Тьяна так и не узнала, кто и как применял «Любомор». Сбежав по ступеням – сначала одна лестница, потом другая – она устремилась к Лике. По пути сняла китель и прижала к носу: мало ли, что за дрянь вылетела из ящика.
Серое облако осело, покрыв пол и младшую Требух, из-за чего её одежда и кожа приобрели оттенок праха. Неподвижно сидя на полу, точно сломанная кукла, Лика хрипло всхлипывала и даже не пыталась подняться.
Воржак, отбежав в сторону, истерически повизгивал, тер лицо и кашлял. Он так старался избавиться от крупиц, попавших в рот и горло, что его вывернуло.
– Не приближайтесь! – Крабух, прикрываясь рукавом, уже подбежал к Лике и теперь отгонял студентов-смельчаков, готовых броситься на помощь. – Держитесь подальше.
Откуда-то возникли смотрители ядотеки – Тьяна не замечала их прежде. Один юркнул за дверь, трое других тотчас перегородили выход. Похоже, на случай массового отравления у них была единственная инструкция: никого не выпускать, помимо гонца, и ждать распоряжений сверху.
Тьяна обогнула Кору, в сомнении застывшую на полпути, и подошла к мастеру переводов. Склонившись, он изучал серые частицы на плечах Лики. Тьяна встала рядом.
– Я что сказал, Островски? – прорычал Крабух из-под рукава.
– Я староста, – Тьяна не растерялась, – и в чрезвычайных случаях должна содействовать мастеру.
– Это прописано в каком-то тайном кодексе старост? – Крабух и тут не удержался от иронии. Мазанув взглядом по Тьяне, спросил: – Что это, как думаете?
– Лика, как ты себя чувствуешь? – оставив вопрос без ответа, она наклонилась к сокружнице: если кто-то и мог внести ясность, так это сама пострадавшая.
Младшая Требух медленно подняла руки и поправила шляпу – легкие серые крупицы посыпалась на юбку и мрамор. В том, как они летели и оседали, было что-то знакомое. В самом движении, и в текстуре, и в цвете – во всём. Посмотрев на Тьяну, Лика растерянно пробормотала:
– Как будто в печку упала.
– В печку. – Тьяна, сдвинув брови, взглянула на Крабуха. – Пепел?
Достав платок, мастер провел им по полу и растер по ткани серый след. Приглядевшись, кивнул.
– Какой-то шутник капнул в ящик «Праховеем», – он отвел руку от лица и, выпрямившись, объявил на всю ядотеку: – Всё в порядке. Здесь нужно не противоядие, а метла и совок. Господин Воржак, – мастер покривился, – возьмите уже себя в руки. А вы, госпожа Островски, долго не проживете, если будете вот так «содействовать в чрезвычайных случаях». Раз вы такая ответственная, назначаю вас главной по уборке. Вместе с Требух. Разбирайтесь с пеплом, пока остальные выполняют задание, и пошис рехабано иэ: это, разумеется, скажется на ваших отметках.
Тьяна кивнула. Она ждала от Крабуха чего-то подобного, условного наказания за самонадеянность, но в его глазах читались интерес и одобрение. Как знать, возможно, мастер пригласит ее в часовню и без «впечатляющего» вопроса.
Протянув руки, Тьяна помогла Лике встать. Она чуть пошатывалась и, посыпанная пеплом, выглядела ещё более нелепо, чем обычно. Тьяну обожгла жалость с примесью раздражения. Вот уж чего она не планировала: становиться нянькой для дочери настоятельницы Устии.
Один из смотрителей, исполняя наказ Крабуха, повел Тьяну и Лику в подсобное помещение. Выдав им метлы, совки, швабры и три пустых ведра, он сварливо объяснил: «В два нальете воду для мятья пола, а в третье высыпете пепел. И чтоб всё блестело!». Наведавшись в уборную, Тьяна и Лика вернулись в зал. К ним сразу подлетел Воржак. Процедив ругательство, он попытался пнуть Тьянино ведро, но она увернулась, полоснула взглядом, и тот отступил. «Щенок» и есть «щенок».
– Давайте помогу. – Нарочно толкнув Воржака плечом, к Лике и Тьяне подбежала Кора. В том, как она отводила взгляд и покусывала губы, читалось: стыдится, что смалодушничала и не подошла раньше.
– Хватит и двух провинившихся, – сказала Тьяна. – Лучше не пренебрегай заданием. Мы справимся.
– Один пример я уже прочитала, а второй – вот, прямо у меня под ногами, – Кора указала на пепел. – Я же выбрала «Праховей». Необычное, однако, ему нашли применение. Вылить в ящик! Кто до такого додумался?
– Наверное, кто-то вроде Воржака, – пробормотала Лика, неловко орудуя метлой.
– Не задирай помело так высоко, – посоветовала ей Тьяна.
– Какая бестолковая трата яда. – Сняв многочисленные кольца, Кора рассовала их по карманам и окунула тряпку в ведро. – Откуда этот шутник вообще взял «Праховей»?
– Сделал сам. – Тьяна пожала плечами. – Или украл. Или купил на подпольном рынке. Вариантов уйма.
Вывод, что «Праховей» использовали для хулиганской выходки, казался ей преждевременным, но она не стала делиться своими соображениями с Корой и Ликой. Подметая, Тьяна подошла к ящику с пеплом. Присела, взглянула на ручку. Кистевидное соцветие, шесть лепестков – зигаденус, он же чёрный змеиный корень, он же звёздная лилия. Тьяне не нужно было смотреть на пузырек, чтобы понять, знания о каком яде обратились в прах. Зигаденус входил в состав только одного бесуна – «Теневика». Непредсказуемого, странного и потому редко применяемого. Если применяемого вообще.
Яд не умертвлял, а напротив – оживлял. Только не человека, а его тень, после чего она принималась изводить бывшего хозяина. Что конкретно происходило и чем всё заканчивалось, Тьяна не знала: сведений почти не было. Теперь их стало ещё меньше.
Из-за своего действия «Теневик» обладал репутацией несерьезного яда, созданного в качестве разминки для ума: вот, смотрите, можно сделать и такое. Пересыпая пепел из ящика в ведро, Тьяна подумала: «Слишком много дурных шуток. Яд, созданный для глумления. Данные, уничтоженные ради глупой забавы. А может быть, всё не то, чем кажется?».
Закончив уборку, Тьяна, Кора и Лика отнесли инвентарь в подсобку. Все сокружники к этому времени покинули ядотеку, но Крабух остался.
– Идите. – Тьяна потерла живот и поморщилась. – Мне надо зайти кое-куда.
– Можем тебя подождать, – предложила Лика, преданно заглянув ей в глаза.
– Если будете стоять тут, Крабух точно пристанет с расспросами.
– А я не против, – Кора хихикнула. – Он красавчик. И есть в нём что-то, – она лукаво и мечтательно улыбнулась, – притягательное.
– Ой! Кора, ты что такое говоришь?!
– Да, Кора, ты что такое говоришь? – шутливо подхватила Тьяна. – Хочешь, чтобы Лика сгорела от стыда? Идите, я догоню.
Изображая спешку, она устремилась к уборной. На полпути обернулась, чтобы убедиться, что сокружницы ушли. И повернула к Крабуху.
– Ну как там, – вставая навстречу, поинтересовался мастер, – ничего не осталось? Ни одной карточки?
– Ни одной.
– Тогда идемте. Из-за вас, госпожа Островски, я опаздываю на собственное занятие, – он усмехнулся, и Тьяна вдруг отметила: «А и правда, что-то в нём есть».
Крабух, уверенно обходя старшекружников, направился к выходу, и она пристроилась рядом. Одни студенты спешили скрыться с глаз мастера, другие, напротив, старались быть замеченными. Некоторым он кивал, но далеко не всем.
– Вы же нарочно сказали про шутника? – вполголоса спросила Тьяна.
– Что-что?
– Вы сказали: «Какой-то шутник капнул в ящик «Праховеем».
– А вы не согласны? – Тьяна поймала на себе короткий взгляд.
– Не согласна. Думаю, сведения о «Теневике» уничтожили намеренно. В Центральной библиотеке о нём почти нет упоминаний, а теперь их нет и здесь.
– Решили поиграть в сыщицу?
– Решила спросить своего мастера, – с нажимом произнесла Тьяна. – Может быть, вы знаете что-то о «Теневике»? Такое, из-за чего материалы о нём могли посчитать опасными. Настолько, чтобы испепелить.
– Когда вы штудировали в библиотеке книги о ядах, не попадалось ли вам истинное название «Праховея»?
– Нет, – Тьяна нахмурилась, не понимая, к чему клонит Крабух.
– Как я уже говорил, адаптированные переводы несут мало пользы, а зачастую и вовсе сбивают с толку. «Хакет» – так на самом деле называется «Праховей», и это значит…
– Чистота, – перевела Тьяна.
– Да. С помощью этого яда мистерианцы уничтожали мусор. Трупы тоже. Впрочем, мертвецы в их понимании ничем не отличались от ненужного хлама. Дух-то уже отправился на последний пир. Так вот, в данном случае «Хакет», можно сказать, был применён по назначению. Не существует более бестолкового яда, чем «Ксемокве хен», и хорош он только своим поэтичным названием.
«Тень приходящая», – вспомнила Тьяна.
Мастер толкнул дверь и пропустил ее вперед. Выйдя следом, он с видимым наслаждением втянул осенний воздух и добавил:
– Иногда нехватка данных указывает не на тайну, а на отсутствие интереса. Ступайте к однокружницам. – Крабух кивнул на Кору и Лику, ждущих Тьяну у ярко-алого цуньгского клена. – Увидимся в корпусе.
Проводив мастера взглядом, Кора с любопытством уставилась на Тьяну.
– Я же говорила, что привяжется с расспросами, – она нацепила кислую улыбку. – Ну что, пошли? И так опаздываем.
Где-то в легких, подпитываемое кислородом, разгоралось негодование. Тьяна поделилась с мастером своими подозрениями, изящно польстила и задала отличный вопрос – нет, превосходный вопрос! – а Крабух всё равно не пригласил её в часовню.
Может, ей лишь почудилась его симпатия? Что, если он из тех мастеров, кто назначает старостами прилежных учениц, а сам благоволит бунтаркам? Тогда у эраклейки-прогульщицы есть шанс получить приглашение… Тьяна поправила шляпку и еле сдержалась, чтобы не метнуть в спину мастеру острый взгляд. Кора наверняка бы перехватила его и сделала неверные выводы. Если еще не успела.
Войдя в зал, Тьяна тотчас увидела Рогоз: та сидела в первом ряду и выделялась среди студентов, точно красная ягода ландыша среди белых цветков. Лицо эраклейки пылало от подбородка до корней волос, и Тьяна не сомневалась: виной тому был Крабух. Он наверняка отпустил зубастую шуточку по поводу прогула. Заметив Тьяну, Рогоз вскинула подбородок и пропищала:
– Скажи мастеру, как всё было. – Ее голосу совсем не подходил повелительный тон. – Ты не донесла до меня всю важность…
– Если «донести» в твоем понимании означает «умолять прийти на урок», то да, не донесла, – огрызнулась Тьяна, поднимаясь вслед за Корой и Ликой на третий ряд.
– Это она виновата, – не унималась эраклейка. – Мастер Крабух! Она нарочно говорила таким тоном, чтобы я приняла слова за розыгрыш. А когда госпожа Набельчик не пришла, я сразу направилась к ядотеке, но меня не пустили!
– Сегодня какой-то день нервных срывов, – Крабух возвел глаза к потолку. – Успокоитесь, госпожа Рогоз, иначе мне придется направить вас во врачевальню. Что вы выберете: одно пропущенное занятие или два?
– Одно, – жалобно пискнула эраклейка.
– Вот и славно. – Мастер приложил руку к груди, будто выражая благодарность, но в его тоне чувствовался яд. – Первым занятием у вас должна была быть история, а вместо неё случилась история. – Он покривился, как бы показывая, что понимает: каламбур вышел так себе. – Паф, госпожа Набельчик, думаю, не обидится, если я немного поиграю на ее поле и поведаю кое-что из жизни предков. О, – его усы поползли вверх, – вижу легкое замешательство на ваших лицах. Вы-то думали, что сейчас будете пересказывать мне примеры, вычитанные в ядотеке. О нет. Я спрошу об этом на экзамене.
В зале взволнованно заскрипели стулья. Некоторые студенты потянулись за тетрадями, чтобы записать прочитанное, пока оно свежо в памяти. Всем было ясно: сведения с карточек, заваленные другими знаниями, могут не дотянуть до экзамена. Тьяна тронула шляпку и подумала, что один пример у нее все-таки есть, пусть она и не прочитала ни слова. Если выживет – расскажет Крабуху о своем отравлении.
– Отложите перья. Записывать примеры нельзя. Я всё вижу, господин Петрош. – Крабух погрозил пальцем. – Знаю-знаю, вы нарушите мой запрет, но, по крайней мере, не сейчас. У переводчика должна быть, как я это называю, липкая память. Как насекомоядная жирянка. Чтобы любое знание, ползучее или летучее, приклеивалось и впитывалось. А теперь займёмся историей. Хотя на самом деле, конечно, языком. Потому что чем бы мы ни занимались, в какую область бы ни заглядывали, нам важен только мистерианский. Язык не людей, но богов.
Подойдя к доске, Крабух стремительно вывел: «Язык как предназначение».
– Существует любопытная теория, отчего нам с вами, господа, предначертано заниматься мистерианским. Ни один другой народ, кроме оссов, не продвинулся столь далеко в изучении магического языка. Есть ли у вас догадки, почему?
– Мы живем тут, – осторожно предположил Петрош, поправив круглые очки. – Наверное, поэтому. У нас есть доступ к источникам.
– Раньше эти земли населяло множество народов и все они занимались мистерианским. До того, как наша великая империя закрутила гайки и выпроводила всех эраклеев, цуньгцев, маревов и прочих. Разве кто-то их них, до скоропалительного отправления восвояси, достиг значительного успеха?
Стулья больше не скрипели. Весь зал притих и замер, пораженный откровенностью Крабуха. О «программе истинного наследия» было не принято говорить в таком тоне. Внедренная десятилетия назад, программа обеспечила оссам-галинцам единоличное владение мистерианскими ресурсами. Новая политика оставила шрамы на обществе, осложнила международные отношения, но в то же время привела к росту благосостояния. Империя, измученная войнами за независимость и внутренними конфликтами, окрепла и обрела могущество. Теперь её не любили, но торговля шла хорошо.
– Мы были первыми, – подал голос Воржак. – Мы открыли Мистерию. Поэтому язык подчиняется нам.
Тьяна поморщилась. Дедушка повторял: «Только болваны считают, что оссы что-то открыли. Ох и воротит, когда так говорят. Открыли! Захватили, завоевали, прибрали к рукам – вот как правильно. Болваны, какие болваны!».
Он нередко ворчал, когда в одиночку возился в саду под палящим солнцем, но Тьяна знала, как поднять ему настроение. Подкравшись, она принималась насвистывать простенькую «Пыль да соль» на самодельной дудочке. Дедушка оборачивался, их взгляды встречались, и его лицо светлело. Он улыбался и забывал о болванах – обо всех болванах на свете. Мать с отцом думали, что дело в старинной мелодии, напоминавшей дедушке о детстве. Наивная ерунда. Дудочка – вот, что согревало его сердце и вызывало улыбку. Уверенную, тёплую и гордую. Если бы родители узнали, на чём играет их дочь, поседели бы. А дедушка знал, и Тьяна знала. Это был их большой секрет. Их общая страсть. Их убеждение: яды не всегда отбирают жизнь, иногда они помогают сохранить её.
Дудочка была сделана из полого стебля вёха. Любой другой ребёнок, обхватив её губами, вскоре почувствовал бы себя дурно. Его настигли бы тошнота и головокружение, изо рта пошла пена, руки и ноги скрутили судороги. Да, любой другой бы не выжил, а Тьяна спокойно насвистывала «Пыль да соль». К тому моменту, когда дедушка познакомил её с вёхом, или кошачьей петрушкой, тело Тьяны уже познало не один яд.
Вероятно, она могла умереть в детстве, если бы дедушка хоть немного ошибся в дозировках. Не менее вероятно, что «Любомор» убил бы Тьяну за пару дней, если бы дед не закалял её. Он будто предвидел: такую, как внучка, обязательно когда-нибудь отравят.
– Кто первый, тот снимает сливки, – добавил Воржак.
– Значение первенства сильно преувеличено, – Крабух качнул головой. – Если вы, господин Воржак, первым проведете ночь с девушкой, это еще не значит, что вы будете с ней счастливы, а она с вами. Надо быть не первым. Надо быть лучшим.
По залу пролетели приглушенные смешки, и Тьяна в очередной раз подумала, как же юны её сокружники. Впрочем, дело было не в возрасте. Власта, погодка Тьяны, тоже бы захихикала.
– Значит, мы просто лучше, – заявил другой «щенок». – Лучше эраклеев и других.
Рогоз, обернувшись, пронзила его взглядом. Видимо, эраклейская кровь сказалась не только на внешности, но и на нраве. Утончённая красота и болезненная гордость – так отзывались об эраклеях. Формула, как это часто и бывает, прикладывалась не ко всем, но Рогоз отвечала стереотипному представлению.
Крабух неодобрительно поцокал языком.
– Ваши слова, господин Окреш, являются угрозой для вас самих. Ваш дедушка марев, насколько я помню. Те, кто отстаивает идею превосходства одного народа над другим, неизбежно начинают охоту за «грязной кровью». Им хватит и четверти маревской, чтобы посчитать вас чужаком и, мягко говоря, отвергнуть.
Наклонившись к Тьяне, Кора шепнула:
– Как же он хорош.
– Не влюбляйся в мастера, это пошло, – уголком рта ответила Тьяна, и сокружница тихо фыркнула.
– Ещё предположения. Нет? Тогда дам подсказку. – Губ Крабуха коснулась снисходительная улыбка. – Икуб.
– Поплавски, – выскочило у Тьяны.
Его бюст стоял в библиотечном коридоре, по которому она совсем недавно шла вслед за Зоричем, хотя Икуб Поплавски не был ни ядовщиком, ни переводчиком, ни каким-либо другим учёным. Он прославился как писатель. Также он был выпускником Старика, а ещё южанином, и потому все библиотеки в родном краю Тьяны носили его имя.
– Госпожа Островски, – мастер протянул руку, будто приглашая на танец.
Все повернулись к ней. Рогоз прожгла взглядом, в глазах Коры замерцали восторженные огоньки. Кивнув Крабуху, Тьяна начала:
– Икуб Поплавски утверждал, что когда-то у нас с мистерианцами была общая земля. А может, и общие корни, но в этом он не был уверен.
– Как такое возможно? – у Петроша от удивления подпрыгнули очки.
– Мистерианцы – дикари, и всегда были дикарями, – проворчал Воржак, – а мы…
Тьяна, не дав ему высказаться, продолжила:
– Первые люди заселили Мистерию тысячи лет назад. Основываясь на раскопках, Поплавски предположил, что их родиной была Сивирь. Как и наша. Предки мистерианцев перешли по узкому перешейку, на месте которого впоследствии образовался пролив, и остались жить на новой земле. Вот почему, согласно Поплавски, мы хороши в мистерианском. Мы уже знали его когда-то, и теперь не учим, а вспоминаем. Красивая теория. – Она перевела взгляд на Крабуха. – И всё же теория. Не более.
– Я так и сказал, – с тонкой улыбкой напомнил мастер.
«Ну если после этого он не пригласит меня в часовню, я не знаю, что сделаю», – подумала Тьяна.
– Тут мы, пожалуй, закончим с историей и обратимся к языку. – Крабух повернулся к доске: мел бодро застучал по эмали. – Поговорим о закономерностях построения речевых отрезков…
Занятие пошло по плану: учебник, лекция, конспекты. Шуршание страниц, отточенная речь Крабуха, вязь мистерианского на доске. Слова ловко вылетали из-под руки мастера и захватывали пространство с такой скоростью, что казалось вот-вот перекинутся на стену. Тьяна кружилась в бурлящем потоке знаний, но порой билась о камни – мысли о Мару, часовне, «Любоморе». Пытаясь удержать в голове всё и сразу, к финалу занятия она чувствовала себя вконец измотанной. Сознание заволакивало илом. Пухлое пособие, раскрытое на середине, манило точно подушка. Тьяна едва держалась, чтобы не опустить на него голову, не прикрыть глаза. Сколько она не спала?
Выдав домашнее задание – настолько объёмное, что по залу пролетел тяжкий вздох, – Крабух повернулся к Тьяне.
– Островски, останьтесь.
Сонливость мигом схлынула. Тьяна подняла подбородок, расправила плечи. Вот и оно! Когда все выйдут, мастер пригласит её…
– Вы сегодня хорошо проявили себя в ядотеке. – Дрогнули кончики усов. – В плане уборки. Протрите доску и выровняйте стулья.
Сказав это, Крабух вышел вместе со всеми. Рогоз на прощание бросила насмешливый взгляд, Воржак тоже не удержался от гримасы, но Кора и Лика тотчас предложили помощь. Тьяна отказалась. Она чувствовала, как от усталости и разочарования закипают слезы, и не хотела, чтобы сокружницы заметили ее состояние. Яма, разверзшаяся под ногами – так ощущался разрыв между ожиданиями и действительностью. Не обойти, не перепрыгнуть. Крабух не просто ударил её по самолюбию, он отказал ей в самом главном: возможности приблизиться к разгадке. Еле волоча ноги, Тьяна подошла к доске. С отвращением, точно плешивую крысиную шкуру, взяла старую тряпку. Подняла взгляд на меловые узоры. Присмотрелась – и ветошь выпала из рук.