба дёрнулась, словно хотела сбросить тёмные жгуты. Но они держали крепко. Туман вокруг начал темнеть, превратившись в кусок истинной тьмы.
– Тёмное Нутро, – воскликнула Алёнка.
Но тьма уже заползала в приоткрытую дверь, маленькая изба дрожала и дёргалась, но не могла преодолеть мощи проклятия.
Кощей ступил на крыльцо и протянул руку к двери. Раздался гром, владыка мёртвых зашипел и отдёрнул руку.
– Ты не имеешь власти здесь, – прогремел голос из тумана.
– Не важно, – спокойно отозвался Кощей. – Она убила и сама стала мертва. Твоё творение умерло для тебя. Забудь её, теперь это моя собственность.
– Не так скоро, – отозвался голос. – Я запечатаю тьму, что ты вложил в неё.
– Пустое, – рассмеялся Кощей. – Она никогда не избавится от тлена. Рано или поздно он поглотит её целиком.
Прошло какое-то время.
– Там на стенке я повесил мой прощальный подарок, – голос потеплел. Он забыл про Кощея, теперь он обращался к избушке. – Кощей прав, ты стала мертва. Но есть средство вернуться к жизни. В этом мире лишь людям дано оступаться и возвращаться на путь жизни. Ищи человека, ищи хозяина, который сумеет о тебе позаботиться. Тогда ты вновь обретёшь дар жизни.
Издалека раздался хохот Кощея.
– Однажды встретишь кого? Человека? Что за сказки ты говоришь? Человеки не способны спасти себя. Калина тому порукой.
– А ты не спеши торжествовать, – молвил голос. – Пока этого не случиться, изба не вернётся в Сердце Леса.
– Как не сможет? – заволновался Кощей. – Ты врёшь! Изба ходит, где пожелает! Изба, ступай! Найди то место, где появилась! Скорей!
Изба побежала. Со всех ног побежала на голос своего создателя. А куда же ей ещё было бежать? Алёнка с болью глядела, как её Чудышко мечется по лесу. Она бежала, как напуганный птенец, ищущий наседку маму. Она думала, что знает, куда бежать, но знакомый путь затягивало туманом, и избушка выбегала на то же место. Шаги её перестали быть уверенными, она выглядела все более потерянной.
В тумане мелькнуло яростное лицо Кощея. Он был зол и разочарован.
– Ах, ты! – кричал он, воздев сжатые кулаки. – Какой мне прок от этого куска древа на ножках, коли она не способна доставить меня к Сердцу Леса.
В движениях избы сквозило отчаяние. Она уже не пыталась бежать целенаправленно, все больше брела, куда лапы несут. А потом и вовсе поджала их, и её понесло по тропам леса…
– Туда не знаю куда, – прошептала Алёнка, вспомнив, как не так давно сама пыталась попасть в это место.
– Он бросил тебя. Твой создатель бросил тебя, я же облагодетельствую, – холодный голос Кощея. Он не оставил своих попыток завладеть ей. Он вернулся.
Изба шарахнулась, воинственно вскинулась. Ты позволил мне убить, ты проклял меня.
– Нет, я спас тебя от уничтожения. Гореть вечно это очень больно. Каждое брёвнышко, на которые они готовы были разрубить тебя, горело бы огнём вечность. И вечность доставляло боль. Я спас тебя.
Избушка утихла и позволила ему войти. Кощей нёс в руках картину в массивной раме. Картину с пустым троном. Что он делал внутри, Алёнка не могла видеть, но он не вернулся назад. Наверняка ушёл через картину в свой мёртвый мир.
Чуть позже на ступе явилась Яга.
– Чевой тут у нас? Избушка с ножками? Про тебя гутарил Кощека? Хорошее подношение. Изба с ножками будет носить мои старые косточки, – она вскинула руку и произнесла нараспев. – Добровольно я принимаю тебя под своё крыло и становлюсь твоей хозяйкой. Эй ты, слышишь? Согласие твоё треба…
Туман ещё что-то показывал. Мелькало искажённое яростью лицо Яги, звучал хохот Кощея. Судя по всему, старуха узнала о Тёмном Алтаре и о том, что добровольные хозяйки избы отдают волю Кощею. Алёнку это уже не интересовало.
– Я должна знать, – твёрдо молвила она, – кто умер в тот день на поляне.
Она повернулась и пропала в густом тумане.