– Как это банально, когда новичкам везёт, – высказался Огний. – Что ж, я готов сразиться с тобой, золотце, как создатель. И с тобой, дундук, как вкушающий. – Он метнул в Некоса острую улыбку.
– Кто начнет? – спросила Здрава, даже не пытаясь скрыть досаду в лице и голосе.
– Некос и Огний, – решил мастер.
Тихо выдохнув, Тьяна выпустила из рук измятый листок и расслабила плечи. Ей нужна была отсрочка, чтобы собраться с силами и мыслями. Да и посмотреть, как обычно проходят поединки, нелишнее.
Крабух кивнул Огнию. Подхватив флакон с туманной жидкостью, юноша поднес его к глазам, прищурился и сквозь стекло поглядел на Некоса.
– Твоя ставка: тот милый домик на озере, который завещал тебе прадед. – И поспешно добавил: – Со всем содержимым.
У Некоса вытянулось лицо, но он быстро совладал с эмоциями.
– Это две ставки вместо одной. Либо дом, либо содержимое.
– Напомнить, как звучит наша заповедь? – Огний три раза подряд щелкнул пальцами: – Без сомнений. Без споров. Принимая последствия. Думал, я не узнаю, где твоя семейка хранит редкие бесуны, украденные… ах, простите, добытые у мистерианцев? Не на того напал, друг мой. Твои яды – мои яды.
– В этом поединке тебе не выиграть, – Некос окончательно взял себя в руки. – Уверен, что в следующем тоже. – Он посмотрел на Тьяну из-под челки: во взгляде мелькнуло сочувствие. – Твоя ставка, Огний: уход из академии.
– Некос! – возмутилась Здрава.
– Без сомнений. Без споров, – напомнил он. – Меня порядком утомили выходки и ужимки нашего неприятного приятеля. Для него всё это – не больше, чем клуб по интересам. Возможность пощекотать нервы и развеять скуку. Нам пора подниматься выше, а для этого надо скинуть балласт.
– Ставки приняты, – объявил Крабух. – Мокша.
Она, похоже, была у мастера на побегушках. Девушка снова поднялась с кресла и подошла к небольшому граммофону, стоящему в углу. Теперь в ее движениях появились плавность и легкость. Мокша успокоилась, узнав, что господин Череп не выбрал ее. Она явно не была такой же истовой ядоглотательницей, как остальные.
Наклонившись, девушка достала с полки под граммофоном пластинку в темно-красном конверте. С осторожностью, чтобы пальцы не коснулись поверхности, она извлекла черный диск, установила его и опустила иглу. Пластинка зашипела, а следом комнату наполнила медленная и тяжелая мелодия. Это был жас, но не танцевальный. Мрачный, гипнотический, он звучал как голос судьбы. Доносились вскрики труб, кого-то оплакивали клавишные, а из глубин восставал контрабас. На Тьяну навалилась духота, и жалкую кроху спокойствия, полученную от отсрочки, проглотила тревога.
Когда Мокша села, все повернулись к Огнию и замерли в ожидании.
Откупорив пузатый флакон, он поднес стекло ко рту, наклонил и проглотил жидкий туман. Одним махом, без остатка. Кашлянув, Огний выпустил между губ струйку – и она развеялась в воздухе, подобно дыму.
«Он выпил. Выпил яд. Сам», – прозвучало в голове Тьяны. Напряжение резко выросло – казалось, оно уперлось в потолок и вот-вот пробьет его. Тьяна была не против: может, в дыру просочится хоть немного свежего воздуха.
Некос нервным движением откинул челку со лба, нарушив общую неподвижность, и каждый позволил себе какой-нибудь жест: Тьяна тронула шляпку, Полок скрестил руки, Здрава глубоко вдохнула, а Мокша на миг зажмурилась.
Огний, покачнувшись в кресле, прижал руку к груди, смял мантию и отрывисто хохотнул. Зрачки у него расширились, к лицу хлынула кровь.
– Что ты чувствуешь, Огний? – донесся сверху приглушенный голос Крабуха.
– Чувствую? Что я чувствую?
Не ответив, он вскочил на ноги. Пошатнулся, боком завалился на подлокотник, но тотчас выпрямился. Хромая, пошел по кругу за креслами. Шаг убыстрялся с каждой секундой, и Огний всё меньше припадал на левую ногу. У Тьяны, наблюдавшей за ним, слегка закружилась голова.
– Никчемные! Пустышки! – воскликнул он, а затем воздел руки, затряс ими и выдал бессмысленную тираду.
– «Бешегон»? – Здрава взглянула на Некоса.
– «Бешегон», – подтвердил тот.
Тьяну пробрала дрожь. То, что она читала об этом яде, внушало трепет и уважение. Человек, отравленный «Бешегоном», чувствовал невероятную мощь и ярость. Он мог выкосить целое поселение, но приступ бешенства неизменно сменялся осознанием вины. Жгучая и мучительная, она не зависела ни от нрава, ни от ценностей, ни от опыта отравленного. Из-за раскаяния – такого же рьяного, как бесчинство – человек сводил себя в могилу.
Некос добавил:
– Разбавленный, с недозрелым снежноягодником и заговорённый моим собственным заклинанием. Изменил так сильно, как только мог. Хотел целиком подавить агрессию, но, – тут Огний, зарычав, вцепился в стол, – видимо, не получилось.
– Каким задумывалось действие? – спросил Крабух.
– Бесстрашие. – Некос ухмыльнулся. – Крайне вредный бесун для такого труса, как наш неприятный приятель.
– Что?! Кто?! – взревел Огний и, смахнув пузырек с собственным ядом, полез на столешницу. – Я покажу! Вам! Всем!
Наклонившись, Тьяна подняла с ковра флакон. Когда она выпрямилась, в глаз чуть не угодила начищенная остроносая туфля. Огний, забравшись на стол, решил пробежаться по его краю.
– Он себе что-нибудь повредит, – заявила Здрава.
– Да ничего с ним не будет, – возразил Полок.
– Огний, слезай!
Он не слушал. Музыка набирала обороты, и Огний взмахивал в такт ногами, будто исполняя воинственный ритуальный танец. Каждый раз, наступая на левую, он чуть не валился вниз, но Полок и Некос поддерживали его с двух сторон.
– Я! Вас! Всех! – кричал Огний, пытаясь стянуть с себя мантию. – Пустышки!
Вены раздувались на его шее, по лицу тек пот, но нападать на остальных он не собирался. Ему хватало угроз и танцев. Не справившись с мантией, Огний принялся кружиться и выкрикивать непристойности. Тьяне досталась «южная потаскуха» – и это было еще не самым дурным из услышанного. Впрочем, ее мало волновало, что говорил Огний. Куда больше ее интересовало его поведение. В голове Тьяны крутился единственный вопрос: «Как такое возможно?».
Вначале измененный «Огнетвор», сохранивший жизни Яблоньке и остальным. Теперь преображенный «Бешегон», не дающий отравленному наброситься на окружающих. Что дальше – милосердный «Любомор»? Тьяна подалась вперед, наблюдая за дикой пляской хромоногого Огния.
– Подавитесь! Подавитесь! – по комнате пролетел очередной крик, но было видно: злая энергия пошла на убыль.
Когда Огний окончательно выдохся и полез прочь со стола, Крабух спросил:
– Как ты теперь себя чувствуешь? Можешь ответить?
– Пре-вос-ходно, – вытолкнул юноша, тяжело дыша. – Хочу еще.
– Мокша.
Подскочив, она подбежала к графину, налила в стакан воды и протянула Огнию. Приподнявшись, он резко махнул рукой – и стекло, сверкая гранями, полетело в стену. Раздался звон, осыпался дождь осколков. На сером камне осталось мокрое пятно.
– Нет! Я хочу еще этой дряни, которую сварганил дундук! Еще! Хочу! – Огний то ли захихикал, то ли захныкал.
– Победа за тобой, Некос, – объявил мастер. – Действие дара очевидно, вредных последствий не наблюдается.
– Особой пользы тоже, – заметила Здрава.
– Не соглашусь, – сказал Полок. – После того, как мой дар повредил его кости, Огний ни разу не танцевал. Он даже ходил с трудом. Врачеватели говорили, что нога требует разработки, но Огний слишком берег ее. А сейчас устроил целое представление.
– А еще он наконец-то высказал всё, что о нас думает, – добавил Некос.
Огний снова разразился ругательствами вперемешку с хохотками.
– Сколько продлится действие? – спросила Здрава.
Некос пожал плечами.
– Как и у обычного «Бешегона». Часов пять-шесть. Хотя это неточно.
– Думаю, нам лучше отложить второй поединок. – Здрава взглянула на Крабуха. – Вряд ли Огний сможет сделать ставку в таком состоянии.
– Я смогу! Всё смогу! – с пола поднялась рука с вытянутым указательным пальцем.
– Вы слышите? Он двух слов связать не способен.
– Это временно, скоро пройдет, – твердо произнес Некос.
– Ему уже лучше, – поддержал Полок.
– Не будем прерываться, – решил мастер. – Некос, Полок, поднимите и посадите его. Тьяна, ты готова?
С губ едва не слетело «нет», но она заставила себя кивнуть. Разжав кулак, Тьяна уставилась на фиолетовую жидкость. Все боролись за право попробовать бесун Некоса, но никто не изъявил желание вкусить дар Огния. С ним явно было что-то не так, и Тьяне оставалось надеяться только на «Любомор».
Когда Огния усадили в кресло, он устремил на Тьяну воспаленный взгляд и прохрипел:
– Давай, делай за меня ставку, золотце.
– Первым всегда ставит вкушающий? – ей хотелось немного потянуть время.
– Да, – ответил Полок. – Кто рискует, тот и начинает.
– А я уже определился! – Огний взмахнул руками. – Возьму натурой. Если, конечно, ты выживешь после моей бешеной смеси. – Его язык заплетался, но речь больше не была бессвязной.
– Огний, подумай хорошенько, – Здрава, нахмурившись, тяжело посмотрела на него.
– О, поверь, от нее не убудет, – рот расплылся в ухмылке. – Горски рассказывал о своих похождениях. Ты – одна из его девчонок, да? Я сразу узнал. Он говорил о южаночке. Описывал тебя. Со всеми подробностями.
Пластинка доиграла, кашлянув напоследок, и в комнате повисла тишина. Глухая и нехорошая. Похоже, под действием яда Огний проболтался о том, о чем не следовало. Он знал Вэла. Видимо, все здесь знали Вэла. Тьяна сглотнула осклизлый комок, состоящий из ненависти, обиды и дурного предчувствия, и ответила:
– Нет. Я не была одной из его, как ты выразился, девчонок. Я была его невестой. Впрочем, это неважно. И со мной, и с другими он вел себя одинаково. Как последний урод. – Тьяна выпрямила спину и подняла подбородок. – Хорошо, что ты сам заговорил о Велимире. Твоя ставка: правда. Вся правда о событиях ночи, когда он умер от «Кровобега».
Закончив, она подумала: «Уйду ли я отсюда живой?». Дело было даже не в бесуне, который ей предстояло выпить, а в сказанных словах. Стоило заговорить о Вэле, как тишина превратилась в тяжелое покрывало и придавила культистов к креслам. Так глубоко и напряженно могли молчать лишь люди, связанные темной тайной.
– Ставки приняты. – Крабух был достаточно смел, чтобы прервать затянувшуюся паузу. – Мокша, еще раз.
В комнате зазвучал жас, и все устремили взгляды на Тьяну. Длинная прозрачная пробка легла на стол, и прохладный край сосуда коснулся губ. Глоток, второй. Тьяна выпила густую, морозно-свежую жидкость с тонким ягодным привкусом, и поставила флакон на стол.
Комната изогнулась, как если бы Тьяна взглянула на нее сквозь стеклянный шарик. Тело потянуло вниз – внутрь кресла, ставшего мягким и вязким. Схватившись за подлокотники, она попыталась встать, но пальцы утонули в обивке. По ногам стремительно поползло онемение: ступни, голени, колени, бедра. Скоро, как знала Тьяна, оно доберется до органов дыхания. Так действовала карвинския.
Легкие напоследок наполнились воздухом, и тело окончательно перестало слушаться. Ужас вцепился в сердце: неужели она просчиталась? Огний действительно сварил какую-то бешеную смесь, и «Любомор» не заступится за свою жертву. Вместе с последней мыслью на голову обрушилась тьма. Трясина беспрепятственно поглотила Тьяну, и сразу стало легче. Вернее – стало никак.
Издалека ее окликнул голос Крабуха, ничего не вызвав в душе, но тотчас сменился другим. Равнодушие схлынуло, и Тьяна распахнула глаза. Ее звал Мару.
Взгляд упёрся в непроглядную черноту, но Тьяна изо всех сил потянулась к знакомому голосу, и тьма расступилась. Рука с россыпью золотых веснушек, вынырнув из дымки, протянула нож.
– Ты должна убить меня. Это единственный выход. – Лицо Мару оказалось близко-близко. – Я ошибся, нет никакого другого решения, только это. Убей меня, чтобы выжить. Я готов.
Тьяна вскинула руку и зажала ему рот. Если Медович – ее предсмертное видение, она не позволит своему сознанию испортить его. Не позволит в последний миг думать о том, взяла бы нож или отказалась. Нет уж. К Хозяину тебя, мозг! Пусть в финале правит тело, а не разум.
– Заткнись и целуй, – велела она.
Ладони легли на плечи Мару, Тьяна потянула его к себе, но в ту же секунду он развеялся зелено-медной пыльцой. Схватив пару горстей, Тьяна с досадой уставилась на пустые ладони: ничего. Ничего не осталось.
Откуда-то сзади донеслись хриплые стоны. Их мучительность и безнадежность проникли под кожу, заставив Тьяну содрогнуться. Почти не сомневаясь, что сейчас увидит истекающего кровью Мару, она обернулась. В отдалении, скорчившись, лежал Огний.
Тьяна бросилась к нему. Опустившись на колени, она тотчас заметила лопнувшие сосуды в его глазах и розовую пену, вместе со стонами выходящую изо рта. Понимая, что это бесполезно, Тьяна всё же спросила:
– Кто тебя отравил?
Булькнув, Огний протянул:
– Я-я-я.
Чего еще стоило ожидать от бессмысленного видения? Ни поцелуев, ни истин – так и время истечет. Не зная, что предпринять, Тьяна сунула руки в карманы мантии: вдруг там найдется противоядие? Пальцы наткнулись на бумажный уголок. Тьяна потянула за него, но листок не поддался. Рывок, еще рывок – и ее вышвырнуло на свет.
– Тьяна! – по ушам ударил оклик Крабуха.
Она зажмурилась. Мягкое свечение ламп теперь казалось нестерпимо-ярким. Приподнявшись на локте, Тьяна поняла, что лежит на полу. Неподалеку устроился и Огний. Живой, невредимый и, судя по сверканию глаз, всё еще под действием бесуна. Мастер тоже сидел на ковре, остальные столпились рядом.
– Я в шоке! – заявил Огний. – Она выжила. Нет, вы видите? Выжила. А значит… это значит… – он вцепился в волосы. – Я гений!
– Каким задумывалось действие? – проверяя у Тьяны пульс, спросил Крабух.
– Она должна была уснуть, – неуверенно произнес Огний. – Как от «Сномара». Надолго. А уснув, увидеть провидческий сон. Чтобы добиться этого, я использовал разные сочетания звуков… А нет, ничего я вам не скажу! Слетелись, как коршуны! – он обвел всех хищным взглядом. – Пустышки!
– Как видишь, я не уснула, а просто потеряла сознание, – прохрипела Тьяна, надеясь, что недолго пробыла в мире видений. – Дайте воды.
Мокша тотчас поднесла ей стакан. Сделав пару глотков, Тьяна провела рукой по лицу. Щеки были влажными и липкими, в уголках губ образовались комочки.
– Тьяна, как бы ты описала свое состояние после вкушения дара?
Вытерев рот, она ответила:
– Паралич. Тьма. И… возвращение. Больше ничего.
– Ты лжешь! – воскликнул Огний. – Ты спала. Спала и что-то видела!
– Со стороны это было похоже на кратковременную смерть, – отметил Полок.
– Когда люди спят, у них изо рта не идет кровавая пена, – подхватил Некос.
– Пустышки! – Огний бессильно ударил кулаками по ковру. – Вы просто завидуете!
– Ты видела, – мастер неотрывно смотрел Тьяне в глаза, – что-либо? Тьяна, ты должна быть откровенна с нами. Забудь о ставке и прости Огнию его манеры. – Кончики усов приподнялись. – Это не игра и спор. Каждый наш поединок – попытка установить контакт с богом, а через него познать истину. Это так важно. Важнее всего. Ты видела что-либо? – повторил он.
– Нет.
Тьяна крепко стояла на своей лжи и не собиралась никуда сдвигаться. Она была согласна с мастером: истина важнее всего. Только Крабух искал одну, а Тьяна совсем другую.
– Вздор! Вы что, не видите? У южной потаскухи – ни совести, ни чести. – Огний перешел на визг.
Крабух, повернувшись к нему, выставил вперед ладонь – в жесте читались и призыв успокоиться, и скрытая угроза. Казалось, выдай Огний еще хоть одно оскорбление, пальцы мастера сомкнуться на его горле. Юноша отполз подальше и притих, хотя глаза продолжали метать в Тьяну шаровые молнии.
– Надеюсь, ты понимаешь, Огний: потом у тебя не получится списать всё на действие дара Некоса, – спокойно произнес Крабух. —Каким бы сильным ни был состав, ты способен контролировать себя. Тьяна сказала, что ничего не видела. Я склонен ей верить.
«В любом случае, то, что мне померещилось, не было пророчеством, – подумала Тьяна. – Я увидела Мару, потому что лю… – она мысленно осеклась, – неравнодушна к нему. И Огния, потому что приняла яд, сделанный им. Всё просто».
Она почти не сомневалась, что бесун сработал не так, как задумывалось. Полок неспроста упомянул о кратковременной смерти: дар Огния отравил Тьяну, но «Любомор» вовремя растворил яд и помог ей вернуться с того света.
Эта версия казалась Тьяне наиболее вероятной.
– Я докажу, – выдавил Огний и, выхватив из кармана пузырек, снова сорвался на крик: – Докажу! Всем вам!
Флакон был таким же, как тот, что по жребию достался Тьяне. Сверкнула пробка, колыхнулась фиолетовая жидкость. Никто не успел и слова сказать, как Огний припал к сосуду. Дернулся острый кадык.
– Нет, – вырвалось у Тьяны.
Несмотря на слабость, она оттолкнула Крабуха и нырнула вперед. Рука потянулась к пузырьку – выхватить, выбить, не дать проглотить яд. Огний, будто ожидая чего-то подобного, хлестнул по Тьяниным пальцам. Метнувшись в сторону, жадно допил бесун и отбросил флакон.
– Видели, а? – вскричал Огний. – Теперь ясно? Ясно, что эта сука… эта сука… – он растерянно хлопнул глазами и уставился на свои ступни. – Я не чувствую ног. Так и должно быть, да? – взгляд заметался по комнате.
Крабух устремился к шкафу.
– Действие дара Некоса еще не прошло, – бросил он на ходу. – Два состава могут вступить в конфликт. Огний, дыши ровно и по возможности сохраняй спокойствие. На всякий случай я дам тебе противоядие от «Бешегона», – мастер зазвенел склянками и металлическими коробками.
– Что? Что происходит? Что… – руки Огния повисли плетьми, и тело безвольно завалилось набок.
– Скорее! – вскрикнула Здрава.
Единственная из культистов, она бросилась на пол и склонилась над Огнием. Несмотря на его взбалмошный характер, маревка, похоже, питала к нему симпатию.
– Золотце, – пробормотал он и, с сипом втянув воздух, выпустил изо рта розовую пену.
Белки глаз залились кровью, и трепещущие веки прикрыли их. Огний мучительно застонал, и Тьяну бросило в холодный пот. Тот же звук. Как в видении. Один в один. Она попыталась вспомнить, не подкидывала ли предсмертная фантазия каких-то подсказок, но в голову ничего не шло. Не в силах отыскать решение, Тьяна продолжала ошарашенно наблюдать, как тело Огния покидает жизнь. Вначале оно вытянулось в струну, конвульсивно дернулось, а следом обмякло. Его лицо и поза были точь-в-точь как в видении, вот только Тьяна не задала Огнию вопрос об отравлении. Она уже знала ответ.
Крабух отодвинул Здраву и затолкнул в ноздри Огнию толченый звёздный камень, помогающий от «Бешегона». Веки на секунду приподнялись, мутный взгляд нашел Тьяну, и юноша вытолкнул вместе с пеной:
– По… мо…
– Мы пытаемся, – Здрава сжала его руку. – Пытаемся помочь тебе!
Огний хватанул воздух, но внутри для него будто не нашлось места. Стихли стоны, снова опустились веки, и лицо налилось синевой. Огний перестал дышать.
Подняв на Тьяну мокрые глаза, Здрава металлическим голосом спросила:
– Как это вышло? Почему он умер, а ты нет?
– Не знаю. – Тьяна, держась за кресло, поднялась на ноги. – По вашим разговорам я поняла, что Огний не был хорош в ядоварении. Наверное, он сделал два разных препарата. Или повлиял измененный «Бешегон», как сказал мастер… Корний. – Она тяжело опустилась на подлокотник.
– Ты выиграла, Тьяна, – Крабух тоже встал с пола. – К сожалению, как ты понимаешь, в этот раз победа останется без приза.
– Кто-то другой может ответить за Огния.
– Кто-то другой ответит, – кивнул мастер. – Когда ты вступишь с ним в поединок и победишь. А теперь тебе лучше уйти. Нам предстоит поработать, – он принялся закатывать рукава, – чтобы завтра настоятель объявил о еще одном самоубийстве.
Препираться было бессмысленно. Тьяна сползла с подлокотника и на негнущихся ногах направилась к пролому в стене. Обернувшись напоследок, она увидела, как Полок и Крабух поднимают Огния, Здрава тайком утирает слезы, а Некос изучает пустые флаконы из-под переделанного «Сномара». И только Мокша смотрела Тьяне вслед. Когда их взгляды встретились, девушка поспешно отвернулась и отошла к граммофону.
За стенами часовни моросил дождь, мелкий, но плотный. Ветер косил его в сторону, прямо Тьяне в лицо: каждое дуновение обдавало мерзко-влажным холодом. Втянув голову в плечи, Тьяна поспешила к Погребу, и тут поняла: на ней по-прежнему надета мантия. Что ж, хоть какая-то защита от непогожей октябрьской ночи. В попытке немного согреться, Тьяна сунула руки в карманы – и замерла. Пальцы наткнулись на бумажный уголок. На секунду Тьяне показалось, что она всё еще в видении: сейчас дернет за листок – и снова очнется в тайной комнате.
Глубоко вдохнув, она отошла под деревья и медленно вытянула из кармана бумажный квадратик. Ничего не произошло: с неба продолжал брызгать дождь, ветер бесцеремонно трепал мантию и кроны. Прижавшись к вязу, Тьяна развернула листок. По бумаге вразмашку бежали буквы. Быстро прочитав записку, Тьяна изорвала ее, а клочки спрятала обратно в карман.
Кто-то всё же решил ответить за Огния.