«Что я делаю?» – флакон выскользнул из пальцев и упал на дно сумочки. Тьяна мотнула головой, словно в попытке отогнать недоброе видение. От ее поступка тянуло холодом, тьмой, ночной канавой, куда падают в подпитии и больше не выбираются. Неужели она, действительно, решила влюбить в себя Медовича – и убить его? Или влюбить – и не убивать? Даже под дулом пистолета Тьяна не ответила бы на эти вопросы. Она редко действовала по наитию и старалась думать наперед, но сегодня был необычный день. Впрочем, каждый день теперь, после укола иглы с «Любомором», был необычным. Все обыденное, нормальное и предсказуемое ушло из Тьяниной жизни.
Мару не проснулся, когда она распылила духи – лишь глубже вдохнул, двинул туда-сюда глазными яблоками и протянул сквозь сомкнутые губы: «М-м». Возможно, он узнал аромат. В конце концов, дурманным парфюмом пользовалась его мать. Интересно, слышала ли она легенду искусниц? Верила ли в нее? Тьяна – нет. Что не помешало ей применить духи, когда она на секунду, всего на секунду допустила мысль, что Медович может стать ее спасением.
Она уже думала в подобном ключе – только о Еникае. Увы, он оказался слишком мил, добр и простодушен, так что Тьяна отбросила темные мысли: видят лики, «Любомор» еще не прикончил ее совесть. С Мару все было не так однозначно, хотя убивать его Тьяна, разумеется, не желала. Просто он не был милым. Добрым, вероятно, тоже. И уж точно не отличался простодушием. А еще Медович слегка раздражал Тьяну. При виде его она чувствовала, как внутри что-то ворочается с боку на бок и никак не может улечься. Ей было неспокойно с Мару, но не убивать же его за это?
Возможно, Тьяне действительно следовало поискать кого-то на роль жертвы. Человека, способного влюбиться в нее. Да еще такого, чтобы совесть молчала, когда он умрет. Получалось, что Тьяне нужен очередной подлец, но тут крылась загвоздка. Хорошего парня досадно убивать, зато проще влюбить. А вот всякие негодяи редко способны на нежные чувства, зато и приносить их в жертву не так стыдно. Тьяна глубоко задумалась.
Минут через пятнадцать, когда Мару потянулся и сел, она спросила:
– У тебя случайно нет смертельно больных друзей?
– Ответ зависит от того, зачем ты спрашиваешь.
– Хочу поправить материальное положение, – она полоснула по нему взглядом. – И своей семьи тоже. Брак с Вэлом должен был помочь нам избавиться от долгов.
– Хм. – Медович сделал паузу. – А зачем тебе смертельно больной? В моем круге есть здоровые кандидаты, которые не прочь… – он задумался на мгновение, – познакомиться с девушкой вроде тебя.
– Как я уже говорила: мне хочется учиться, а не рожать детишек.
– Не все высокосословные помешаны на потомках. Есть и такие, кто уважает стремление девушек к знаниям.
– И все же я предпочла бы, кхм, – она приглушенно кашлянула, – скрасить чьи-то последние дни и остаться вдовой.
– Не все смертельно больные умирают быстро.
«О, поверь, я ускорю процесс», – мрачно подумала Тьяна, а вслух сказала:
– На все воля ликов.
Мару поднялся и потянул за покрывало, принуждая ее встать.
– Нам пора. – Внимательно посмотрев на Тьяну, он добавил: – Помни свою роль.
– Я жертва, – кивнула она и не сдержала ядовитой усмешки.
Клуб находился в двух шагах от парка. Скользнув под вывеску «Аромат ночи», Мару и Тьяна спустились по лестнице, оставили в гардеробе покрывало и накидку, а следом прошли в зал. Боковым зрением Тьяна заметила, что Медович тщательно заправил волосы под кепи и надвинул козырек на глаза. Костюм, помятый после сна, придавал ему чуть потасканный вид.
Стоило войти в зал, как жар толпы, полумрак, сотни звуков и запахов окружили Тьяну. Вдохнув дым трубок и сигарет, пары парфюмов, смешанные с алкоголем, и стойкий дух старого истоптанного паркета, она едва не закашлялась. Впрочем, Тьяна быстро привыкла к здешнему воздуху. Куда больше ее поразил звук.
На маленькой сцене, декорированной черными и золотыми тканями, играли музыканты. Стонали духовые, убегали куда-то клавишные, истомно вибрировал контрабас. Голоса инструментов не пребывали в гармонии. Они вламывались в пространство и, не помня себя, оголтело и оголенно носились под низким потолком. Музыка, словно смятая в порыве страсти постель, вызывала чувство неловкости, интереса и возбуждения. Сердце Тьяны разогналось и неровно забилось в ритме жаса.
Мару, цепко ухватив ее за локоть, повел к бару. Мерцали и множились, отражаясь в зеркалах за стойкой, цветные бутылки. Два барщика выхватывали то одну, то другую, и наполняли разномастные бокалы. Иногда первый начинал готовить напиток, а второй подхватывал – и это тоже напоминало жас. Мару, навалившись на стойку, шепнул что-то подскочившему барщику – и тот кивнул. Пока он смешивал коктейли, Тьяна оглядывала публику.
Люди здесь словно стремились обогнать моду. Кто-то – за счет вложенных в образ денег, но большинство – с помощью фантазии. В стиле главенствовала творческая непринужденность. Мужчины предпочитали узкие брюки и бабочки, из-под расстегнутых пиджаков мелькали яркие подтяжки, а на плечах лежали небрежно накинутые шарфы. Женщины дополняли платья шалями, крупными ожерельями, а главное – своими движениями, свободными и лишенными всякой робости. Они качали длинными серьгами, взмахивали перьями на ободах, поводили обнаженными плечами. Их руки и ноги, запястья и щиколотки, мелькали в танце.
Были здесь и те, кто не относился к «шлепкам», не задавал моду, а жил по своим правилам. Одевался – причудливо, вел себя – сумасбродно. Тьяна заметила девушку в длинном платье-балахоне с мистерианскими узорами. Распущенные белые волосы, легкими волнами стекая по плечам и груди, доставали до бедер. Девушка кружилась на одном месте, воздев руки с десятками золотых, серебряных и деревянных браслетов. В ее сторону бросали заинтригованные взгляды, но никто не глазел на нее, как на сумасшедшую.
Устия, оказавшись тут, схватилась бы за сердце и побледнела, точно поганка. Представив настоятельницу в клубе, Тьяна громко фыркнула.
Мару резко повернулся к ней, прошил взглядом и спросил:
– Что смешного?
– Ничего, – Тьяна опешила, – я просто вспомнила кое-кого.
– Кое-кого, – с непонятной злобой повторил Медович и, пригубив коктейль, бросил: – Пей.
Он сунул ей бокал – перевернутую пирамидку на длинной ножке – и напиток плеснул через край. Ледяная, липкая жидкость попала Тьяне на руку, и она охнула от неожиданности.
– Пей, – повторил Мару, тяжело уставившись на нее.
Тьяна сделала глоток, и обжигающее пойло, отдающее морозным металлом, пронеслось по горлу. Словно гиря трубочиста по забитому дымоходу – так оно ощущалось. Обрушившись в желудок, напиток вызвал дрожь во всем теле. Тьяна судорожно вдохнула и сразу поняла: зря! Воздух словно разжег внутри пламя.
– Вот, значит, как. – Медович повысил голос. – Пьешь за мой счет, а вспоминаешь кого-то другого!
Тьяна и моргнуть не успела, как его рука стиснула ее запястье, и бокал вывернулся из пальцев. Не разбился – лишь звякнул о стойку и откатился в сторону. Пойло разлилось озерцом. Люди вокруг, заказывающие напитки, отпрянули и недоуменно переглянулись. Скандалы в клубе, похоже, случались редко.
Мару подтянул Тьяну к себе и резко подался вперед. Его лицо оказалось так близко, что она, даже сквозь полумрак, заметила легкую россыпь веснушек на высокородно-приподнятых скулах.
– Сейчас, Островски, я буду вести себя по-свински, – быстрый шепот пощекотал ухо. – Потерпи.
Тьяна с досадой поняла: она сплоховала. Не догадалась, что представление уже началось, и приняла странные нападки Медовича за чистую монету. Правда, он вошел в роль раньше, чем обещал. Скорее всего, особа, которую Мару хотел привлечь, находилась где-то поблизости. Не та ли это девушка в платье-балахоне? Размышлять было некогда – настала пора включаться в игру. Мару, слегка отстранившись, что-то злобно выговаривал ей в лицо. Тьяна страдальчески наморщилась и попыталась высвободить руку.
– Пусти! – голос звучал яростно и жалко: то что надо. – Я не твоя собственность. Могу думать, о ком пожелаю!
– О ком пожелаешь? – протянул Мару. – Не раньше, чем заплатишь мне за коктейль. За всё, что я на тебя потратил!
Тьяна отметила, что у Медовича неплохо получалось изображать мелочного, заносчивого и гадкого мальчишку, а следом все мысли выскочили из головы. Мару предупредил, что будет вести себя по-свински – и не обманул. Одним рывком он повалил Тьяну на стойку. Лопатки стукнули о полированное дерево, спина вмиг намокла от разлитого алкоголя и холодного пота. Полетели бокалы, отхлынули посетители. Барщик сурово окликнул Медовича: «Эй, парень! Убери руки!». Не обращая на него внимания, Мару придавил Тьяну к стойке и бросил в лицо:
– Потаскуха!
По коже пронеслись колкие мурашки, словно ругательство разбилось над ней и осыпало осколками. Кровь ударила в голову, пересохло в горле. Тьяне пришлось напомнить себе, что надо отыгрывать роль.
Взвизгнув, она заметалась под Медовичем. Он нарочно ослабил хватку, и Тьяна не упустила момент: резким движением впечатала ладонь в щеку Мару. Его голова дернулась в сторону, на лице остался пылающий след. Кожа на руке Тьяны тоже вспыхнула, будто она снова, как в детстве, на спор коснулась раскаленного песка. Тогда Тьяна победила и получила медяк. А сейчас – что? Вероятно, свою свободу. Она хорошо отыграла роль, а значит, Мару не сдаст ее сыщикам.
Впрочем, спектакль еще не окончен.
Барщик, выскочив из-за стойки, схватил Медовича за плечи и поволок к выходу. Тот и не думал сопротивляться, лишь сыпал ругательствами и угрозами в адрес Тьяны. Вяло огрызнувшись в ответ, она сползла со стойки и оправила платье. Что делать дальше? Прикрыв лицо ладонью, Тьяна медленно отошла в угол за баром, куда едва дотягивался свет ламп. Останься она у стойки, «особе» проще было бы отыскать ее, но какая девушка будет торчать у всех на виду после такого? Обхватив себя руками, Тьяна вжалась в потертое кожаное кресло и застыла в ожидании.
Музыканты продолжали играть, а посетители – танцевать, пить и перекрикивать друг дружку. Тьяна стеклянным взглядом смотрела в пол, теребила бахрому на подоле и считала минуты. На одиннадцатой закралось сомнение: подойдет ли «особа»? На двенадцатой в поле зрения возникли остроносые туфли.
– Ты как? – голос напоминал перезвон колокольчиков на ветру.
Как Тьяна и предполагала, перед ней стояла девушка в балахоне.
– А ты как думаешь? – бросила Тьяна и тотчас, изобразив раскаяние, пробормотала: – Простите, я не хотела. Это все нервы… – она тяжело вздохнула, потупила взгляд и мысленно похвалила себя.
– Меня зовут Лука. – Девушка присела на корточки; от нее пахло спелыми грушами. – А тебя?
– Власта, – выскочило у Тьяны; пожалуй, стоило заранее выдумать имя.
– Ты не похожа на Власту, – Лука тонко улыбнулась, – девушки с таким именем обычно, несмотря на корень «власт», слабы и податливы. Ты не такая. Надломленная, несчастная, но я чувствую в тебе силу. Стержень. Скажи мне, что случилось?
– Он… – Тьяна кивнула в сторону выхода и сокрушенно помотала головой. – Тот парень считает, что я его вещь. Считает, что все девушки – вещи.
– Это не редкость, и все же тут, в «Аромате ночи», нечасто встретишь таких мужчин. Здесь безопасно. И, поверь, его больше сюда не пустят. – Лука вгляделась Тьяне в лицо, взяла за руки и проникновенно добавила: – Я вижу, что ты лжешь мне. В чем-то, в мелочах. Но в главном – нет.
Сглотнув ком, Тьяна заставила себя посмотреть на Луку.
– Я привыкла не доверять людям. Особенно, если они добры. Он, – Тьяна зажмурилась на мгновение, словно от вспышки боли, – тоже поначалу был добр…
– Нет, не был. Всего лишь изображал. Они всегда притворяются. Не только мужчины, женщины тоже. Все, кто отравлен гордыней, и считает себя лучше других.
Лука выпустила Тьянины руки и выпрямилась. Высокая, грозная, она напоминала статую неведомой богини. От сумасбродки, кружащейся под жас, не осталось и следа.
– Я помогу тебе. Мы поможем. Просто скажи, чего ты хочешь? – глаза сверкнули сверху, точно молнии из туч. – Отомстить?
Тьяна моргнула и почувствовала, как по щеке скользнула слеза. Это вышло само собой – без подготовки и желания. Смахнув одинокую каплю, она уставилась на сгиб руки: след от иглы давно исчез, но Тьяна помнила, где он был. Чуть выше родинки, на полупрозрачной дуге вены.
– Начать жить заново. Вот что я хочу. – Ответ выпорхнул изо рта, точно бабочка, которой уготована скорая смерть: легкий и безнадежный.
– Это можно, – кивнула Лука и, перехватив Тьянин взгляд, тихо рассмеялась. – Не смотри так. Это правда. Я и сама в каком-то смысле проживаю вторую жизнь.
– Тоже из-за мужчины? – поинтересовалась Тьяна.
– Можно сказать и так. Сейчас это мужчина, раньше была женщина, а до нее другой мужчина. Не спрашивай. Эта история уходит корнями к Хозяину последнего пира. – Она задумчиво поглядела вдаль и, наклонившись, прошептала то, ради чего затевался весь спектакль. – Дойди до северного конца парка, отыщи калитку в частоколе, позвони в колокольчик ровно три раза и скажи, что пришла от Луки. Тебе помогут.
Тьяна кивнула, и Лука добавила:
– Никому не рассказывай об этом. Ни единой душе. Поняла меня? Если узнаю, что ты выдала секрет, найду и перережу горло. Вместо второй жизни у тебя не будет ни одной.
Лицо собеседницы вдруг изменилось, всего на секунду, но этого хватило, чтобы Тьяна вцепилась пальцами в подлокотники и перестала дышать. Сквозь светлые глаза Луки проступили другие – темные, сквозь плавные линии лица – резкие черты, а сквозь белые локоны – черные патлы.
Тьяна зажмурилась, не понимая, что происходит. Сердце рвануло вверх и заколотилось в горле. С трудом протолкнув его обратно, Тьяна открыла глаза. Лука вновь стала Лукой. Мягко улыбнувшись, она развернулась, бряцнула браслетами и сказала через плечо:
– Ты же не упустишь свой шанс, правда, Тьяна?