– Прошло не так много времени, как вы вернулись оттуда. Вы тоже сможете узреть… – молвил Мастер и отступил к ним, раздвинув Никиту и Кику своей широкой спиной.
– … другой суд.
Стены избы расступились, словно это был занавес театральных подмостков. На сцене они увидели… вечность.
Бездонное тёмное небо. Далёкие точки звёзд. И ничего более. Втроём они висели посреди этого звёздного ничего и могли только смотреть перед собой.
Алёнкино тело закружилось перед ними, сквозь дыру в груди сверкнула красноватая звезда. Звезда заняла то место, где у человека должно быть сердце, и начала пульсировать.
Слева и справа в темноте забрезжили пятна искривлённого пространства. Справа оно становилось светлее неба, слева чернее ночи.
– Чем можно измерить человеческую жизнь? – услышали они голос Мастера. – В чем суть человеков?
Он замолчал, будто ждал ответа.
– Дела, – пробормотал Никита и умолк, настолько нелепой и незначительной показалась эта суть в сравнении с бездонным звёздным мирозданием.
– Любовь, – прошептала Кика.
– Любовь – это то, что может спасти человека, – проговорил Мастер. – Любовь – это закон мироздания. Суть же измеряется…
Светлое пятно засияло. В мерцании раздался звонкий смех, тихое журчание ручья, шелест листвы на ветру. Сквозь прореху упали лучи закатного солнца и колыхнулись отблески солнца на морских волнах.
– …счастьем… – произнёс голос Мастера, – и…
Сквозь другую прореху пробилась тьма, ещё более чёрная, чем ночное небо. Никита и Кика услышали крики, стоны, чьё-то невнятное бормотание. По ушам ударил лязг оружия, предсмертные хрипы, хруст костей и скрежет зубов.
– …и болью.
Две чаши весов предстали пред тремя людьми. Слева тёмная чаша, словно залитая чернилами, справа сияющая и золотистая. Меж чашами кружилась Алёнка. В груди по-прежнему пульсирует звезда, лицо неподвижное и бледное. Как у мертвеца.
– Боль и счастье, – говорил голос. – Алёнушка видала и то и другое. Это значит она жила. Вас с Кикой оценили судом мира, потеряет ли мир без вас или обретёт. Другой суд – это суд над миром. Достоин ли мир, чтобы Алёнка вернулась, или сам он должен сгинуть в Чёрном Оке.
Никита и Кика разом ощутили озноб. Обоим одновременно показалось, что это их сейчас станут судить.
В пространстве над чашами стали появляться образы.
"Ой, Алёнушка. Упустили, дуры мы такие… Какая смешная. Неужели полезет за чужим бельём?.. Вот так Алёнка, дурная девчонка! Хи-хи!"– перекликаются голоса деревенских девиц.
Шлёп. Кусок склизкой гадости упал на чёрную чашу. Она ощутимо просела вниз.
"Не дала уплыть одёжечкам, не будут плакать детушки…"– радостный голосок Алëнки.
Крохотный драгоценный камешек чуть больше размером, чем златая крупица, со звоном упал на правую чашу. Дзинь. Весы уравновесились.
"Что за тупица мне досталась… – голос Петруся. – В Дремучем Лесу живёт Баба Яга. …она забрала твою мамочку".
Шлёп, влево.
"Поправлю половицы. Меня Петрусь научил…"– Алёнкин голосок.
Дзинь, вправо.
"Ихи-хи! Тепло ли тебе девица, тепло ли красная?"
"Хоть так услужу… Только дождитесь, когда мяско отойдёт от косточек. Вы старенькая, хоть зубов много, но ведь жевать устанете…"
Шлёп. Дзинь.
"Плохо-хорошо. Добро и зло. Это понятия людей. Мы – стихийные силы сего мира, пребываем над этим. Вот скажи мне, разве может быть злым ветер? Или река?"
"Добротой и хорошим отношением. Все ласку любят…"
Шлёп! Дзинь!
"Правы! Они все правы. Петрусь, тётушка и остальные. Дремучий Лес о-о-очень страшный!"
"Бобрик. Хороший. …я тоже сиротка. Если станем держаться вместе, все будет хорошо".
Влево. Вправо.
"Виноват, не виноват – какая разница. Он выставил нас на посмешище. Кому-то может показаться, что с вечными силами можно играть. Даже заигрывать… За такое приговор один – смерть. Убей его. И всех в деревне".
"Я поняла. Без меня ты приказ такой не отдашь. А это значит, что жизни тех людей зависят только от моей стойкости…"
Чаши прыгают, словно в танце. Извечном танце боли и счастья.
"Дура! Сгинешь!"– Кика.
"Есть! Есть у тебя душа. Иначе что бы у тебя так болело!? Ничего, я слыхала, что и пары минуток любви достаточно, чтобы всё поменять", – Алёнка.
Слова из прошлого мелькают все быстрее, наползают друг на друга, смешиваются. Никита и Кика с растущим ужасом следили за этой битвой. Ведь и они были среди тех, кто уронил нечто на эти весы. Весы счастья и боли.
"Вот и свиделись. Из беззащитного ребёнка выросло настоящее чудище. Теперь не пощажу", – Никита.
"Ой ты Чудышко моё. Новая напасть. Как же тебя уберечь теперь?"– Алёнка.
"Победа близка!"
"Не-ет!"
"Не могу без него жить. Кощей прав. Без него моя сила – это всего лишь страх и боль. Без Никиты, который поверил в меня, я всего лишь нечисть".
"Понима… ю… Я помогу…"
Никита и Кика смотрят, распахнув глаза. И в этих глазах отражается многострадальная жизнь Алёнушки.
– Неужели все это случилось внутри одной хрупкой девочки? – прошептал богатырь. – Вот он, истинный подвиг…
– Я не могу больше! – вскрикнула Кика. – Теперь мне будет стыдно жить!
ШЛЁП!
ДЗИНЬ!
Мироздание задрожало от этих звуков. На каждой чаше лежало великое множество всего, стрелка весов держалась ровно посредине.
Сверху водопадом рухнула боль, которую Алёнка испытала, сгорая. Кика и Никита вновь услышали её крики, увидали со стороны, как она пыталась вытянуть богатыря из Ока Мира, и как оборвался корень…
А потом все прекратилось. Весы застыли с большим перевесом влево.
– Как это? – пролепетала Кика, оборачиваясь к Мастеру. – Она же спасла нас…
– Нас спасла не она, – мертвенным голосом отозвался Никита. – Она о том даже не узнала…
Мир заполнила тишина. Звезды начали смазываться и стираться. Кика и Никита повернулись к Мастеру. На лице старика застыла вселенская печаль.
– Вот и все. Мир недостоин одной единственной девицы. Как он может существовать и вмещать в себя несчётное множество людей, коли одной единственной девицы не достоин?
– Алёнушка, – прошептала Кика, сложив ладони на груди. – Сестрица моя…
– Прости, обещал уберечь, а сам стал обузой… – Никита опустил голову.
Они снова были в горнице. Между ними лежало тело с дырой в груди. Огонёк медленно затух в обугленной дыре. Тонкая струйка дыма поднялась и истончилась. Обожжённое тело девицы не подавало признаков жизни.
И снова наступила вечность. Как тогда, когда они были невообразимо счастливы на пути в небытие чёрной дыры, хоть и не помнили об этом. Сейчас их настигла вечность боли от утраты.
Эта вечность только-только началась, как в неё сунулся и разнёс её в клочки… мокрый нос. Кикимора сморгнула слезы и поглядела вниз. Волчик? Откуда он здесь?
Когда они с Никитой забрались на крыльцо, Волчик с Вуйко остались внизу вместе со стаей. Во время боя изба обессилела и рухнула на траву, вонзив в землю десятки корней, чтобы отрастить ещё один, взамен оторванного. Двери отворились, и волчонок смог пробраться внутрь.
– Малыш, зачем ты здесь? Все закончено, и Алёнушка… – комок в горле не дал договорить.
Волчик не обратил на её слова никакого внимания. Он визгнул и засеменил к Алёнке. Не страшась вида обугленной плоти, он сунул морду в рану и лизнул. Кика подумала, что сейчас он сядет и станет выть, но тот вновь лизнул рану и поглядел на дверь в Любую комнату.
– Он что-то хочет нам сказать…
Бах. Висевшая на одной петле створка рухнула на пол. Из любой комнаты пёстрой толпой хлынули детёныши зверей. Бобрёнок, лисёнок, птенцы, ежата, зайчата, дятлы, бельчата, воронята. Кике показалось, что среди них идут даже те, кого они успели вернуть родителям.
Входная дверь тоже распахнулась, в горницу ворвался Вуйко. За ним шли родители зверят, которых спасла Алёнка. По крайне мере те, чьи размеры позволяли пройти в дверь избы.
– Ктулх!
За окном появился огромный круглый глаз. Птаха, с которой у Алёнки вышло недоразумение, тоже за неё переживала.
Своими телами звери покрыли тело Алёнки, так, что Кика перестала её видеть. Они лизали обожжённую корку, прижимались своими пушистыми и не очень тушками к её недвижимому телу, словно пытались загасить проклятый огонь Тёмного Алтаря и отдать своё тепло. Чтобы раздуть другой огонёк – неповторимой человеческой жизни.
Кика моргнула. Кажется или… Зверята на глазах становились крупнее. Будто за пару ударов их сердец проходили целые годы.
– Сколь странствовал, не видал такого, – проговорил Никита. – Они взрослеют на глазах…
Где-то в другой вселенной раздалось громкое – дзинь. Светящаяся чаша весов дрогнула и начала перемещаться. Стрелка медленно ползла слева направо. Выше, выше, вот уже она замерла на самом верху.
А потом перевалила на правую сторону и остановилась.
Сквозь шум и суету донёсся новый звук. Кика прянула ресницами и недоверчиво глянула на Никиту. Тот ответил ей таким же взглядом. Сквозь шум зверей в двух вселенных разом звучал звонкий девичий смех.
– Ой, чего вас так много! Тише, мне же щекотно! Не могу больше, как щекотно…