Когда пришла в себя, первым делом увидала котовую морду. Зелёные глаза неподвижно глядели на хозяйку, усы нетерпеливо дёргались. Тут же ощутила твёрдость котовых лап, что давили на грудь и весомость котового зада на животе.
Резко дёрнулась, ища глазами верхнюю чашу весов. Там блистали златые крупицы. Облегчённо выдохнула и распласталась по полу. Кряхтя, кот слез с неё.
– Котенька? Ты чего? – Алёнка пошевелилась. По тому, как он вздыхал, ей чувствовалось некое сожаление.
– Ты хотел, чтобы я не вернулась? – воскликнула девица, садясь. От резкого движения в глазах потемнело, внутри родилась и пошла шириться холодная пустота. Мышцы сжимались в ожидании боли.
– Нет, – замахал лапами Котофей. – Просто мне, э-э, хотелось определённости.
– Он уже размышлял, как лучше тебя съесть, – донеслось из-за затворной двери в Любую комнату. – Даже меня спрашивал, нужна ли мне доля…
– Что?! – Алёнка распахнула глаза и уставилась на кота. Тот виновато прижал уши и поспешил к печи.
– Что поделать – хищники мы… – пробормотал и тут же сменил тему. – Сейчас. После того, что случилось тебе лучше выпить полную чашку…
Девица перевела взгляд на дверь, но Кика не показалась. Тяжело оперлась рукой о пол и попыталась подняться. После перенесённой боли тело дрожало и приседало. Сил хватило лишь, чтобы сесть на лавку и облокотиться о стол.
– Шутят, – пробормотал она, пережидая дурноту. – Они просто… шутят…
Плечи передёрнулись сами собой. Алёнка отчаянно хотелось верить в свои слова, но как назло очень остро почувствовала, что она чужая в этом мире. Кот и Кика, кто я для них? Думала, что друг, но теперь кажется, что просто еда?
В голове заклубился туман. Сквозь него проступили два силуэта. Один в тёмном одеянии, второй бледный, словно мраморный. Алёнка содрогнулась и уставилась на белый бок печи. Трещинки. Вот травинки торчат из раствора, там белила осыпались… Созерцание и мусор в голове помогли не вспоминать этих двух и боль, которую они доставили… И слова Кощея: "…увидишь свою мать… спасёшь её от худшей участи…"
– На.
Перед ней со стуком опустилась кружка. От темной жидкости шёл пар. Кот заискивающе заглядывал в глаза. В ноздри ударил густой травяной дух. Алёнка ухватила кружку и глотнула, обжигая руки и горло. По телу прокатилась горячая волна, в голове прояснилось.
Чтобы только не вернулись ужасные воспоминания, перевела взгляд с печки на стену избы. Глаза наткнулись на часы со Златыми крупицам. Тело оживало. Девица зарылась носом в пар из кружки.
Котофей озабоченно глядел, как хозяйка борется сама с собой. Их взгляды встретились, кот бросился к ней.
– Вот. Пледик. Тепло. Ты сиди. Отдыхай.
На плечи легла тёплая тяжесть. Она укуталась и отхлебнула травяного чая. Какое-то время в избе слышны были лишь треск дров в печи.
– Котенька, миленький, – проговорила Алёнка. – Это правда? То, о чем они толковали?
Кот медленно подтащил табурет и сел напротив.
– Ну-у… Это… Понимаешь… – Кот нервно глянул на дверь в Любую комнату. – С меня спрос невелик, я кот. К тому же я в избе появился после того, как Яга стала хозяйкой. Не ведаю, что за уговор был у них с Кощеем.
– Но ты всегда был тут. Все видел, должен знать… – сказала Алёнка, и столько муки было в её словах, что Котофей прижал уши и опустил морду.
– А про маму мою? Калину? Ты тоже ничего не знаешь?
Кот испуганно замахал лапами, втянул голову в плечи, будто ожидал, что изба снова взбесится. Чудышко стояла смирно. Не дождавшись реакции избы, кот поглядел на Алёнку, та глядела требовательно. Котофей замотал головой и отступил. Шерсть на нем встала дыбом, кончик хвоста нервно бил об пол. Не скажет, поняла девица. Хоть убеждай, хоть угождай – не скажет.
– Хорошо… – Алёнка встала и огляделась. – Не хочешь ты, спрошу у другой…
Протянула руку и взяла первое, что попалось на столе. У блюдечка с голубой каёмочкой обнаружила, что держит луковицу.
– У кого это ты спросишь… – начал кот и осёкся. Алёнка глянула на него и бросила луковку.
– Маму. Покажи мне маму.
Луковичка побежала, дно блюдца потемнело, словно было сделано из чёрного камня. Более ничего не поменялось. Девица прикусила губу.
– Хорошо. Бабушку Ягу. Покажи мне бабушку Ягу.
Луковица вновь закружилась по блюдечку, стирая тёмное дно. Сквозь него проступило изображение маленькой захламлённой горницы. Свет падал через крохотное оконце и освещал горы мусора, очень похожие на те, что Алёнка убрала, попав сюда.
– Чавой?! Ктой там? – раздался скрипучий голос. Комнату заслонил большой крючковатый нос, его сменила бородавка на подбородке.
Кот сжался и отступил в сторону, стараясь убраться из зоны видимости.
– Бабушка Яга. Это Алёнушка, та, на кого вы оставили Чудышко.
– Не че не ясно. Ктой то? – заволновалась Яга.
– Меня зовут Алёнушка! – громко и раздельно прокричала девица. – Хозяйка избы! Новая!
– Ай! Ихи-хи-хи! – вместо носа появился глаз. – Теплоль тебе девица? Ага, помню, помню. Чудно как. Думала, не свидимся боле, на косточки только твои приду поглядеть.
Алёнка машинально глянула на череп и резко отвела взгляд.
– Бабушка Яга. Прошу. Ответьте. Что сталось с Калиной, моей мамой?
На сей раз изба взбрыкнула. Кот зашипел и ухватил Алёнку за локоть. Когти так и впились.
– Ого. Ты даже имя произносишь. Я помню, изба без трясучки не могла его слышать.
– Значит это связано.
– Связано ль? Тюй на тебя, ясно дело связано. Чай лучшие подружки были. Пока Кощейка не влез и все не попортил.
– Что?! Лучшие подружки?
Алёнка повернула голову к выходу, словно хотела бежать на улицу.
– Да ты девка не вздумай избе о том напомнить. Сама, гляжу, боль знатную перенесла. Сладко ли вспоминать?
Алёнка сжалась и опустила взор. Сквозь боль и нахлынувшие воспоминания просочилось:
– Не такая уж вы и злая, бабушка, за Чудышко переживаете…
Яга оскалилась своими не по-старчески белыми зубами.
– Ну-ка подвинься, что там у тебя с крупицами?
Алёнка отодвинулась, блюдце заполнил глаз. Белок, сам жёлтый в красных прожилках, радужка карего цвета, зрачок подвигался и уставился на часы.
– Так и думала, почти управилась. Стало быть, вот чего Кощей добивался твоей болью…
Она пожевала губами, отчего раздалось отчётливое клацанье зубов, ухватила бородавку острыми ногтями.
– Добро. Раз забралась так далеко – расскажу тебе, что знаю. На Колокольцы я случайно набрела. Люд там дурной, не приветили меня, не склонились, даров не принесли. Заперлись за тыном. Я такого не прощаю.
На блюдце возникла сухая морщинистая ладошка, которая сжалась в кулак, словно раздавила что-то. Только когти клацнули.
– Одна Кали… мамка твоя прибегла. Прости, говорит, нас. Дочка в горячке лежит, умирает. Все, что есть отдам. Помоги.
А у меня как раз незадача с часами этими проклятущими вышла. Вот я и подумала, что если избе хозяйку сменить – дело скорее пойдёт. И Кощей от меня отстанет. Раз, говорю, всё готова отдать, так всю себя и отдавай. А я дитя вылечу.
У Алёнки задрожали губы. Совсем не помнила той болезни, хотя тётка Параскова рассказывала сотню раз. Обвинительным тоном с намёком, что Алёнка теперь ей по гроб жизни должна.
– Значит, мама не бросила… Значит, отдала себя за меня…
– Я когда гутарила – без избы была. Зашла к вам в дом, травки нужные дала, заговор произнесла. Тебе и полегчало. Ой как она радовалась. А я – цап её за руку. Пойдём, говорю. Слово давала.
Алёнка застыла. Потихоньку в неё проникал ужас ситуации, в которую поставила маму Яга.
– Она в слезы. Как же я малышку оставлю? А я ей – мы про то не договаривались. Ихихи! Всегда эти людишки так. Спешат, не думают, а потом в слезы.
Алёнка содрогнулась, представив, что тогда происходило в душе мамы.
Утащила я её силом. А деревню прокляла. Её лес забрал да пережевал. И малютку девочку вместе со всеми, здоровенькую, между прочим. Яга слово держит.
Старушка противно захихикала. Алёнка ощутила в глубине себя некое новое чувство.
– Только вот ты как-то выжила, – Яга посерьёзнела. Кустистые брови сошлись на переносице. – Видать слово моё и на жизнь твою расползлось. Лес тебя прямком к Черёмушкам выплюнул, к тётушке твоей в объятья.
Чувство поднялось и оказалось брезгливостью. После того, что ей рассказала Яга, больше не могла назвать её "доброй бабушкой". Ни капли жалости не звучало в словах старухи, когда рассказывала, как разлучила дитя с матерью и обрекла обеих на погибель. То, что "Лес выплюнет"её целой и невредимой, Яга считала великой Алёнкиной удачей.
Преодолев брезгливость спросила:
– С мамой… Что стало с мамой?
– Чавой? А, с мамкой твоей. Не знаю, чего уж у них до того вышло, да только едва изба её увидела, впала в безумие. Видать, такой боли, как твоя мамка, избушке не принесли ни я, ни Кощей вместе взятые. Ихи-хи.
Алёнку произнесла мертвеющими губами:
– Что стало с мамой?
Яга вдруг сделалась серьёзной.
– Того не ведаю. Едва мы подошли, изба взбрыкнула и в лес. Кали… Э-э, мать твоя в слезы и следом. Так и убежали. Три дня не той ни другой не было. Потом явилась. Изба. А мать твою с тех пор не видала. Разве что иной раз духом её словно издалече веет. Этак с примесью огоньку, словно жгут девку… Хе-хе-хе.
Алёнка больше не могла это терпеть. Ухватила со стола кувшин и со всего маха запустила в Ягу. Кувшин разлетелся вдребезги, луковица упала на пол и закатилась за печь.
Изображение стало меркнуть, напоследок в блюдце сверкнул Ягин глаз.
– Помни мою доброту. Должок за тобой.
Алёнка рта не успела раскрыть, блюдце вновь стало блюдцем. Она упала на колени и сжалась, уронив голову на грудь. Спутанные волосы выбились из-под косынки и закрыли глаза.
– Теперь ты все знаешь, – кот бодро поднялся и хлопнул ладонями. – Не перекусить ли нам…
Он осёкся, увидев лицо Алёнки. Она медленно поднялась, незрячими глазами уставилась в пространство и пошла. Сама не ведала куда. То, что свалилось сегодня на её плечи, оказалось слишком для девицы семнадцати лет, ей вдруг захотелось куда-то выйти. Забыться, сбежать от всего, что на неё свалилось, выйти из жизни.
Попадись ей в тот момент дверь на улицу, убрела бы в лес и, может быть, так же как Калина, сгинула там навсегда. Но на удачу ей подвернулась дверь в Любую комнату. Коридор перетекал под ногами, как живой, не нужные двери отскакивали с пути, а та самая, единственная прыгнула точно в руку.
Щёлкнул замок, Алёнка оказалась в собственной комнатке, где из окна лился тихий успокаивающий свет звёзд. Кресло приняло её в уютные объятия. Как мама!.. Образ Калины потащил за собой цепочку: Яга, Изба, Кощей, боль, безысхо… Нет! Хватит! Невозможно больше такое переносить. В голове впервые с похода к перводреву установилась тишина. Настоящая полная прохладная тишь. И покой. Нет мыслей – нет боли.
Алёнка уставила остановившиеся глаза в окно и погрузилась в бездонное тёмное небо. И в тишину. Как тогда, у перводрева. И тут же она поняла, что произнесла эти слова – нет мыслей, нет боли – впервые. Одновременно она уже помнила их, они звучали, когда она пребывала в тишине у перводрева.
– Воистину, времени не существует… – прошептала Алёнка и окончательно растворилась в тишине.