– Кот! Ты говорил, что там будет еда, а за дверью – спальня.
Это были первые слова, которые она произнесла, выходя из комнатки. Уловки Котофея подвигли её быть с ним строже, а то, ишь удумал, будто может издеваться над новой хозяйкой.
– Мур, – кот изобразил оскорблённое достоинство и потёр усы. – Разве я виноват, что ты хотела спать больше, чем кушать?
Сам он не выглядел голодным, наверняка имел свои заначки, а то и охотился. Кот есть кот, не зря же давеча всë мышей поминал.
– Стой! Ты хочешь сказать?..
Алёнка аккуратно прикрыла дверь, помедлила немного и распахнула вновь. Внутри не было ни лежака, ни окна. Комнатка как будто сделалась просторнее, потолок выше. Стены от пола до потолка занимали полки, а на них… У Алёнки глаза разбежались. Ковриги хлеба, головки сыра, кувшины с молоком, творогом и сметаной. Гирляндами висели колбасы, целые шматки копчёного мяса. В нос ударил такой запах копчёностей и свежего душистого хлеба, что у Алёнки рот наполнился слюной.
– Не зря эту комнату зовут Любой комнатой, – мурлыкнул кот.
– Ух ты, – вскричала девица. – Как здорово!
Кот вытянул шею. Кусок мяса, что он стащил накануне, давно исчез в его пушистом животе и теперь он наметился…
– Сварю суп, – заявила Алёнка и подхватила небольшую корзинку, стоящую с краю. Бах. Дверца захлопнулась прямо перед мордой кота, едва не прищемив усы.
– Эй, зачем что-то варить, – заныл тот, – когда там столько всего вкусного и уже готового?
– Это неполезно, – строго заявила Алёнка, отходя от двери. – Меня тётушка Параскова учила – суп всему голова. Вот и Костяша подтвердит.
Морда кота вытянулась.
– Костяша?
Он уставился на череп и долго рассматривал его, щуря глаза и склоняя голову то так, то этак.
Алёнка поставила корзинку на стол и начала выкладывать из неё снедь.
– Никакой это не Костяша. Это хан Тапыр. Однажды поклялся, что накажет Ягу. В итоге наказал себя.
Кот забрался на лавку и стал наблюдать за ловкими руками Алёнки.
– И что теперь, не жить? – беспечно сказала Алёнка. – Был Тапыр, станет Костяша. Он меня поддерживает.
Кот тряхнул головой, словно отгоняя мух, и с участием взглянул на Алёнку.
– Ты уверена, что не сильно ударилась головой, когда тебя изба откачивала?..
Девица замедлила движения и нахмурила брови.
– Так ты и это видел? Подглядывал, значит.
Кот не стал отпираться. Только почесал за ухом и пробормотал задумчиво:
– Или Тапыра Яга полностью растворила, даже косточек не нашли… – он глянул на череп и махнул лапой. – Ой, не запомнишь с этими хозяйками…
Алёнка споро выложила на стол овощи, большой шмат мяса, сырого. Кот понюхал, фыркнул и бочком отступил к заветной дверце.
– Мур, пускай она там возится, а я покуда…
Он отворил дверь, зелёные глазищи полезли из орбит. За дверцей была маленькая коморочка, посреди которой стояла небольшая бутылочка, заткнутая пробкой.
– Возьми бутылочку и набери живой воды из озерца. Нам теперь долго путешествовать, в дороге все сгодится.
Кот опустил уши и сморщил морду. Цапнув склянку, так, что когти клацнули по стеклу, он побрёл к выходу.
– Костяша, а Костяша, – летел ему вслед звонкий голосок Алёнушки. – Кто ты? А, знаю, что нужно говорить.
Она откашлялась и начала голосом сказочницы:
– Коли стар ты, будь мне дедушкой. Коли середними годами, стань мне дядюшкой. А вот коли молод ты…
Она замолчала, кот увидел, выходя, как разгораются румянцем её щеки. Костяша, как обычно, промолчал.
***
Алёнка была спора на дело. Кот едва успел вернуться, как содержимое корзинки было порезано, уложено в чугун, залито ключевой водицей, щедро посолено и поперчено и теперь пускало пузыри из-под крышки в глубине печи.
От варева шли столь вкусные запахи, что даже Котофей перестал дуться и решил простить Алёнке смертельное оскорбление.
– Пер-рвый и последний, мур, раз, – проурчал он в усы, ставя бутылочку с живой водой рядом с Костяшей на верхнюю полку шкафа. Чуть позже он в нетерпении переминался с лапы на лапу у задвинутой заслонки печи и то и дело спрашивал: – Готово? А теперича готово?! А сейчас?!
Алёнка открыла рот, чтобы ответить ему в десятый раз, когда вся изба задрожала и начала дёргаться, будто Чудышко вдруг решила попрыгать с ноги на ногу, чтобы погреться.
– Чего это она? – спросила Алёнка, озабоченно поправляя варево в печи.
– Напоминает, – мурлыкнул кот. Видя недоуменный взгляд хозяйки, пояснил. – Видела корни внизу под избой? Они, ух, какие крепкие. Тонкие, как верёвки, но прочные, как жила Горыныча. Едва изба опускается к земле, они сразу зарываются и ищут питание. Коли задержаться надолго, они так глубоко зароются, что потом не вытянешь.
– Да? Так может и не надо никуда бежать. Осесть в каком-нибудь славном месте, вот как тут… – Алёнка поглядела озерцо живой воды. Изба издала трель и переступила с ноги на ногу.
– Тут нельзя, – потёр усы кот. – Живая вода в большом количестве дурманит. К тому же изба по своей сути путешественница. Такой её создал Лесной Мастер.
Пол мелко задрожал, будто изба мелко подпрыгивала от нетерпения.
– Без путешествий она зачахнет, – вздохнул кот. – А ты целые сутки, считай, продрыхла. Сейчас её затягивает сеть лесных троп.
Алёнка нахмурилась. Казалось жизнь впервые начала налаживаться, после того, как Яга принялась её варить, а тут столько непонятностей.
– Э-э? И что это значит? – осторожно спросила она.
– Надо указать ей, куда ты хочешь отправиться, – ответил Котофей. – Яга говорила, коли дело перемещения пустить на самотёк, может занести в такую глушь, откуда будешь век выбираться.
Он сверкнул глазами, Алёнка ощутила лукавство. Никак желает её напужать, чтобы самому подсказывать, куда ехать. Она хотела возразить, но тут ей в голову пришла мысль, которая заставила обо всем позабыть.
– Котик, миленький. Что же это выходит… – она остановилась, чтобы унять внезапно начавшее рваться из груди сердце, – …выходит, что Чудышко может отвезти меня, как в сказке, куда угодно?
– Конечно, – Котофей приосанился и пригладил усы. – Наша изба – всем избам изба. Для неё нет преград.
Алёнке вдруг стало не хватать воздуха. Она потянулась рукой к шее и почувствовала под пальцами платок. С тех пор, как полученный ей от Дремучего Леса лоскут был пришит на своё место, она взяла за привычку касаться его губами и подолгу замирать. Это весточка от мамы. И пронёс её Дремучий Лес. А изба в Дремучем Лесу, как рыба в воде. Не означает ли это…
От этой мысли сделалось жарко. Алёнка выбежала на крыльцо и свесилась через перила. Изба стояла, выпрямив ноги, земля терялась далеко внизу за ветвями елей, корни вяло шевелились, сбрасывая комья земли. Озерцо с живой водой и вовсе мерцает, как оброненное в траве зеркальце. Даром, что такое глубокое.
– Чудышко! – воскликнула девица. Голос ломался, будто стекло. Ей пришлось начинать сызнова. – Чудышко, моя милая!..
Она замолчала. Показалось, что настал момент истины. Здесь и сейчас она узнает, сможет ли отыскать маму. Так долго этого ждала, столько раз впадала в отчаяние. Выплывала обратно, в надежду. Годы сложились в дюжину, пока качалась на этих качелях от мечты к отчаянию. И вот теперь все закончится.
– Отвези меня к маме! – вскричала она и замерла.
Тишина. Даже деревья притихли, ветер замер в ветвях. Сердечко Алёнки остановило бег.
Крыльцо под ногами дрогнуло. Девица встрепенулась, надежда расправила крылья. Изба изготовилась сделать шаг, сейчас как сорвётся с места, как побежит…
Крыльцо качнулось, ещё и ещё. Только вот лес не спешил плыть по обе стороны от тропы. Изба переступала с ноги на ногу, не трогаясь с места.
– Что же ты? – проговорила Алёнка. Тут же пришло озарение. Девица рассмеялась от облегчения. Конечно, какая я глупая. Откуда избе знать мою маму. Нужно назвать имя.
– Отвези меня к моей маме, – громко сказала Алёнка. – Она потерялась пятнадцать лет назад. В Дремучем Лесу. Мою маму зовут – Калина.
Едва она выговорила это имя, изба задрожала и задёргалась. Крыльцо ходило туда-сюда, словно Чудышко мотало головой. Алёнка ухватилась за перила крыльца.
– Что происходит?
Чудышко взбрыкнула, словно ретивый конь и вдруг сорвалась с места. Алёнку едва не сдёрнуло с крыльца колючими ветками. Хорошо дверь была рядом, девица ухватилась, и её внесло в горницу.
– Что ты делаешь? – Перед Алёнкой возник кот, глаза распахнуты, морда оскалена. – Нельзя! Нельзя при избе называть это слово!
– Почему? – Алёнка прислушалась. Изба стремительно набирала ход. За окнами мелькали деревья. Пару раз они не успели отскочить, изба пролетела прямо сквозь них, тяжёлые стволы с хрустом распадались на куски и разлетались по лесу. Девица видела это в приоткрытую дверь, в горнице ощутился лишь слабый толчок.
– Что с ней такое? Будто с ума сошла.
– Это всегда так, – молвил кот. Уши его опустились, усы поникли. – Не знаю в чем тут тайна, но при слове "калина"изба безумеет и бежит, куда ноги несут. То ли хочет убежать от чего-то, толи что-то догнать. Бежит до изнеможения и каждый раз в разные стороны. Нельзя ей говорить это слово. Это бессмысленно и опасно.
– Но почему?! – Алёнка чуяла себя обманутой. Будто нащупала ответ, но одновременно он был недоступен. – Почему так?!
– Тайна, – важно изрёк кот. – Яга ушла, а я ничего не знаю. Ты сиди тут, я постараюсь её успокоить. А то и правда упадёт замертво. Или занесёт за край мира.
Он выскочил на крыльцо. Алёнка сунулась было следом, но кот так поддал лапой дверь, что та захлопнулась, едва не ударила Алёнку по носу. И сколь она не пыталась её открыть, ничего не выходило.
Девица забегала по горнице. Иногда она останавливалась и глядела в окно, но кроме бесконечной череды деревьев ничего не видела.
– Мя-а-а-а-а-ав! Мя-а-а-а-а-у-у-ур! Мя-а-а-а-а-ав! – раздались протяжные звуки. Кот успокаивал избу. Та и правда перестала дёргаться, ход сделался плавным и размеренным. Но скорости Чудышко так и не сбавила, бежала, как кот сказал, куда ноги несут…
– Калина. Не может же название простой ягодки так действовать на чудесную избу, – бормотала Алёнка. – Или ей что-то известно о моей маме? Петрусь оговорился о том, что тут замешана Яга. И бабушка призналась, что знает меня и маму.
Чем дольше она думала, тем больше вопросов возникало. И выходило, что ответов она не получит. В деревню не вернёшься, Яга неведомо где, избушка безумеет от одного упоминания имени матери. Алёнка тяжко вздохнула.
– Думала, в сказку попала, а здесь все та же суровая жизнь.
И тут она уловила краем глаза какое-то шевеление. Посмотрела на стену, где висела картина с пустым троном, да так и застыла.
Трон больше не был пуст. На нем восседал весьма молодой и очень красивый человек, который глядел на неё ледяным взглядом. Из резной рамки картины, как из окошка, медленно вытекал плотный белый туман.