У старшего мастера, несомненно, были заготовлены вопросы к Тьяне. Почему вы долго не открывали? Отчего в комнате такой беспорядок? Что здесь произошло? Сейчас все шаблоны превратились в пар – и он готов был пойти у Зорича из ушей. Ожидания и реальность настолько разошлись, что он просто не знал, как себя вести. Тьяна бы оценила блики растерянности и неловкости на его лице, если бы сама не злилась на Мару.
– Я искал не вас, Медович, – проскрипел старший мастер. – До меня дошли сведения, – он повернулся к Тьяне, но избегал смотреть ей в глаза, – что вас обвинили в отравлении.
– А мне не рассказывала, – в голосе Мару прозвучали удивление и интерес.
– Помолчите, Медович. – Зорич с трудом держал лицо. – Прошу вас.
Сделав жест руками, означающий «всё, всё, не мешаю», Мару встал, поднял сорочку и принялся неспешно одеваться.
– При всем уважении, настоятель Брог уже разобрался с этим недоразумением.
– Есть проблемы, которые требуют более тщательного рассмотрения. Покушение на Ясену Рогоз – одна из таких.
Тьяна не то чтобы наблюдала, как Медович одевается – просто не мешала боковому зрению выполнять свою работу. А потому заметила, что Мару, услышав имя её однокружницы, на мгновение застыл и бросил взгляд через плечо.
– Завтра, за час до занятий, жду вас в моем кабинете. – Заложив руку за спину, Зорич развернулся, ногой подцепил приоткрытую дверь и вышел.
Очевидно, ему не терпелось покинуть гнездо студенческого разврата.
Заперев задвижку, Тьяна повернулась к Мару. Жилет на нем был застегнут наполовину, развязанный галстук свешивался с шеи, а пиджак по-прежнему лежал на полу.
– Благодарю, ты только что разрушил мою репутацию. – На плечи надавила усталость, и Тьяна привалилась к створке.
– А было, что разрушать, Островски? – Медович невозмутимо посмотрел на нее. – Зорич никому не расскажет, что видел. Он не такой человек. Так что слухи не поползут, можешь не беспокоиться. А главное, старший мастер теперь не будет слишком тебе докучать. Одно дело: студентка первого круга, которая доставляет проблемы. Другое: студентка первого круга, которая доставляет проблемы, но находится под защитой наследника древнего рода.
– Спать с девушкой – ещё не значит защищать её. Мог бы придумать что-то другое, – Тьяна понимала, что лучшего варианта не было, но не спешила признавать это.
– Во-первых, меня вдохновил твой друг-журналист, – Мару вставил пуговицу в петельку, – своим рассказом о голых студентах. Во-вторых, я действовал, исходя из обстановки. Здесь либо дрались, либо… – он обвел комнату рукой и остановился на постели.
– Если бы Зорич пригляделся, он понял бы, что это обман. Слишком большой беспорядок. Чайник на полу, бита для хлопты. Тут явно занимались не тем, на что ты намекаешь.
– Ну почему же. Мне несложно представить, как мы могли бы всё это использовать.
Больше, чем слова, Тьяну смутил тон Медовича. Он был абсолютно спокойным, ровным, без намека на игривость или шутку. Мару словно говорил о чем-то естественном и нормальном, но в Тьянину картину мира это не вписывалось. Жар обжег щеки, и она поняла: надо срочно менять тему.
– Откуда ты узнал про Кору? Что она позвала меня к себе? Следишь за мной?
– Нет. – Мару наклонился за пиджаком. – Ну, немного. Это я попросил ее.
– Пригласить меня в гости?
– Да. И в целом, – он задумался на мгновение, подбирая слова, – присмотреть за тобой. И за Ликой Требух тоже. Мы с Корой давно знакомы, наши матери в одном попечительском совете. Она славная.
Тьяна сжала кулаки и зашагала по комнате. Внутри горячим пылевым вихрем крутилось раздражение. Почему Мару решил, что может вот так вмешиваться в её жизнь? Подсовывать друзей, открывать дверь в её комнату с помощью отмычки, укладываться в постель? Тьяна злилась на него, но куда больше – на себя. Не она ли сама допустила всё это? Не предстала ли беспомощной и никчемной?
– Может, ты и Рогоз подговорил? – в голосе зазвучали обвинительные ноты. – Чтобы изводила меня? А то скучно будет.
– Нет. Я даже не знал, что она поступила в академию. Ты действительно отравила Ясену? – между бровями Медовича пролегла складка.
– Конечно, нет! Кто-то обсыпал ее «Детским ядом», а она указала на меня. – Тьяна почувствовала, как ногти впились в кожу. – Откуда вы знаете друг друга? Ты, Гнев, Рогоз.
Развернув к себе стул, Мару сел и принялся завязывать галстук.
– Ясена определенным образом повлияла на мою жизнь.
Фраза прозвучала странно, будто Медович хотел сказать одно, но получилось другое. Пытался быть откровенным, но помешали внутренние заслонки. В любом случае, Тьяна уловила в голосе скрытый надлом. Остановившись напротив Мару, она разжала пальцы. Злость неожиданно схлынула, оставив пустое сквозящее место. Его хотелось скорее заткнуть, и Тьяна спросила:
– Что конкретно она сделала?
Так и не закончив с галстуком, Мару положил руки на подлокотники. Его взгляд, направленный снизу вверх, выражал сомнение, но под ним крылось нечто еще. Тоска? Боль? Тьяна то ли чувствовала, то ли пыталась убедить себя, что дело не в любви и разбитом сердце. Медович и Рогоз? Немыслимо – и плевать Тьяна хотела на то, что у них много общего: оба красивы, богаты и высокородны. Нет, здесь другое. Точно другое. Тьяна еще не до конца научилась разгадывать эмоции Мару, и всё-таки, после разговора в гроте, он больше не казался ей книгой из раритетной библиотечной коллекции. Вернее, она чувствовала, что наконец-то получила доступ к одной из них.
– Тебе длинную версию или короткую? – Медович откинул голову назад.
– Длинную, – не задумываясь, ответила Тьяна.
– Как скажешь, Островски. Мы с Ясеной познакомились в прошлом году. Знатные семьи иногда устраивают так называемые балы, вот на одном из них мы и встретились. Затем пересеклись на другом, на третьем. Мы танцевали и разговаривали, преимущественно о ерунде. А потом как-то так получилось…
Тьяна не собиралась перебивать, но изо рта вырвалось:
– Если там будет что-то о телесном, избавь меня от подробностей, – и добавила, совсем уж напрасно, но хотя бы шепотом: – Хцорвету окхелова.
Мару всё равно услышал.
– Да, знания отравляют, Островски. Только в данном случае звук «кх» правильно произносить ближе к «ц». Оцелова. Мне всегда нравилось это слово. Похоже на «поцелуи».
– Благодарю за наставление, – процедила Тьяна.
– Кстати, о поцелуях. Между нами с Ясеной ничего не было. Как я и сказал, только танцы и разговоры. В какой-то момент мне показалось, что она может заинтересоваться моими идеями – как представительница выселенного, а следовательно, угнетённого народа. Ты же поняла, что мать Ясены – эраклейка? Трудно не догадаться. В своё время её чуть было не выслали из империи.
– Так ты, значит, поделился с Рогоз идеей о спасении мира и заговоре древних родов?
– По верхам.
– Что было дальше? – место, где совсем недавно кипела злость, начало стремительно заполняться жалостью.
– Разве ты ещё не поняла? – у Медовича дрогнул уголок рта.
– Рогоз пошла к твоей матери, всё ей рассказала, и тебя положили в Арку.
Мару кивнул.
– Наверное, поэтому Ясена испытывает к тебе неприязнь. Увидела нас вместе и приревновала. Как я понял, у нее были чувства ко мне, но она облекла их в странную форму. Учти на будущее, Островски, в отношениях мне не нравится установка «ради твоего же блага».
– Я бы никогда так не сделала.
– Знаю.
Жалость, как свет, целиком наполнила Тьяну и расщепилась на множество искрящихся чувств. Приблизившись к Мару, она положила руки ему на плечи. Пальцы скользнули по галстуку, ловко завязали узел, поправили. Вначале Мару следил за её движениями, а потом поднял глаза, и их взгляды встретились. Из сонма чувств выделились два самых ярких: одно было нежностью, а как называется второе, Тьяна не знала. Но именно оно заставило тело податься вперед, когда Мару провел ладонью по её бедру.
Вначале левой – по правому, медленно и будто вопросительно. Затем правой – по левому, тоже медленно, но уже без вопросов. Когда обе руки легли Тьяне на талию, она ощутила, как замедлилось дыхание и ускорилось сердце. От ладоней Мару, раскатываясь по телу волнами, шло тепло. Обволакивало, отгоняло боль после схватки с Лукой и растапливало колючий лёд. Мягко потянув вниз, Медович усадил Тьяну к себе на колени. Несмотря на жар внутри, её охватило чувство спокойной уверенности. Она будто смотрела на тихую гладь океана, собираясь нырнуть и плыть так долго, как только сможет. А когда устанет, ляжет на спину, раскинет руки и ноги, а он пусть держит. Пусть качает и гладит.
Мару подался вперед, и Тьяна потянулась к нему, готовая раствориться в сиянии глаз, и в тёплом дыхании, и в запахе залива, улиц Вельграда, всей медовичевской жизни. Обвив руками его шею, Тьяна смежила веки и позволила себе забыть обо всём. Обо всём, кроме него. Кроме человека, так крепко и нежно держащего её сейчас. Грудь прижалась к груди, губы соединились с губами, и всё завертелось.
Поцелуй, второй, третий. А может, всё еще первый? Тьяна не понимала, где завершается один и начинается другой. Они с Мару делали передышки, глотали воздух, терлись щеками, улыбались и смотрели друг на друга, но ничего не заканчивалось. В какой-то момент она запустила руки ему в волосы, и сразу поняла, как давно хотела это сделать. Почувствовать плотность и мягкость кудрей, намотать их на пальцы, зарыться лицом. А ещё она поняла, что не хочет молчать и сдерживать себя. Она будет говорить, и стонать, и громко дышать, и нашептывать глупости, и шутить. Не боясь быть непонятой, Тьяна сказала первое, что пришло на ум:
– Только давай обойдемся без чайника и биты.
Медович запрокинул голову и засмеялся.
Она впервые услышала его смех, но тотчас решила, что это – лучшее в Мару. Ей нравились и его глаза, и волосы, и руки, и умение выкручиваться из сложных ситуаций, и идеи о спасении мира, и поцелуи, но этот мальчишеский беззаботный звон был прекраснее всего. Сердце сладко сжалось.
А потом ещё раз, но болезненно и резко.
Охнув, Тьяна отстранилась от Мару.
– Нет, – прошептала она, чувствуя, как шатается и плывет комната. – Пожалуйста. Не сейчас.
«Любомор» не собирался давать поблажку. С углов набегала тьма, краски меркли, и лицо Мару затягивало серой дымкой.
– Что с тобой? – не дожидаясь ответа, он подхватил Тьяну на руки. – Я отнесу тебя во вречевальню.
– Нет. Не помогут. – Каждое слово давалось с трудом. – Это он. Ахокташ.
«Как когтем по сердцу». Крабух точно выразил то, что чувствовала Тьяна. Яд царапал грудь изнутри, будто был пленником и пытался выбраться наружу. Тьяна вздрагивала от его ударов. Казалось, если вдохнуть поглубже, станет легче, но грудную клетку словно забило чем-то.
Теперь «Любомор» был её океаном, и она захлёбывалась в нем.
– Что сделать? Как помочь? – Мару опустил Тьяну на кровать, а сам встал на колени. – Зорич? Может, он?
– Оно само. – Она с хрипом втянула немного воздуха. – Пройдет.
– А если нет?
Повернувшись к Медовичу, Тьяна увидела, как изменилось его лицо. Дело было не во мраке, подступающем со всех сторон, а в глазах. В них появилась тяжесть – тяжесть какого-то сложного решения. Поднявшись, Мару растворился в сером тумане. Тьяна хотела позвать его, но не смогла. Впрочем, он быстро вернулся. В его руке поблескивал изогнутый нож.
– Ты же этого хочешь, да? – прошептал Медович. – Отпусти её.
Тьяна не сразу поняла, что он обращается вовсе не к ней, а к яду. «Любомор» ответил новым ударом: тело выгнулось электрической дугой, изо рта вырвался сдавленный стон. Боль затуманила разум, но какая-то его часть продолжала хвататься за реальность. Что Мару имел в виду и почему взял нож? Ответ резанул, как новая вспышка боли.
– Мару! – Тьяна впилась ногтями в одеяло, попыталась подняться, но бессильно рухнула обратно. – Не надо.
Быстро закатав рукав, Медович вонзил нож в свою руку.
Лука хорошо заточила лезвие: оно легко вспороло кожу и выпустило кровь. Мару надавил сильнее. Алые струйки обвили запястье, капли забили об пол. Тьяна ясно видела их цвет, хотя всё остальное тонуло в безжизненно-серых красках. От крови Медовича словно исходил свет, отгоняющий мрак. Он отползал, забивался в углы, а вместе с ним и боль. Тьяна попробовала вдохнуть – поглубже, по-настоящему – и легкие наполнились. Весь полученный воздух она вложила в крик:
– Хватит!
Мару застыл и посмотрел на Тьяну. Сейчас было легко поверить, что он побывал в Арке, и не раз. На бледном лице безумно сверкали глаза. Топорщились растрепанные кудри. Из груди рвалось тяжелое дыхание. Всюду алели следы крови: на руке, на лезвии, на полу, на одежде.
– Мало, – сказал он. – Надо еще.
– Убери нож, – у Тьяны дрожал голос. – Мне лучше. Убери. Прошу!
Помедлив, Мару разжал пальцы, и сталь грохнула об пол. Его руки точно окаменели, но кровь продолжала бежать от запястья к локтю и собираться в рубиновые капли. Срываясь, они разбивались о доски. С каждым «кап» Тьяна чувствовала, как «Любомор» отступает, но ждать, пока из Медовича вытечет вся кровь, не собиралась. Она села, показывая Мару, что с ней действительно всё в порядке. Отголоски боли еще звучали в сердце, но Тьяна приказала себе не морщиться, не сжиматься и ровно дышать. Пусть он видит: яд больше не мучает её.
– Достань аптечку из шкафа, – медленно произнесла она, – там есть «адский камень» и бинт, принеси их, я перевяжу рану.
Мару не стал возражать. Протянув Тьяне круглую жестяную коробку, он сел рядом и позволил заняться порезом. Вероятно, его нужно было зашить, но Тьяна не умела. Отправить бы Мару к врачевателям, да разве пойдет? Если кто-то узнает, что наследник древнего рода вспорол себе руку, новость наверняка долетит до Осславы. Тьяна догадывалась, что будет дальше: госпожа Медович снова разыграет партию под названием «ради твоего же блага».
– Не надо было так делать, – прошептала она, непослушными пальцами бинтуя рану.
– Я же сказал, что ты под моей защитой. Не только от Зорича.
– Это и есть твой план? Каждый раз резать руки, когда «Любомор» даёт о себе знать? Ты же говорил, что не собираешься рисковать. Говорил, что готов жить до ста лет ради драников тетушки Ласки. Да, ты шутил, но я думала… – поняв, что горячится, Тьяна сделала паузу и глубоко вдохнула.
– Нет, это, – Медович кивнул на перевязанное запястье, – не было частью плана. Я снова действовал по вдохновению, как с Зоричем. Уверяю, Островски, мой изначальный замысел куда более изящный.
– Действовать по вдохновению – не твоё. – Тьяна провела пальцами по его лбу, убирая упавшие пряди. – Кстати, ты так и не рассказал, в чём твой план.
Мару с сомнением посмотрел на неё – и ушел от ответа:
– Главное, что скоро я его осуществлю. Думал, понадобится больше времени. Но нет. – Ладонь скользнула по ноге Тьяны: от бедра к колену. – Знаешь, я всё вспоминаю, как рвал на тебе тот балахон…
В дверь постучали.
– Сиди, я открою.
Спрятав повязку под рукавом, Мару поднялся с кровати.
– Это наверняка наш журналист. Даю руку на отсечение, – губ коснулась легкая усмешка, – он упустил правнучку Ястребога.
Еникай, тяжело дыша, ввалился в комнату.
– Знаю, знаю. – Он склонился над раковиной, крутанул вентиль и жадно припал к крану. – Лука сбежала. Хитвик меня побери!
– Мы на острове, – напомнил Мару, – она не могла далеко уйти и, тем более, уплыть.
– Зато могла поменять внешность, – сказала Тьяна. – Налей мне воды, пожалуйста.
Еникай шагнул к шкафу, но Мару опередил. Достав чашку, он подставил ее под струю.
– Что у вас тут было? – Заметив окровавленный нож и алую лужицу на полу, Еникай нахмурился. – Надеюсь, под кроватью не лежит труп Зорича? Нет, конечно, убийство старшего мастера – тоже отличная тема для статьи, но хотелось бы закончить с предыдущей.
– Под кроватью лежит только твой пиджак, я его туда спрятал, чтобы у Зорича не возникло лишних вопросов, – Медович протянул чашку Тьяне.
– Старший мастер приходил, чтобы вызвать меня на допрос, – добавила она, глотнув воды. – Утром в ядоварне произошел несчастный случай. Буду завтра доказывать, что я ни при чём.
– Странно, что наш Зорька сразу не утащил тебя в своё логово, а дал отсрочку. Как у вас получилось его выдворить?
Мару, приподняв брови, посмотрел на Тьяну. Чувствуя, как румянец заливает щеки, она кашлянула и поспешно сказала:
– Это всё Медович. Старший мастер не ожидал увидеть его тут. Удивился и… ушёл.
– А кровь?
– Кровь не имеет отношения к нашему делу, – отрезал Мару.
– Тьяна? – Еникай вопросительно и встревоженно уставился на нее.
– Это правда. Не волнуйся, всё в порядке. – Она наклонилась и, вытащив из-под кровати измятый фиолетовый пиджак, бросила его Еникаю. – Раз Лука ушла, а мы так и не получили ответы, придется копать могилу основателя. Ты как, с нами?
– Даже не обсуждается, – отрезал Еникай.
– Три лопаты лучше, чем две, – кивнул Мару.
– А они у тебя есть?
– У меня есть отмычки. Позаимствуем лопаты в сарае садовников.
– Кстати, где ты раздобыл такой набор? – не без зависти поинтересовался Еникай.
– Моя мать покровительствует искусствам, а у лучших художников почему-то всегда темное прошлое.
– Будто талант требует плату. – Еникай задумчиво качнул головой. – Заставляет переступать мораль. Отдавать часть души.
– Талант – не знаю. Известность – точно.
Тьяна, пригретая их разговором, посмотрела в окно и встрепенулась. Сколько времени? Бросив взгляд на часы, она выпалила:
– Вам пора. Обоим.
– Эм-м, ну ладно, – Еникай усмехнулся и пожал плечами. – Мне, и правда, не помешало бы принять душ и поспать.
Мару лишь кивнул, и Тьяна прочла в этом легком движении: «Я в тебе не сомневался». Разумеется, он догадался, что она получила приглашение от Крабуха.
Когда Мару и Еникай ушли, Тьяна умылась, причесалась, переоделась во второй комплект формы и быстро прокрутила в памяти всё, что знала о часовне. Гнев говорила, что туда лучше не соваться с наступлением тьмы. Мару утверждал, что там поклоняются каким-то богам. А ещё в обители ликов умерли Велимир и Млада. Связь не нащупывалась, логика ускользала, и Тьяна решила: раз она не знает, к чему готовиться, не стоит забивать себе голову. Будь что будет. В конце концов, она идет не на занятие, и никто не спросит домашнее задание.
За стенами Погреба стояла влажная ночь. Пахло намокшей палой листвой и свежим дыханием залива. Сверху летела морось, хотя небо казалось чистым. Луна еще не набрала полную силу, но заметно округлилась и напоминала плод снежноягодника. Вспомнив о ядовитом растении, Тьяна машинально перечислила симптомы отравления: рвота, боли в желудке, слабость.
Где-то вдали раздался тихий меланхоличный скрип. Тьяна прислушалась, но звук больше не повторился. Взгляд уловил движение в тени – возможно, птица мелькнула среди деревьев. Или просто разыгралось воображение. Тьяна пошла быстрее.
Она не собиралась думать о Мару – обо всём, что было и чего не было между ними, – но сознание тянулось к нему, как стрелка компаса к магниту. Вначале мысли поблёскивали светлячками, но вскоре на охоту вылетели летучие мыши. Тьяне вспомнилось кое-что.
«А вдруг, это всё дурман? Духи, которые ты рассеяла над ним, пока он спал. Морок и обман», – зашептал гадкий голосок. Захотелось стукнуть по виску, чтобы он заткнулся. Остановившись на секунду, Тьяна сказала себе: «Нет. Это по-настоящему. Иначе кровь бы не сработала. Мару влюбился в меня. Действительно влюбился… Или кровь была ни при чем, и приступ прошел сам собой? Неважно! Мару влюбился в меня, – повторила она снова, будто заклинание над зельем, и наконец добавила: – А я в него».
Снежную ягоду затянула туча.
Бесшумно вбежав по ступеням часовни, Тьяна приоткрыла дверь и скользнула внутрь.