Здрава умела бить. Кулак быстро и точно врезался Тьяне в челюсть, боль прокатилась от зубов к макушке, и комната качнулась перед глазами. Во рту возник вкус крови. Удержавшись на ногах, Тьяна замахнулась в ответ. Ни попасть, ни напугать не рассчитывала. Лишь показать: так просто не сдамся. Здрава, изящно скользнув в сторону, приняла боевую стойку. Ее поза обещала боль: топорщились, точно шипы, острые костяшки пальцев, а напружиненное тело демонстрировало готовность и умение драться. Тьяна почувствовала, как разжижаются мышцы, но всё-таки сжала кулаки и подняла их к лицу.
– Хочешь добавки? – маревка шагнула вперед.
– Довольно, – голос Крабуха прозвучал негромко, но внушительно.
Здрава тотчас послушалась и отступила. Проведя ладонью по волосам, она будто сбросила лишнюю агрессию, и вновь превратилась в уравновешенную и гордую маревку.
– Ступайте, – добавил мастер.
– Пойдем, Некос, – Здрава поманила приятеля рукой.
Он проскочил мимо Тьяны, взглянув из-под жидкой мышиной челки, и вслед за Здравой покинул комнату. Закладывать проход они не стали. Слишком торопились и беспокоились: не бросится ли кто-нибудь на поиски Тьяны.
Она не сомневалась: бросится. Мару не пожмет плечами, когда она не явится к пансиону, и не уедет за вермутом. Он будет искать ее и неизбежно придет к часовне. Что будет тогда?
Тьяна оглянулась на разлом в стене, чувствуя нарастающую злую беспомощность. Бесшумно подойдя сзади, Крабух с силой надавил ей на плечи. Ноги подкосились, и Тьяна рухнула в кресло рядом с Полоком. Будто уловив чье-то присутствие, он захрипел и забился в конвульсиях. Не получив помощи, быстро стих.
Мастер встал перед Тьяной и окинул ее взглядом, значение которого трудно было понять. Она тронула раскаленную челюсть, слизнула кровь с лопнувшей губы и исподлобья уставилась на Крабуха.
– Болит? – с участием спросил он, и Тьяна не к месту вспомнила, как мастер стоял перед ней на коленях и пытался привести в чувство. – Приложи что-нибудь холодное. Один из кристаллов.
– Обойдусь.
– Кабо шаба.
– Что теперь? Обольете «Сномаром» и оставите тут, по соседству с Полоком?
Мастер не ответил. Где-то глухо и напряжённо тикали часы, пародируя Тьянин пульс. Пытаясь прийти в себя, она сделала несколько осторожных вдохов. Крабух, не двигаясь, стоял перед ней – не слишком близко, но и не настолько далеко, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Его правая рука не покидала карман пиджака, наверняка сжимая склянку с каким-то опасным составом.
– У каждого своя сильная сторона, – наконец заговорил мастер. – У Полока, например, усидчивость. У Морши преданность. А у тебя, пожалуй, самая главная. Любовь.
Тьяна с недоумением посмотрела на него. Услышав такое от другого человека, в другом месте и в другое время, она бы насмешливо фыркнула и отнесла бы сказанное к разряду пошлых глупостей. Главное – любовь. Ну конечно.
– О нет, ты не о том подумала. Любовь к ядам и языку, – пояснил Крабух. – Настоящая, идущая не от головы, а из нутра. – Он приложил ладонь к солнечному сплетению и приподнял уголки губ. – Меня это, признаюсь, подкупает. Поэтому я хочу поговорить с тобой. Объяснить, что происходит. К тому же, я знаю, как ты трудилась, чтобы выбраться из захудалой Девы и оказаться в загнивающем Старике. Загнивающем, но всё еще прекрасном. Это тоже подкупает.
Второй недоуменный взгляд полетел в Крабуха: откуда ему знать, каким был путь из Девы в Старика? Решение о переводе принимали настоятель, настоятельница, старший мастер и старшая мастерица – только они знали обо всех дополнительных заданиях, тестах и проверках, которые изо дня в день проходила Тьяна. А о ночах, проведенных над книгами под светом тусклой лампы, знали лишь она да Власта.
– Настоятель Брог не слишком внимательно следит за личными делами студентов, – сказал Крабух, – а я люблю на досуге их почитывать. Всё ищу алмазы, чтобы превращать в бриллианты, – он выразительно посмотрел на Тьяну.
– Если вы хотели что-то объяснить, самое время начать. – Не пустив в сердце комплимент, она скрестила руки на груди.
– Друд хесшо, друдида люнга. Как бы ты перевела это, Тьяна?
Крабух не был бы Крабухом, если бы сразу перешел к сути. Тьяна знала мастера совсем недолго, но уже усвоила: он не обходится без мистерианского. А следовательно, без загадок.
Полок задергал ногами, пытаясь убежать из кошмара, и застонал сквозь зубы. Его бы к Гнев, да поскорее. Она поможет – Тьяна не сомневалась. Гнев была так убедительна, когда рассказывала, как вызвать слезы. У нее точно получится разбудить Моршу, а затем и Полока.
Им бы только выбраться отсюда.
Тяжело вздохнув, Тьяна перевела:
– Когда валят дуб, желуди тоже падают.
– Заметь, я не сократил ни одного слова. Сделал тебе послабление, – Крабух тонко улыбнулся. – Что означает идиома?
– В осском есть похожая: «Лес рубят, щепки летят». – Тьяна наморщила лоб. – Когда делаешь что-то большое, неизбежны жертвы.
– Направление мысли верное.
«Направление мысли верное, как говорит мастер Крабух, до того, как влепить низший балл», – в памяти эхом прозвучали слова Еникая, и Тьяна поежилась от странного чувства: это было совсем недавно – и невозможно давно.
– Желуди – не щепки. – Мастер покачал головой. – В осском жертвы будто нарочно принижаются. Мистерианцы иначе смотрели на мир. Ты рубишь дуб, но он продолжает жить в своих семенах. – Крабух поднял указательный палец. – Кто знает, возможно, на месте одного дерева вырастут два или три. Всё станет лучше, чем было.
– Смерть Велимира и Млады сделала всё лучше, чем было? – Тьяна вздернула подбородок.
– Да, – спокойно и без раздумий ответил Крабух.
Подсев к столу, он посмотрел на Полока, а затем снова на Тьяну.
– Твой жених был способным молодым человеком, но я ошибся, пригласив его в культ.
– Вэл? – с недоверием уточнила Тьяна. – Способным?
– Не удивлен, что Горски не рассказывал тебе об учебе. С его-то отношением к женщинам, – мастер поморщился. – Он вступил в культ, когда был на втором круге. А в этом году, в первый учебный месяц, выиграл поединок с Полоком. Бесун Горски был действительно хорош и почти не опасен. В отличие от ставки. – Крабух на мгновение опустил глаза, а когда поднял их снова, Тьяна вдруг поняла, к чему он ведет.
Поняла, но не поверила. В горле и груди нехорошо запекло, как случалось от полуденного южного воздуха. Тьяна кашлянула, губу резанула боль, и на кончике языка появился железный привкус.
Нет, Вэл, конечно, был подлецом. Конечно, был. Но не настолько же.
– Он попросил, – Тьяна сглотнула: каждое слово давалось с трудом, – что-то сделать с Младой?
– Да. Полок проиграл и обязан был выполнить условие.
– Какое? – Тьяна посмотрела на Полока, мокрого от пота и бледного до синевы, и на этот раз не почувствовала жалости. – Убить Младу? Или избавиться от ребёнка?
– Требух была беременна? – в голосе мастера прозвучало неподдельное изумление. – Что ж. Это многое объясняет. Горски говорил, что она не оставляет его в покое, преследует, шантажирует. В перспективе это могло сказаться на его обучении. На участии в культе – тоже.
– Ложь! – бросила Тьяна. – Млада ничего такого не делала. Она хотела уехать в Оссу.
– Вполне вероятно. Наш общий знакомый, видимо, судил людей по себе. Он велел Требух избавиться от ребёнка, та воспротивилась, сказала, что уедет, родит, воспитает сама. Горски просто ей не поверил.
Тьяне захотелось спрятать лицо в ладонях, а следом – влепить Крабуху пощечину, но она сдержалась. Руки обледенелым замком лежали на груди.
– Как вы могли допустить это? – Дрожь прокатилась от щиколоток к горлу. – Можно было отказать ему. Остановить. Сказать, что так нельзя.
– Без сомнений. Без споров. Принимая последствия, – напомнил Крабух. – Наша заповедь.
– У всего должны быть границы, – прорычала Тьяна.
– Строить можно только что-то одно: либо новый мир, либо заборы. Друд хесшо, друдида люнга.
Тьяна поперхнулась бессильным гневом и, помолчав, выдавила:
– Что стало с Велимиром?
Крабух тронул узел галстука, явно раздумывая, не ослабить ли его.
– Исправлять ошибки – работа учителя, – он слегка наклонил голову.
– Вы? – в коротком слове уместилось слишком много эмоций: от первичного изумления до понимания, что только так и могло быть.
– Смерть Требух стала нам всем уроком. Не думай, что ставка Горски никак не повлияла на культ и на меня лично. Наша заповедь нерушима, она – единственный гвоздь, на котором всё держится, так устроены культы. Так устроена жизнь. Если отринуть заповедь, смерть Требух утратит последний смысл. Она станет щепкой, а не желудем. – Крабух сделал паузу, чтобы сказанное улеглось в Тьяниной голове. – Тем не менее, после случившегося я понял, что нужно что-то менять. Тщательнее отбирать людей. Смотреть не только на способности, но и на человеческие качества. Да, смерть Требух повлияла на всех нас. Полока и вовсе замучила совесть.
Уловив своё имя, юноша замер на мгновение, с трудом втянул воздух и проскулил: «Мамочка».
– Младу убили здесь?
– Да. Горски пригласил ее в часовню, чтобы поговорить, но Требух встретил Полок. Привел сюда, дал стакан воды, но она оказалась непростой. Маковой. Ты знаешь. Выпив, Требух уснула. Всё случилось быстро и без боли. Горски не было, он пришел позже. К этому моменту я уже знал, как следует поступить. Все остальные тоже. Подливать «Кровобег» в напиток не имело смысла, он слишком влияет на вкус. Полок, как самый сильный из нас, схватил Горски, а я сделал то, что следовало.
Замок, висящий на груди, раскрылся и обрушился на колени. Взгляд скользнул по стенам, своду потолка, мебели и вещицам, что наполняли пространство и придавали ему особый дух. Здесь умерла Млада – и всё-таки эта тайная коморка оставалась притягательно-прекрасной в глазах Тьяны. Как комната из подростковой мечты. Как место, где она могла бы стать своей.
Таблицы взаимодействия компонентов соседствовали с потемневшими от времени натюрмортами – на каждом были либо флаконы с бесунами, либо букеты ядовитых растений. Рядом с мерцающими кристаллами желтели колбы с заспиртованными гремучниками. За стеклянными дверцами шкафа угадывались пузырьки разных форм и оттенков, а с нижних полок манили потертые корешки книг.
Тьяна поймала себя на мысли, что при других обстоятельствах неизбежно примкнула бы к культу. Разделила ценности. Приняла участь. И, если бы ей повезло выжить в их опасных играх, открыла бы новый яд.
Ей было близко и дорого всё в этой комнате. Кроме убийства, которое здесь произошло.
Теперь она желала только одного: чтобы этого места больше не существовало. Тьяна попала сюда неслучайно. Она пришла, чтобы всё разрушить.
Крабух не договаривал. Смерти Млады и Велимира были нужны и полезны ему. На чем, как не на крови, держатся культы? Она лучше клея и крепче цемента. Измарай руки вместе с товарищем, и вы станете ближе, чем родственники. Мастер не говорил ничего такого, но Тьянино чутье кричало: Крабух всегда действовал в своих интересах.
– Вы меняли рецептуры бесунов, чтобы они становились менее смертоносными. Но человек опаснее любого яда. – Тьяна кивнула самой себе и тяжело уставилась на мастера, почти не видя, не желая видеть его. – Если бы вы знали, что Млада беременна, всё равно позволили бы её убить?
– Сослагательное наклонение – единственная глагольная форма, которая есть во всех языках мира, – сказал Крабух, и они надолго замолчали.
Всё должно было чем-то закончиться. Как-то разрешиться. Тьяна мысленно взвешивала варианты. Наброситься на мастера, попытаться сбежать, прыгнуть к шкафу – в надежде, что под руку подвернется опасный бесун? Глупости.
Однако надо что-то предпринимать. Если она не нарушит тишину, Крабух неизбежно спросит: «Ты с нами, Тьяна, или против нас?». Не этими словами, так другими. А самое главное: у неё не получится обмануть его.
Молчание всё сильнее давило на диафрагму – и Тьяна решилась. Она открыла рот, чтобы вывалить на Крабуха новость о своем отравлении и повернуть разговор в другое русло, но тут из зала часовни донесся шум. Кто-то крикнул, раздался треск дерева, а следом поднялся разноголосый гвалт. Там были люди. Много людей.
Крабух настороженно прислушался. Его черты заострились, зрачки расширились, и он напомнил Тьяне песчаного лиса – хитроумного южного зверя, что всегда просчитывал риски, а потому был почти неуловим и ненавистен фермерам.
– Похоже, преимущество теперь на другой стороне, – задумчиво проговорил мастер. – Скоро найдут.
Тьяна тоже прислушалась, и тут отчетливо уловила голос Еникая. Он что-то громко требовал, но слов было не разобрать. Лёгкие распёрло от глубокого и резкого вдоха.
А как же Мару? Он с Еникаем? Или…
Мысль оборвалась, когда Тьяна заметила: мастер сжал что-то в кармане пиджака. Пузырек, наверняка пузырек! Крабух взглянул на Тьяну и резко поднялся. Вдавив лопатки в спинку кресла, она уставилась на него снизу вверх. Дыхание сбилось. Пальцы до боли вцепились в обивку. Кулаком не дотянуться, да и смысла нет, а вот ногой можно попробовать.
Рука мастера вынырнула наружу – и оказалась пуста.
– Ты поймешь, – сказал он и, наклонившись, зачем-то обхватил столешницу. – Когда это случится, найди меня. Алмазы должны становиться бриллиантами.
Тьяна не сразу поняла, что делает Крабух. Его пальцы крепко сжали черную соту и повернули её. Натужный скрежет ударил по ушам, пол вздрогнул под ногами. Тьяна заозиралась по сторонам и заметила, что ковёр, лежавший подле стола, просел под собственным весом. Крабух откинул его, и Тьяна увидела круглый лаз. Стоило обнажить проход в подземелье, как наружу пополз запах влажных камней, плесени и векового запустения.
Встряхнув пальцами, Крабух шагнул к лазу. Вниз вели проржавелые ступени-скобы, привинченные к стене – они заскрипели под его ногами. Опустившись по грудь, мастер поднял взгляд на Тьяну, и она выпалила:
– Я вас никогда не пойму. Мне казалось, можно убить человека ради своего спасения, но это не так. – Она вспомнила, как бросилась к Велимиру с противоядием, и горько усмехнулась. – Знаете, я сама собиралась отравить Вэла, но не смогла бы. И это не слабость. Наоборот.
В глазах мастера сверкнул интерес: возможно, в этот миг он сложил вместе кусочки мозаики и догадался, что Тьяна отравлена «Любомором». Однако у Крабуха совсем не осталось времени на разговоры. Гул голосов становился всё громче, и Тьяна слышала торопливые шаги.
– Мы убивали не ради себя, – сказал Крабух. – Только для высшего блага.
– Это еще хуже.
Мастер вдруг улыбнулся, беспечно и молодо, как человек, у которого всё впереди – и исчез во тьме. Стол-механизм оглушительно щелкнул, и на лаз наползла каменная плита. Поддавшись порыву, Тьяна бросилась на пол, попыталась подцепить её ногтями, но бесполезно – плита встала как влитая. Ударив по ней ладонью, а затем кулаком, Тьяна уселась на ковер и обхватила колени руками.
Конечно, бежать за Крабухом было бессмысленно. Единственный шанс поймать его: дождаться подмоги, распределиться вдоль побережья и перехватить мастера, когда он попытается покинуть остров. Получится? Тьяна почти не сомневалась: Крабух сумеет скрыться. Развеется, как мираж, оставив после себя славу таинственного, умного, привлекательно-опасного мастера.
«Алмазы должны становиться бриллиантами», – прозвучало в ее голове.
Тьяна сглотнула и, оторвав взгляд от плиты, увидела Мару.
Его лицо было в крови.