Весь день Тьяна ждала: вот сейчас откроется дверь учебного зала, в проем шагнет старший мастер и при всех объявит «госпожу Островски» убийцей. При мысли о появлении Зорича лоб и виски холодил пот, а в желудке завязывались морские узлы. Тьяна не сомневалась: Еникай ошибся в своем выводе. Никто не проникал в ее комнату с помощью самодельной отмычки. У старшего мастера имелись ключи от всех дверей.
Надежда на спасение в лице Лже-Хитвика позволила Тьяне не пропустить мимо глаз и ушей своё первое занятие, но дальше всё пошло по наклонной. Она словно во сне перемещалась из корпуса в корпус, невпопад отвечала на вопросы Боры и других однокружников, с трудом могла сосредоточиться на словах мастеров – и постоянно ловила на себе любопытные взгляды. Душу тяготило ожидание неизбежного. «Он придет за мной», – повторяла Тьяна про себя, но часы тянулись, а старший мастер не появлялся. Ждать – вот что было хуже всего: духота густела, густела, а гроза всё не начиналась.
Во время обеденного перерыва, так и не притронувшись к индюшачьей грудке и толченой картошке, Тьяна вышла из столовой и столкнулась с Гнев.
– Хозяин последнего пира оказал тебе услугу, – криво ухмыльнулась она.
– О чем ты?
– Ох, Тэ, почему ты мне ничего не рассказала? – Гнев, взяв Тьяну под руку, повела прочь от столовой. – Если бы ты только обмолвилась, что твой жених – Горски, я немедленно сунула бы твою башку под струю ледяной воды, а потом отхлестала по щекам.
– Может, поэтому я ничего не сказала? – Тьяне вдруг стало легче, и в безжизненном голосе вновь зазвучали ироничные ноты.
– Резонно, – Гнев сипло хохотнула.
– Я уже поняла, что Вэла тут многие не любили.
– Как и ты, Тэ. Как и ты. Скажешь, нет?
Вместо ответа Тьяна, понизив голос, задала встречный вопрос:
– А Млада? – она пристально поглядела в зеленые медовичевские глаза. – Млада Требух любила его?
– Вот уж вряд ли. – Гнев крепче прижала Тьяну к себе, и между охряных губ просочился злой шепот: – Он ее изнасиловал. И ему ничего. За это. Не было.
На Тьянины ноги словно повесили пудовые гири. Она остановилась, не в силах оторвать туфли от брусчатки. Горло перехватило.
– Как это – изнасиловал? – прохрипела Тьяна.
– А ты не знаешь, как это бывает? – Брови Гнев, взметнувшись, исчезли за полями шляпы.
– Знаю. – Голос сел еще на полтона, и взгляд скользнул в сторону. – Я просто не думала, что он… – Нет, в этом она как раз не сомневалась: Велимир мог. – Не думала, что здесь такое возможно.
– В пансионах случаются вечеринки, девчонки хватают лишку, и такие, как Горски, пользуются этим. Насколько знаю, Млада была из чудаковатой семьи. Религиозной. Парней в жизни не видела, пока в Старика не поступила, и не знала, что можно напороться на козла.
– Утром я говорила с ее сестрой – Ликой. Она сказала кое-что странное, – Тьяна наморщила лоб, вспоминая фразу. – «Скоро у меня тут никого не будет». Видимо, Млада поделилась с ней своим планом: выпить яд и…
– Угостить насильника? – Гнев понимающе кивнула. – Не удивлюсь, если так и было. Тем более, Горски отравили «Кровобегом», что довольно жестко. А сама Млада напилась маковой воды. По сути уснула. Навсегда.
– Откуда ты знаешь?
– Врачеватели много болтают, – Гнев хмыкнула.
Тьяну поразила внезапная мысль: почему она не сделала для Вэла какой-нибудь простой яд? Не выбрала менее жестокий способ? Ту же маковую воду. Конечно, Тьяна хотела, чтобы отравление выглядело естественным для ядовщика: экспериментировал с бесуном – и поплатился. В стенах академии это не редкость. Как там говорил настоятель? «Губительная рассеянность» или «чрезмерная увлеченность препаратами» – вот, что влечет смерть студентов. И все же: Тьяна могла выбрать более милосердный способ.
А следом она подумала, что магические яды и милосердие – вещи, невероятно далекие друг от друга. Бесуны создавались, чтобы вызывать страдания, и «Кровобег» был не самым страшным из списка. Он приносил физическую боль, но убивал быстро. «Любомор», «Сномар», «Неворот» действовали иначе. Они сводили с ума, лишали человечности и в конце концов выпивали жизнь – медленно, смакуя каждый глоток и терзая душу.
Тьяна чувствовала это. Мир серел, мертвел, съеживался до размеров отравленного сердца, и голову наводняли черные мысли. Например, такая: «Не влюбить ли в себя Еникая?».
Показалось, что сзади прозвучал голос Зорича, и кожу обдало жаром, будто Тьяна попала в вихрь раскаленного песка. Мало того, что Хозяин последнего пира дышал ей в спину, теперь к нему присоединился старший мастер. Бросив взгляд через плечо, Тьяна не увидела седую голову и пустой рукав. По дорожкам вышагивали старшекружники, суетливо носились туда-сюда новички и шествовали мастера, но Зорича не было.
Искра надежды пробежала внутри: хмарь, скопившуюся там, не отогнала, но придала немного энергии. Когда к Тьяне придут с неопровержимыми доказательствами, она может просто рассказать правду. Полуправду.
Да, она посещала часовню ночью. Видела умирающего Велимира. И пыталась его спасти. Почему не позвала на помощь? Испугалась, растерялась. Она здесь новенькая и никого не знает, да и «Кровобег» подействовал слишком быстро… Теперь всё будет зависеть от ее актерской игры. Если получится изобразить шок – а люди переживают его по-разному – у нее появится крохотная возможность выпутаться.
После нескольких часов, проведенных в душном ожидании ареста, Тьяна наконец почувствовала, что может вдохнуть – еще не полной грудью, но хотя бы четвертью.
– О чем задумалась? – полюбопытничала Гнев.
– О часовне. – Верно, верно, говори полуправду. – Почему ты сказала, что нельзя ходить туда после наступления тьмы? Это как-то связано с Младой и Велимиром?
– Раньше я ответила бы «да», – уклончиво отозвалась Гнев, – но сейчас склонна поверить твоей версии. Млада просто не выдержала и ушла, прихватив с собой засранца.
«Интересно, она знает о беременности? – подумала Тьяна. – А Еникай? А другие? Наверное, лучше не упоминать об этом. Зорич мог нарочно сказать мне о ребенке, чтобы вызвать эмоции. Если это тайна – пусть так и останется».
– Мне налево, тебе направо. – Гнев отстранилась и напутствовала: – Не грусти, Тэ. Давай лучше закатим вечеринку. Завтра, в десять. Идет?
– Не думаю, что…
Гнев цыкнула, рубанула воздух рукой и, резко развернувшись, понеслась прочь. Проводив ее взглядом, Тьяна отправилась на занятие по произношению.
Вторая половина дня тянулась, как долгие гласные в мистерианском. Мастера и учебные залы сменяли друг друга, а Тьяна думала лишь о том, как лучше подать свою полуправду. Все силы, всё вдохновение ушло на первое занятие. Еще бы, тогда она полагала, что нашла изящное решение проблемы, а сейчас просто барахталась в мыслях. Лишь один раз, на истории мистерианской культуры, Тьяна забылась и увлеклась рассказом о живых тенях, но тут ей померещилось, что в оконце над дверью мелькнула седая голова – и страх загасил огонек интереса. К концу учебного дня Тьяна почти не помнила, что они изучали. На плечах лежала усталость от скопившихся тревог.
Зорич так и не явился за ней, но это был вопрос времени. Вероятно, он отправил письмо в Вельград, вызвал сыщиков, и всё решится завтра. Размышляя о своей судьбе, Тьяна направилась к Погребу, но застыла у могилы Старика. В голове промелькнуло: «Мару, пристань, пять вечера». Взглянув на часы, Тьяна сорвалась с места и побежала к заливу. До отбытия парома оставалось шесть минут.
Тьяна не знала, что ждать от встречи с Мару и совместной поездки в Вельград, но строить догадки было выше ее сил. Спускаясь с холма, она ни о чем не думала. Не оступиться, не поскользнуться, не полететь кубарем и успеть вовремя – вот все, что занимало ее. Это было приятно, почти спасительно: сосредоточиться на теле, на ногах, на чем-то простом и понятном.
Паром был готов отправиться в путь. Дым из трубы поднимался в небо, разбавляя спелый свет предвечернего солнца. Матрос, бросив окурок в воду, лениво взялся за цепь, чтобы оградить проход. Тьяна махнула ему, крикнула, но он и бровью не повел. Пробежав последние сажени, Тьяна приподняла юбку, перепрыгнула цепь и метнула в матроса сердито-победный взгляд. Развернувшись, увидела Мару.
Он стоял, привалившись к перилам, и наблюдал за ней. Зеленую форму Медович сменил на костюм-тройку цвета жженой карамели, а кудри скрыл под светло-коричневым кепи. В руке он держал небольшой кожаный портфель, потертый ровно настолько, чтобы выглядеть щегольски.
Наладив дыхание, Тьяна направилась к Мару.
– Любишь ходить по краю, Островски? – спросил он.
– О чем ты?
– Все твои действия говорят об этом. Не взяла осколок, чтобы защититься от Хитвика. Оказалась в часовне, когда не стоило. Едва не опоздала на паром.
– А ты, смотрю, даже переодеться успел, – пробормотала Тьяна.
– Ездить в Вельград в форме – безвкусное позерство, – он пожал плечами.
– Твой костюм стоит как год обучения. По-моему, это позерство.
– Но не безвкусное, – с легкой усмешкой заметил Мару. – И все же тебе следовало переодеться.
– Последнее занятие закончилось десять минут назад. Я бы не успела.
– Открою тебе секрет, – он подался вперед и понизил голос, – уроки можно пропускать.
– Открою тебе секрет: в отличие от некоторых, я поступила в Старика, чтобы учиться.
Помедлив, Мару сказал:
– Ты права: я в академии не для этого. Не для учебы.
Тьяна подумала о вечеринках, коктейлях и наивных первокружницах, готовых утонуть в зелени медовичевских глаз, но Мару вряд ли имел в виду разгульную студенческую жизнь. На его лице застыло серьезное выражение.
– А для чего? – прямо спросила Тьяна.
Мару, чуть смежив веки, скользнул взглядом по ее лицу. Пронзительно, остро, словно в попытке вскрыть голову, заглянуть внутрь и понять: можно ли положить туда секрет? Не такой, какими они обменялись несколько секунд назад, а настоящий. Стоящий. Сердце Тьяны забилось быстрее, а следом, словно в попытке догнать его, участилось дыхание.
– Надеюсь, – произнес Мару, – сегодня мы это узнаем.
И без паузы, без перехода добавил:
– Тебе понадобится платье. Зайдем к кое-кому, чтобы одолжить. У тебя с ней, – он окинул Тьяну взглядом: уже не пронзительным, а невесомым, – похожая фигура.
Тьяна хотела сказать, что вполне способна купить себе одежду и не намерена наряжаться в чьи-то обноски, но вспомнила, что не взяла с собой денег. Ничего не поделать: придется натянуть чужое платье и пойти с Мару неизвестно куда, а иначе…
А иначе – что?
Тьяна насупилась, поняв, что даже не попробовала возразить. Ни разу. Мару не шантажировал ее, не угрожал, не произносил ничего двусмысленного. Он просто диктовал свои правила, и Тьяна почему-то слушалась. Она уже собиралась сказать, что не сойдет с парома, пока Мару не объяснится, но он сбил ее с мысли.
– Думаю, пора. – Расстегнув портфель, Мару вынул из него Тьянину сумочку. – Кажется, мы достаточно далеко от берега. Или подождем еще? – он выразительно посмотрел за борт.
– Как? – только и смогла выдохнуть Тьяна.
Мару пожал плечами.
– Ты заинтересовала Зорича. Было очевидно, что он устроит обыск в твоей комнате и найдет сумку. Возможно, ее следовало зарыть в саду под покровом ночи, но вчера я не додумался дать тебе такой совет.
Тьяна схватила сумочку. Она оказалась непривычно тяжелой: похоже, Мару позаботился о том, чтобы улики не всплыли.
– Ты…
Нет, говорить «спас меня» было слишком опрометчиво, и Тьяна сказала:
– …очень предусмотрителен. Спасибо. – Тронув его за рукав, она тотчас отвела пальцы.
Мару приподнял уголки губ.
Повернувшись к воде, Тьяна вдохнула солоноватую свежесть залива, и она растеклась под кожей. Взбодрила, очистила. Убедившись, что рядом нет посторонних, Тьяна бросила сумку в бурлящую пену и сразу почувствовала облегчение.
Кончено. Хотя бы это – кончено. Вместе с сумкой за борт будто улетела усталость. Распрямились плечи, шире распахнулись глаза, и Тьяна снова ощутила себя живой. Пусть отравленной, но живой.
В чистом небе мелькали чайки. Палуба приподнималась и опускалась, словно сорочка на груди океана. Ровно и тихо ревел двигатель. Вода, разрезаемая паромом, билась о борта и шипела.
Впереди, как блестящий монолит из камня и металла, восставал Вельград. Силуэты небоскребов, казалось, складывались в какую-то мелодию – наверное, модный жаз. Тьяна подумала: «Даже тут не обошлось без ядовитого, пусть и частично, растения», и губ коснулась улыбка.
Название нового жанра было сокращением от слова «жасмин». Лет пять назад, когда жаз только заявлял о себе, масло жасмина пользовалось большой популярностью – считалось, оно придает бодрость и вдохновение, граничащее с дерзновенностью. Выражение «давайте добавим капельку жасмина» вначале обрело переносное значение, затем превратилось в «кап жаз», а после подарило название музыкальному направлению. Оно славилось тем же, чем и жасминовое масло. Заряженные энергией жаза, «шлёпки» танцевали под него в Вельградских клубах ночи напролет.
Задумавшись о токсине в корне жасмина, Тьяна не заметила, как приблизился город. Береговая линия, засаженная портовыми кранами, грузовыми судами и пароходами, казалась затуманенной из-за дыма и влажного морского воздуха. На причалах бурлила жизнь: матросы, торговцы, грузчики и пассажиры текли двумя пестрыми потоками – к заливу и от него. Гудки кораблей, шум портового люда и крики чаек сливались с далеким, но настойчивым гулом города. Вельград звал.
Тьяна поймала странное чувство: словно одна реальность сменилась другой. Остров с академией остался позади, сумочка с уликами утонула, и Вельград вдруг показался иным, чем раньше – не таким отталкивающим. Сердце наполнилось предвкушением чего-то нового. Тьяна, чувствуя, как сверкают глаза, повернулась к Мару.
Он сказал:
– А теперь обсудим условия нашей сделки, Островски.