Тьяне показалось, что мокрый сияющий асфальт поплыл под ногами, но она заставила его остановиться – придавила тяжелым взглядом, нахмурилась и медленно подняла глаза на Мару.
– Глупая шутка.
– Была бы глупой, если б я шутил.
Голос Медовича звучал разражающе спокойно. Тьяна тронула шляпку, дернула головой и скрестила руки на груди. Ее мысли превратились в муравьев, пытающихся выстроиться в стройную цепочку, но в их рядах царил хаос. В предложении Мару не было смысла – или Тьяна не видела его.
– Значит, твоя мать права. Ты сумасшедший, – жестко произнесла она. – Решил пожертвовать своей жизнью? С чего вдруг… – и Тьяна резко вдохнула от страшной догадки. – Ты хочешь покончить с собой? Давно задумал, да? У вас, богатеньких мальчиков, такое бывает. Настолько хорошо живете, что аж скучно становится. А тут – превосходный повод. – Тьяну затрясло; подавшись вперед, она наставила на Мару указательный палец. – Так и знай, Медович, я не позволю. Не дам в меня влюбиться. Буду вести себя мерзко и подло, перестану тебе помогать и…
Мару мягко сжал ее запястье – и Тьяна потеряла финал гневной речи. Горло перехватило, к щекам хлынул жар. Взгляд убежал в сторону. Опустив Тьянину руку, Медович с насмешливой укоризной сказал:
– Ты же пробовала драники тетушки Ласки. Думаешь, после них хоть кто-то захочет повеситься или прыгнуть с моста? Я готов жить ради этих драников до ста лет.
– Тогда – как? – выдохнула Тьяна, снова подняв на Мару глаза. – Что это за план такой: влюбиться в меня и не умереть?
– Не самый плохой, – на губах Медовича мелькнула улыбка. – А что насчет лопаты?
– Это лишь догадка. – Она пошла вперед, стараясь не смотреть на Мару, но взгляд так и тянулся к нему. Всё еще улыбается или уже нет? Притворяется или говорит всерьез? У него действительно есть план или Медович бредит? – В хижине я увидела фотографию. На ней были Яблонька и Ястребог.
Боковым зрением Тьяна уловила замешательство на лице Мару и почувствовала приятное тепло за ребрами: у нее получилось удивить его.
– Они были знакомы, – вспомнив, как юная Яблонька льнула к основателю академии, Тьяна уточнила: – близко знакомы. А если учесть, какое дерево растет на могиле Остора Ястребога… – Она подняла брови и многозначительно посмотрела вдаль.
– Молодец, Островски.
За ребрами потеплело еще сильнее, но Тьяна приказала себе сосредоточиться на делах и целях. Она и так слишком поддалась эмоциям. Все эти переглядки, касания и тепло в груди. Лишнее, совершенно лишнее. В конце концов, кто в кого тут должен влюбиться? Тьяна невесело усмехнулась уголком губ.
– Остается понять, как раскопать могилу у всех на виду, – произнесла она.
– Сделать так, чтобы зрители смотрели в другую сторону.
Тьяна задумалась. Прохладный ветер, остудив щеки, залез за воротник сорочки и пересчитал ребра. Обхватив себя, она сказала:
– Твоя сестра хочет устроить вечеринку. Сегодня, в десять. Как думаешь, получится созвать на нее студентов? Если не всех, то большинство?
– Поверь, там будут все. Когда Медовичи приглашают, им не отказывают.
– Ну да, даже бесполезные таланты иногда пригождаются, – Тьяна хмыкнула.
Уловив запах из закрытой булочной, она чуть замедлила шаг и потянула носом: у входа плавал аромат выпечки. Пекарь, ранняя пташка, уже принялся за дело.
Мару тотчас шагнул к двери, постучал согнутым пальцем по табличке «Закрыто» и показал сквозь стекло золотник. Створка отворилась, и теплая душистая волна окружила Тьяну: свежее тесто, корица, сахарная пудра, ежевичное варенье и дрожжи. Пекарь сурово посмотрел из-под черно-седых бровей – вот ведь, отвлекают от работы! – но ругаться не стал. Глянув ему за плечо, Тьяна увидела стол с огромным блином раскатанного теста и печи, заполненные буханками. Одной рукой пекарь взял монету, а другой протянул бумажный кулек с парой пончиков. От них несло живым жаром. С румяных боков сыпалась белая пыльца. У Тьяны рот наполнился слюной.
– Вечно вы, гуляки, ко мне стучитесь, – пробурчал пекарь, закрывая дверь: в его голосе звучали и недовольство, и гордость.
Мару разделил добычу, и они с Тьяной пошли дальше. Не заметив, как проглотила половину пончика, она продолжила прерванный разговор:
– Значит, студентов мы отвлечем с помощью вечеринки. А что делать с мастерами?
– Мастеров тоже.
Тьяна представила, как Зорич деревянно пританцовывает под жас, и фыркнула в остатки пончика, подняв облачко сахарной пудры.
– Как ты себе это представляешь? Мастера и студенты развлекаются вместе? Помню: когда Медовичи приглашают, никто не отказывается, но…
– Я имел в виду другое. Если на вечеринке что-то случится, Зоричу и остальным придется вмешаться.
– Пожар? – предположила Тьяна.
– На сегодня с нас хватит огня. Придумаем что-нибудь другое.
– Надо бы устроить вечеринку подальше от могилы.
– Цуньгский павильон вполне подойдет. Предложи его Гнев, а я займусь остальным.
Они обменялись взглядами и кивнули друг другу. Помолчав, Тьяна сказала:
– Со спасением мира более-менее разобрались. Теперь, если не возражаешь, обсудим моё. – Она кашлянула, стараясь скрыть неловкость. – Как ты… что ты собираешься делать, чтобы…
– Влюбиться в тебя?
– Нет. Выжить. – Тьяна сурово уставилась на Мару.
– Предпочитаю двигаться от пункта А к пункту Б, а не наоборот. Вначале мне всё-таки нужно влюбиться.
– Хватит это повторять, – пробормотала она, отворачиваясь.
– Как скажешь, Островски.
И они замолчали.
Шаги гулко отдавались в пустоте улиц. Небо еще не посветлело, но ночная тьма стала зыбкой и рассеянной. Мимо проезжали редкие автомобили, подсвечивая влажный сумрак, висящий над городом. Листва и газеты, прибитые к асфальту ночным дождем, подчеркивали сонную неподвижность благополучного Верха. Достигнув границы со Средней – тоже спящей, но вполглаза – Мару взглянул на столб с часами, поднял руку и поймал таксомотор. Пора было отправляться в порт. Проскочив театральный и биржевой районы, потрепанный «Еллинек» завилял по старым торговым улицам. Здесь просыпались до рассвета: грузчики и продавцы уже вовсю трудились, растаскивая товары и возясь с витринами. В одной раскладывали драгоценности, спрятанные на ночь, в другой выставляли подержанную обувь. Жизнь кипела и на рыбном рынке: десятки рук быстро выкладывали на лед сверкающие тушки, раковины с моллюсками и креветок. С прилавков тонкими струйками стекала вода, разбегаясь по тротуару. Даже сквозь окна машины просачивался запах соли и водорослей.
Таксомотор резко свернул, уходя от скопления телег, и остановился у нужного причала. Паром, окутанный дымкой, уже ждал первых пассажиров. Взойдя на борт, Мару поставил локти на перила, окинул взглядом линию небоскребов вдали и спросил:
– Ты помнишь о Крабухе? – в голосе слышалась усталость, и Тьяна немедленно почувствовала ее тоже, будто они с Мару за эту бесконечную ночь стали сообщающимися сосудами.
– Помню. Мне нужно задать ему вопрос о ядах. Впечатляющий вопрос, – она подавила зевок; как бы не уснуть прямо на занятии – это точно не впечатлит мастера переводов. – Я, пожалуй, вздремну. Если не возражаешь.
Мару кивнул.
Отойдя от перил, Тьяна опустилась на скамейку. Привалилась к спинке, нахохлилась и смежила веки. Сон пришел сразу. Навалился – тяжело, но не грубо – и согрел.
– Островски, – тихо позвал Мару.
– Да? – сердце у Тьяны отчего-то ёкнуло.
Открыв глаза, она поняла, что паром рассекает волны, а на ее плечах лежит стеганое, пропахшее океаном и топливом одеяло: вероятно, Медович позаимствовал его у моряков. Выпрямившись, Тьяна посмотрела на Мару. В первый миг ей показалось, что его лицо светится. Кожа приобрела чарующий оттенок розового золота, только без мертвого металлического блеска. На ресницах и бровях танцевали едва заметные искры. Разумеется, сияние шло не изнутри, а снаружи: просто солнце взошло и залило Мару своими лучами. Тьяна глубоко потянула носом, словно в попытке вдохнуть свет.
Медович молчал, и она спросила:
– Ты что-то хотел?
– Скоро прибудем, – сказал он и, помедлив, добавил: – Ты заметила, что за нами следил Венес?
– Нет, – Тьяна качнула головой.
– Шел до самой Средни. Я увидел его отражение в окне булочной.
– Мы, наверное, сильно напугали твою мать. Пришли ночью, грязные, в рваных балахонах…
– Не доверяй ей, – бросил Мару.
– После того укола, – Тьяна стянула с плеч одеяло и расправила китель, – я никому не доверяю. Даже себе.
«Может быть, только Власте, – мысленно добавила она. – Хотя и у нее оказались секреты. Тайные покровители. Связи в высокородных кругах. Когда она успела ими обзавестись?».
Вздохнув, Тьяна поднялась, потянулась до хруста в позвонках и спросила:
– А ты вообще умеешь обращаться с лопатой? Я-то южанка, низкосословная, и не раз вскапывала огород. А ты, наверное, в жизни не держал ничего тяжелее пирожного.
– Держал. – Мару чуть наклонился к ней и, перейдя на фальшиво-доверительный тон, прошептал: – Два пирожных.
– Выкапывать за тебя труп основателя я не буду, так и знай.
– Какое твое любимое ядовитое растение, Островски? – вдруг поинтересовался Медович.
– Пытаешься подготовить меня к разговору с Крабухом?
– Нет, просто хочу узнать получше.
– Ах да. Твой гениальный план. Думаешь, это поможет? – Тьяна старалась, чтобы голос звучал насмешливо.
Мару ничего не сказал – лишь выжидающе посмотрел ей в глаза, – и ответ сам соскочил с губ:
– Дурман. Трудно выбрать, но пусть будет он.
– Тебе нравится запах. – Медович кивнул, проводив взглядом гребень волны. – Моей матери тоже.
– Не только. Сам цветок очень красивый и нежный, почти прозрачный, а его плод покрыт острыми шипами. Интересное сочетание. Когда ты ядовитый, да к тому же колючий, это помогает выжить. А еще… – она хотела рассказать легенду южных искусниц, но передумала, – дурман помог оссам-галинцам получить независимость. Ты же помнишь историю? Первые переселенцы, во главе с князем Ладом, высадились у берегов нового континента. Решив, что здесь никто не живет, они устроили поселение и назвали его Девиным острогом или просто Девой.
– Поэтому та, вторая академия, – в голосе Мару звучал неприкрытый снобизм, – называется Девой? В честь первого поселения?
– Это одна из версий. Есть и другая: по аналогии с академией Старика ту, вторую, – Тьяна изобразила пренебрежительный тон Медовича, – назвали в честь основательницы. Она была известна своей, м-м, непорочностью – отсюда и прозвище «Дева». Сейчас ее дальняя родственница – настоятельница академии. – Тьяна слегка поморщилась, вспомнив Устию.
– А эта Дева-основательница – она ведь училась в Старике?
Тьяна кивнула:
– Первая женщина, принятая в академию Остора Ястребога.
С неба крикнула чайка.
– А что там с переселенцами и дурманом? – напомнил Мару.
– В твоей школе для богатых мальчиков этого не рассказывали? – Тьяна скривила бровь.
– Я просто хочу послушать тебя.
– Ах вот как. Ну что ж. В том месте, где высадились переселенцы, не было ни дичи, ни знакомых съедобных растений. Зато по берегам росли прекрасные белые и лиловые цветы – в большом количестве. Кое-кто от безысходности решил употребить их в пищу. Рассказ о том, что было дальше, передавался из уст в уста, пока не дошел до учебников истории. Дурман выкосил половину острога. Большинство умерло мучительной смертью, которой предшествовали галлюцинации и конвульсии. Еще часть сошла с ума. Но те, кто выжили, усвоили урок. Когда Галинская империя захотела получить независимость от Оссы, к берегам Девы причалили корабли. Бывшая родина поспешила заявить о своих правах на новые земли и подавить зачатки восстания. Бесуны тут еще не делали, но дурман был под рукой. Ни один корабль не вернулся в Оссу.
Снова крикнула чайка. Порхнув над палубой, она бросила на пол краба. Панцирь, приглушенно цокнув, разбился. Сделав круг, чайка приземлилась и набросилась на добычу.
– Там Зорич, – сказал Мару.
Тьяна повернулась и, прищурившись, посмотрела на берег. На причале действительно стоял старший мастер – на самом краю, будто собирался с духом, чтобы броситься в пучину. Ветер колыхал пустой рукав черного пальто, седина мерцала на солнце. Что Зорька, как называл его Еникай, забыл на причале? Неужели поджидает ее, Тьяну? Нервно коснувшись шляпки, она перевела взгляд на Мару и отчеканила:
– Самое время рассказать, в чем твой план. Про пункт А я знаю, что по пункту Б?
Медович обернулся, наклонился – и оказался слишком близко. Тьяна чуть зажмурила веки, и в голове отбило: «Нет-нет-нет… или да?». Податься вперед? Приоткрыть губы? Тьяна вцепилась пальцами в края кителя, сдерживая порыв. В носу защипало, как от обиды. Если бы не «Любомор», может, у них с Мару все было бы иначе?
Да. Совсем иначе. Если бы не «Любомор», они с Мару даже не пересеклись бы. Он нашел бы другую помощницу, или занимался своими делами в одиночку, а Тьяна бы просто училась. Без оглядки, без приключений, без Вэла. Без никого. Она бы стала лучшей студенткой. Стала бы – точно! Она бы безупречно заговаривала ядовитые основы, затем начала бы варить, а потом создала бы собственный бесун. Свою уникальную рецептуру.
Тьяна стиснула зубы – крепко, зло, до боли. К Хитвику эти «бы»! Жизнь уже не будет прежней. Если будет вообще.
– Говори, – рыкнула она в лицо Медовичу. – Ты вообще понимаешь, что пообещал? Понимаешь, чем я рискую? Понимаешь, что у меня на кону? Не давай мне ложных надежд. Говори!
Мару двинул желваками и вздохнул.
– Я сделаю всё. Всё возможное, – голос звучал вполне искренне и твердо, хоть это и не утешало Тьяну. – Но если ты будешь знать, ничего не получится. Твое неведение – часть плана. Помню: ты никому не доверяешь, даже себе, но тебе придется довериться мне.
Тьяна отпрянула и отвернулась. Довериться – это было так соблазнительно и так недопустимо. Решив, что попробует поискать другой путь, она пробормотала:
– Если обманешь, сделаю для тебя «Кровобег».
– Да, знаю, – спокойно отозвался Мару.
Причал приближался, а с ним и Зорич, но Тьяна уже не боялась ареста – все улики канули в воду. Впрочем, ей всё-таки не хотелось пересекаться со старшим мастером. Может, он просто вышел, чтобы подышать живительным бризом? Верилось с трудом. Тьяна снова глянула на Зорича. Удивленно моргнула, нахмурилась. Позади старшего мастера, ближе к берегу, возвышалась фигура. Вытянутая, зыбкая. То ли высокий мужчина в старом удлиненном сюртуке, то ли оптическая иллюзия, порожденная светом и остатками тумана.
Медный голос колокола оповестил, что паром вот-вот причалит, и фигура развеялась. Тьяна коротко глянула на Медовича – не видел ли? – но тот сохранял привычную невозмутимость. Похоже, мираж ускользнул от его взгляда.
Как только Тьяна и Мару сошли с парома, Зорич чеканным шагом устремился к ним. Моложавое лицо с черными бровями, скованное вечной безэмоциональной маской, вызывало у Тьяны только одно желание: постучать пальцем – и услышать металлический звук.
– Вам придется пойти со мной, – опустив приветствие, произнес старший мастер.
Смотрел он куда-то в сторону, не на Тьяну, и это ей тоже не понравилось. Раз имеет совесть снова к ней лезть с расспросами – имел бы и мужество глядеть в глаза. Возмущение, подпитанное усталостью, попросилось наружу – и Тьяна не стала сдерживать его.
– Мастер Зорич, – ледяным тоном начала она. – При всем уважении…
– Можете идти, Островски, – старший мастер посмотрел на нее в упор. – Я обращался не к вам, а к вашему спутнику. Медович, следуйте за мной.