В первое мгновение Тьяна не поверила ушам. Как это – «можете идти»? Зорич, что же, явился не за ней? Волна облегчения лизнула душу и откатилась, обнажив острые камни тревоги. Зачем старшему мастеру понадобился Медович? Репутация Мару точно не внушала Зоричу доверия: дважды отчисленный, дважды вернувшийся, одним словом – ненадежный. Что будет, если старший мастер захочет вышвырнуть его из академии? Тьяне не хотелось, чтобы очередной план спасения пошел прахом. Впрочем, что она может сделать? Спрашивай не спрашивай Зорича, всё равно не скажет, зачем ему понадобился Мару. А будешь настаивать – навлечешь неприятности. Лучше действовать по плану: поговорить с Гнев о вечеринке, впечатлить Крабуха вопросом о ядах… Она бросила взгляд на Мару, поймала легкий кивок в свою сторону и тронула шляпку:
– До свидания, господа.
Поднявшись на холм со всей стремительностью, на какую были способны ноги, Тьяна коротко оглянулась. Она ожидала увидеть Зорича и Мару, но их не было ни у подножия, ни на тропе среди иссохших палевых трав, ни на причале. Как сквозь землю провалились или канули в океан. Под узлом галстука, прямо в яремной впадине, завязался другой. Тугой, давящий. Тьяна сглотнула, прокашлялась – и внутренний узел чуть ослаб. Напрягая глаза, она оглядела пространство под холмом, но так и не увидела ни старшего мастера, ни Медовича. Сомнение толкнуло в спину: не вернуться ли к причалу?
– Тьяна! – окликнул сзади знакомый голос.
Обернувшись, она увидела Кору. Однокружница вприпрыжку шла меж деревянных кресел, русые волосы топорщились от утренней влажности, на многочисленных колечках и браслетках играли блики солнца. Кора пришла на холм не одна: позади плелась, путаясь в длинной юбке, Лика. Она беспрестанно поправляла шляпу, сползающую на глаза, и что-то бормотала себе под нос: должно быть, молитву. Тьяна впилась взглядом в младшую, и теперь единственную, из сестер Требух. Было бы неплохо выяснить, что ей известно о смерти Млады и Вэла. Напоследок посмотрев на причал – пусто! – Тьяна затолкнула поглубже тревогу, нацепила улыбку и махнула Коре.
– Ты знакома с Ликой? – сокружница указала за спину. – Мы встретились вчера в Погребе. Стучались к тебе, но ты, видно, провела ночь в Вельграде, – она улыбнулась и, выдавая любопытство, заглянула Тьяне в лицо.
– Навещала подругу в Деве. – Ложь легко слетела с языка. Повернувшись к Лике, Тьяна сказала: – Прими мои соболезнования по поводу сестры. Как ты себя чувствуешь?
– Плохо, – выдохнула Лика с такой тяжестью, будто вытолкнула из лёгких камень. – Меня только одно утешает: Млада теперь в сонме, в окружении ликов. Они позаботятся о ней.
Тьяна тотчас поняла, как вывести Лику на нужный разговор. Совесть подняла голову, раскрыла рот, но Тьяна не дала ей подать голос. Изобразив замешательство, она спросила:
– А ты разве не северянка?
– По батюшке, – ответила Лика и, озадаченно похлопав глазами, добавила: – И по вере.
То, что надо. Тьяна окончательно придушила совесть и, почувствовав прилив азарта, простодушно отметила:
– Думала, у вас с этим строго. Я-то южанка, у нас по-другому и… – она сделала вид, что замялась. – Ну, в целом, я не сведуща в религии.
– Я, кстати, тоже, – включилась Кора. – А что ты имеешь в виду? С чем строго?
Лика лишь растерянно переводила взгляд с одной сокружницы на другую.
– Я о… – Тьяна понизила голос, – самоубийствах.
Младшая Требух, громко ахнув, зажала рот руками.
– Всё равно не понимаю, – Кора помотала головой.
– Млада не делала этого! – выпалила Лика. – Она никогда бы так не поступила. Это же… это… – она едва могла совладать с чувствами и почти задыхалась. – Предательство. Хуже, чем предательство. Самоубивцев не берут в сонм!
– Берут или не берут – при чем тут предательство? – Кора, пригладив волосы, с недоумением уставилась на нее.
– Если убьешь себя, не станешь покровителем для живых и не встретишься с родными, когда они покинут земную юдоль. Просто исчезнешь!
– Ой, у меня такие родственнички, что я предпочла бы испариться, как дым, – Кора закатила глаза и фыркнула. – Лишь бы больше с ними не встречаться.
Лика посмотрела на нее так, словно сокружница голой ворвалась в церковь.
– Не хотела тебя расстраивать, – вкрадчиво продолжила Тьяна, – но я слышала, что Млада умерла от маковой воды. А ее часто используют, чтобы проститься с жизнью. Да и настоятель говорил про добровольный уход.
Лика открыла, закрыла и снова открыла рот. Щеки заполыхали, пальцы сжали края кителя. Чуть не плача, она простонала:
– Млада не делала этого!
– Что же, по-твоему, случилось?
– Я не знаю! Она хотела сбежать в Оссу. Говорила, там помогают матерям-одиночкам… Ой! – Лика опять зажала рот руками.
– Твоя сестра была беременна? – Кора понизила голос и подалась вперед, не в силах скрыть любопытство. – От этого? Который умер вместе с ней?
– Велимира Горски, – подсказала Тьяна: ей понравилось, что голос прозвучал сухо, а на лице не дрогнул ни мускул.
– Неважно, от кого! – выпалила Лика, раскрасневшись пуще прежнего: она явно знала, что произошло между Вэлом и Младой. – Каждое дитя – дар ликов.
– Похоже, кто-то решил забрать этот дар, – задумчиво произнесла Тьяна.
Вряд ли Млада врала сестре. Похоже, она действительно решила сесть на корабль и отплыть в Оссу: несмотря на холодные отношения двух стран, морское сообщение было восстановлено еще лет десять назад. Да и шпионы-агитаторы работали неплохо: представляли Оссу как потерянную мать, жаждущую воссоединиться с сыновьями и дочерями. Некоторые галинцы уезжали, привлеченные громкими речами, и, как знать, может, находили своё счастье на бывшей родине. Младе не дали попробовать.
Теперь Тьяна почти не сомневалась: Требух не убивала себя и, вероятно, не угощала Вэла «Кровобегом». Млада была такой же наивной душой, как и Лика; она мечтала о новой жизни, а не о смерти.
– Что же получается? – Кора от волнения сцепила пальцы: звонко цокнули кольца. – Если твоя сестра не убивала себя, значит, кто-то другой напоил её маковой водой?
Лика закивала с таким пылом, что шляпа немедля сползла на глаза. Потянув вверх за поля, она прошептала:
– Я всю ночь думала об этом. У Млады не было врагов. Она никого не обижала, ни с кем не ругалась. Сестра была доброй!
– Чтобы тебя отравили, необязательно быть злой, – Тьяна не сдержала горькую ноту в голосе. – А что насчет вашей родни?
– Родни?
– Я знаю, что вы из религиозной семьи. Не мог кто-то из ваших родственников, узнав о беременности вне брака и планах на побег, – Тьяна замялась на мгновение, чтобы смягчить вопрос, – принять меры?
Лика, моргнув обоими глазами, отшатнулась.
– Матушка? Нет, не может быть!
– Почему ты сразу подумала на мать? – спросила Кора.
– Ничего такого я не думала! – Лика протестующе замахала ладонями. – Просто у нас больше никого нет. Матушка, Млада и я… А теперь и того меньше. – Она хлюпнула носом.
– У вас совсем нет родни? – уточнила Тьяна.
– Есть, но мы с ними не дружим. Матушка говорит, они погрязли в грехе.
Тьяна и Кора переглянулись.
– А отец?
– Батюшка умер вскоре после моего рождения.
На холме повисла тишина, прерываемая лишь всхлипами Лики, посвистом ветра, шумом волн и редкими чаячьими криками. Тьяна, поглядев вниз, вновь подумала о Мару. По предплечьям пробежали мурашки.
– Слушай, прости за этот разговор, – Кора повернулась к Лике. – Вообще-то я привела тебя сюда, чтобы развеяться, а получилось по-другому. – Она криво улыбнулась. – Никогда бы не подумала, что тут, в академии, такое творится! Жуть.
– Вы же не думаете на мою матушку? – переводя взгляд с Коры на Тьяну, спросила Лика; не дожидаясь ответа, забормотала: – Она строгая, но никогда бы не сделала плохого Младе или мне. Никогда! Кому-то другому – могла бы. Честно говорю. Да, могла бы. – Лика потупилась. – У матушки непростой характер и тяжелая работа. Много ответственности. За всем надо следить: за порядком, дисциплиной, учебными планами, благочестием студенток…
– Студенток? – насторожилась Тьяна.
– Ой! – ладони сокружницы метнулись ко рту.
– Лика, твоя мама преподает в Деве?
– Нет. Она… я не должна говорить.
– Почему? – невинно спросила Тьяна. – Я вот не скрываю, что мои родители – простые южные фермеры. Звезд с неба не хватают. А твои, Кора?
– Отец судья. Мать раньше была секретаршей, а теперь алкоголичка, – Кора развела руками.
Пораженная искренностью ответа, Лика приоткрыла рот и протянула:
– О-о. – А следом добавила: – Матушка велела никому не говорить, кем работает. Она считает, это плохо скажется на моей жизни тут. Будут завидовать, издеваться и всё такое.
– Мы точно не будем, – пообещала Тьяна. – И никому не скажем.
В голове крутились варианты, кем может быть мать Млады и Лики. Мастерицу с фамилией Требух Тьяна не знала, да и Лика сказала «нет» на вопрос о преподавании. Кто же еще может заниматься учебными планами и следить за порядком? Понимание влетело в голову, и Тьяна чуть не поперхнулась воздухом. Лика тотчас подтвердила догадку:
– Матушка – настоятельница в Деве.
Устия. Конечно, Устия. Тьяна знала о настоятельнице, что она – вдова, но ничего не слышала о детях. Похоже, Устия скрывала дочерей, чтобы потом не судачили: вот тебе на, сама Девой заведует, а кровиночек в Старика отдает.
Настоятельница, наверное, десять раз пожалела, что пристроила дочек в элитарную академию. Если, конечно, сама не замешана в смерти Млады. Тьяна вспомнила куриную фигуру Устии: широкие бока, тонкие ножки, сложенные за спиной руки – словно крылья, неспособные к полету. И вечно поджатые губы. И жидкий пучок волос. И взгляд, тяжелый и прямой, точно палка, готовая обрушиться на голову.
Или Устия смотрела так только на Тьяну? Не мудрено: она видела, как Вэл ночью покидал Деву, и легко выяснила, к кому он наведывался. Вместо того, чтобы обрушиться на подкупленного Велимиром охранника, настоятельница сделала строгий выговор Тьяне и каждый день испепеляла взглядом. Будто Тьяна была виновата, что Вэл вдруг забрался к ней в окно, выставил в коридор Власту и сделал всё, что хотел.
Как странно сложилась судьба: теперь Велимир мертв, а вместе с ним и дочь настоятельницы, а Тьяна из последних сил цепляется за жизнь. Словно та ночь обрушилась на всех проклятием и сломала судьбы.
Кора хотела что-то сказать, но тут на холм с гиканьем вбежали юноши – Тьяна узнала пару однокружников. Поглядывая на девушек, парни принялись в штуку бороться за кресло с лучшим видом на океан. Тьяне они напомнили щенков, которых хозяева, шутки ради, нарядили в костюмы. Лика, ойкнув и зардевшись, спряталась за спиной Коры.
– Если кто-то будет приставать, – Тьяна глянула через плечо, – сразу говори мне.
– Приставать? – сипло переспросила Лика. – Да что ты! Никто и не подумает.
– Вспомни сестру. Не хочу, чтобы с тобой случилось что-то похожее. – Тьяна удивилась не столько своим словам, сколько чувствам: она действительно не хотела. – Ну, я в Погреб.
– А завтрак? – спросила Лика.
– Мы собирались в столовую после прогулки, – добавила Кора. – Пойдешь с нами?
– Я съела лучший пончик на свете. – Тьяниных губ коснулась улыбка. – Не хочу, чтобы овсянка перебила его вкус.
Простившись с однокружницами, Тьяна бросила очередной взгляд на пустой причал и устремилась к корпусам академии. Надо умыться, почистить зубы и собраться с мыслями – пока есть время. А еще посмотреть расписание: Тьяна забыла, какое занятие первое: произношение, история или специальность – урок Крабуха.
Стоило войти в комнату, как Тьяна почувствовала: тут побывали посторонние. Шкаф и комод стояли нараспашку, выдавая вмешательство, а в воздухе висел чужой запах. Зорич, как и обещал, устроил обыск.
Тьяна распахнула окно, а следом заглянула под стопку белья, чтобы проверить свои сокровища: наперстянку, поганку и борец. Их, слава ликам, не тронули. Тьяна с облегчением вздохнула и вдруг почувствовала головокружение. Опустившись на край кровати, она прислушалась к себе. Что происходит? Легкие будто не хотели вбирать воздух до конца, перед глазами плыли круги, пол и стены покачивались. Тьяна прижала руки к груди и ощутила, как неистово колотится сердце: казалось, оно вот-вот разобьет ребра и вывалится на ладони. Да что с ней такое? Взгляд панически заметался по комнате, но пространство не давало подсказок. Страх, разрастаясь внутри, оплетал позвоночник и тянул корни вдоль вен. Тьяна вдохнула вполсилы и повалилась на бок. В глазах быстро сгустилась тьма, но ей не хватило одного зрения. Мрак проник в разум, забился в уши, окружил всё тело. Тьяна словно оказалась в нижней чаше песочных часов – сверху удушающими волнами сыпалось небытие.
«Любомор». Это был он. Его действие.
Яд показывал Тьяне, что ее время на исходе.
Она читала, что признаки отравления у всех проявлялись по-разному. Порой «Любомор» насылал кратковременные корчи и видения, но чаще никак не заявлял о себе – просто ждал своего часа. Неподготовленных уничтожал за пару дней, а тем, кто закалял организм, давал отсрочку. Тьяна получила её – и слишком увлеклась. Забылась. Заигралась. Не думала о «Любоморе» несколько часов, а он оказался ревнивцем. Как злой двойник Мару, прижимавший к стойке. «Пьешь за мой счет, а вспоминаешь кого-то другого!».
– Не сейчас, – просипела Тьяна сквозь стиснутые зубы.
Пытаясь вернуть себе ускользающее чувство контроля, она сжала кулаки и глубоко потянула носом. В комнате больше не пахло посторонними: Тьяна уловила слабые ноты дурмана, исходящие от подушки, а еще виноград и осенние листья. Запахи чуть укрепили ее, и Тьяна решила отвоевать у небытия слух: напряглась, потянулась к звукам жизни за окном и уловила удар биты по мячу. Затем – трель свистка, всплеск хохота, шорох крон. И стук.
Громкий, уверенный стук в дверь.
Приподнявшись на локте, Тьяна уставилась на створку. Мрак отступил, но его грязные следы еще мелькали на сетчатке. Комната плавала в темно-сером клочковатом тумане.
Стук повторился. Тьяна хотела сказать что-нибудь, но изо рта вырвалось жалкое сипение. Часть мозга, до одури любящая учиться, отметила: надо записать все симптомы.
Дверь приоткрылась, и в проеме возникло лицо. Туман почти рассеялся, и Тьяна разглядела щегольски подкрученные желтоватые усы, крупный нос и внимательные синие глаза. Крабух.
Она прищурилась, пытаясь понять: видение или нет?
– Что с вами, Островски?
Взгляд мастера упал на приоткрытые коробки с сокровищами, оставленные на полу возле шкафа. Стремительно преодолев расстояние от двери до кровати, Крабух опустился перед Тьяной на колени.
– Вы что-то приняли? – оттянул веки, надавил на щеки, заставив открыть рот, а следом начал считать пульс.
– Нет. Это, – она сглотнула и вяло отстранилась, – нервный срыв.
В глазах Крабуха вспыхнуло недоверие.
– Из-за гибели Велимира Горски, – нашлась Тьяна; удивительно, но после смерти Вэл приносил ей куда больше пользы, чем при жизни. – Он был моим женихом. Вы, наверное, слышали, что он умер. – Она села и оправила юбку.
Крабух поднялся с колен и, отвесив сдержанный поклон, произнес несколько формальных слов соболезнования. Затем, с интересом оглядевшись, сказал:
– Давно не был в Погребе, но, как смотрю, ничего не меняется. Ничегошеньки. Капающие краны и пятна на потолке. Переводчиков сразу приучают к мысли, что мы здесь не элита. А в Склепе у ядовщиков, между прочим, свежий ремонт.
– Простите, что спрашиваю, но… – голос вернулся и окреп, однако сознание по-прежнему сомневалось: не причудился ли Тьяне мастер переводов? – Что вы тут делаете? В моей комнате.
– О, госпожа Островски, мухштапани стогакхе нес. – Это значило «боги послали меня». – Я ни много ни мало пришел вас спасти, – и Крабух улыбнулся так, будто знал все Тьянины секреты.