Елена Станиславская Любомор

Глава 1. Академия Старика

Руки вцепились в поручень.

– Я та, за кого себя выдаю, – прошептала Тьяна. – Та, за кого выдаю.

Паром неспеша тащил ее к острову. Из-под днища, вздымаясь седыми гребнями, выбегали волны. Утренняя дымка делала все зыбким и нереальным: даже собственные пальцы казались Тьяне чужими. Вся она казалась себе чужой.

Ветер, всколыхнув шарф, набросил на глаза – и серый мир потонул в кровавой пелене. Вздрогнув, Тьяна откинула алую ткань и затолкала шелковые концы за лацканы пиджака. Дотронулась до шляпки: не унесет ли в океан? Нет, с ней ветер ничего поделать не мог – шпильки крепко держали круглую «таблетку».

Впереди, насколько хватало взгляда, была лишь вода. Тьяна, единственная из пассажиров, встала у левого борта. Другие, человек пять или шесть, предпочли правый – оттуда, во всем его блистательном нагромождении, виднелся Вельград. Столица, выросшая на месте другой. Город-паразит, пирующий на разбитом сердце Мистерии. Тьяна не желала смотреть на него: навидалась, нажилась. И наживилась, как рыба на крючок. По плечам пробежал озноб.

Убедившись, что рядом по-прежнему никого нет, Тьяна навалилась на поручень и яростно зашептала в темную зелень залива:

– Я та, за кого себя выдаю. – Шум ветра, волн и двигателя жадно глотал слова. – Я – Тьяна Островски, еду в академию Старика, чтобы изучать мистерианский и делать переводы. Я хочу быть хорошей студенткой. Может быть, лучшей. Для меня важна только учеба. Учеба. Больше ничего.

Выпрямившись, Тьяна с облегчением вздохнула. Как же приятно выпустить скопившуюся ложь. Если долго держать что-то в себе, оно неизбежно начинает гнить. А то, что гниет, мерзко пахнет и привлекает внимание.

Не все сказанное было неправдой. Тьяна Островски, действительно, была Тьяной Островски. Она любила мертвый язык, как иные любят магазины платьев. При виде старинных книг у нее сбивалось дыхание, а сердце наполнялось светом. И ей хотелось, как же ей хотелось учиться в Старике – по крайней мере, раньше. Совсем недавно и бесконечно давно, до того, как город вонзил в нее свой клык. А теперь голову занимало другое.

Тьяна поморщилась и щелкнула крышечкой карманных часов. Без малого семь утра. Среда. Получается, у нее осталось примерно девять-десять дней. Тьяна сжала поручень до боли в пальцах и подавила желание перемахнуть за борт. Глупости. Кончать с собой надо было раньше. Еще тогда, в Центральной библиотеке. После того, как бросила взгляд в старый мистерианский словарь.

Да, это было бы красиво. Умереть в единственном месте Вельграда, которое ей по-настоящему нравилось. Под расписным куполом, на мраморном полу с золотыми звездами, в окружении молчаливых свидетелей – бесконечных картотечных рядов. А сейчас – ни красоты, ни смысла. Один туман.

Холод вновь пронзил плечи. Представилось, что сам мистерианский бог смерти – Хозяин последнего пира – возложил на них когтистые пальцы. Тьяна невольно прислушалась: не зазвучит ли музыка? Хозяин всегда начинал с танца.

Ударил колокол. Тьяна резко обернулась на звук и увидела, как из дымки выступает причал, а за ним – желто-багряно-зеленый холм, точно воплощение теплого октября. Пальцы снова коснулись шляпки, а затем скользнули в сумочку. Там лежала бумага о переводе, подписанная настоятельницей, старшей мастерицей и другими важными дамами из академии Девы, а также настоятелем, старшим мастером и другими серьезными господами из академии Старика. Тьяна позволила себе горькую усмешку. Она грезила о переводе с первого дня учебы. Представляла, как сдаст все экзамены на высшие баллы и отправится на «остров гениев». Спала и видела это, и даже предстоящая разлука с Властой почти не отравляла мечту. Кто бы мог подумать, что ее отравит кое-что другое.

Подхватив чемодан, Тьяна сошла на берег. Она была единственной пассажиркой, покинувшей паром на этой остановке, отчего складывалось впечатление: на остров никто не приезжает и его никто не покидает. От причала вверх вела немощеная дорога, больше похожая на широкую тропу. Вдоль нее покачивались бледно-желтые сухие травы, увенчанные пушистыми кистями с белыми улиточными ракушками. Кое-где земля подмокла и превратилась в месиво. После асфальтово-булыжного Верха, где располагалась академия Девы, шагать по грязи было непривычно. Обойти бы, пролезть через заросли, да не хочется зацепить чулки. Рассудив, что отмыть землю с туфель проще, чем заштопать тонкую ткань, Тьяна продолжила путь.

Взобравшись на холм, она увидела большие деревянные кресла, повернутые к воде. На одном, укутавшись в зеленый форменный китель и прикрыв лицо широкополой шляпой, дремал студент. Длинные, какие-то вопиюще длинные, ноги были закинуты на соседнее кресло. Голые острые щиколотки торчали из штанин. Тьяна тихо прошла мимо.

Тропа закончилась, и грязные каблуки ударили по багряному камню. Десятки дорожек разбегались в стороны, ведя к невысоким корпусам из красного кирпича, и сходились вместе на круглой площади с серой стелой посредине. В отдалении виднелись несколько башен и прозрачный купол, перехваченный металлическими скобами, – должно быть, оранжерея. Стены домов попеременно увивали то плющ, то виноград. Их листва почти не отличалась по форме и оттенку, но кое-где из зелени выглядывали гроздья темно-лиловых ягод.

Сердце Тьяны слегка, несмело затрепетало. Вот оно, место, куда она так стремилась. Стоило благоговению прорасти в душе, как его тотчас сбрил острый ужас. Вытянув шею, Тьяна внимательно и напряженно огляделась: не мелькнет ли в толпе знакомое шахматное кепи?

Всюду бурлила жизнь: спешили студенты, вальяжно вышагивали профессора, распахивались двери и окна, а на большой лужайке играли в хлопту – биты гулко ударяли по мячу, раздавались крики: «Самосал! Самосал!», и судья мучил свисток. Тьяна с удивлением отметила, что команды – смешанные: в каждой играли и девушки, и юноши. Те, на ком была фиолетовая спортивная форма, представляли отделение переводчиков. Студенты в зеленой играли за ядовщиков. Тьяна знала, что скоро тоже облачится в фиолетовое, но мир рецептов и зелий манил не меньше. Будь ее воля, она сама сшила бы себе форму, распоров и соединив два кителя и две юбки разных цветов. Правда, такой наряд смотрелся бы комично.

Задумавшись, Тьяна едва не получила мячом по голове. Он просвистел над ухом, обдав стремительным потоком воздуха, и высокий смуглый парень с двумя косами, лежащими на плечах, запоздало крикнул: «Берегись!». Глянув на него – надо же, сколько в нем мистерианской крови – Тьяна развернулась и поспешила на площадь. Черно-белая кепи, слава всем ликам, ни разу не мелькнула в толпе. Тьяна не готова была встретиться с Велемиром.

Возле стелы, пробиваясь прямо через плитку и вспучивая ее корнями, росла кривая яблонька. Она явно появилась здесь случайно, но садовник отчего-то пожалел самосевницу. Скользнув взглядом по мелким красным плодам, Тьяна повернулась к стеле.

На камне она надеялась обнаружить полезные подсказки: налево – дом настоятеля, направо – пансион. Раз в Деве ей не выдали никакого путеводителя, и никто не встретил с парома, должен же тут найтись хоть один указатель. Однако на сером камне было высечено другое.

«Остор Ястребог, более известный как Старик, основатель нашей нерушимой академии и благотворитель сего бренного мира, предстал перед ликами в 981 году от основания Галинской империи и покоится ныне под сим камнем. Рье мо не».

Тьяна почувствовала легкое волнение и знакомый азарт – как и всегда, когда сталкивалась с мистерианским. Не в учебниках и словарях – в жизни. Если не знать, как строятся мистерианские идиомы, приписка в конце останется бессмысленным набором слогов. Но Тьяна честно заработала свой высший балл в Деве. Покрутив в голове варианты перевода, она нащупала наиболее точный: «Мертвые знают ответы, да их не спрашивают».

Удовольствие, полученное от расшифровки, на миг затмило все остальное. Тьяна улыбнулась. Мимо ноги прошуршал, гонимый ветром, крупный сухой лист. Поддавшись порыву, Тьяна метнулась за ним. Настигла, наступила. Лист вкусно хрустнул под подошвой.

– Красный башмачок растоптал красный листок на красной брусчатке, – прозвучало за спиной.

Тьяна обернулась и вздрогнула, увидев собственное лицо. Исполосованное, раздробленное, точно у разбитой фарфоровой куклы. Один глаз выше другого, алые губы изрезаны трещинами. Тьяне понадобилась пара секунд, чтобы понять: это отражение. Всего лишь кривое отражение.

Перед ней стоял юноша с большим разбитым зеркалом в руках.

Оторвав взгляд от собственного искореженного лица, Тьяна отчеканила:

– Здравствуйте. Я ищу настоятеля. Не подскажете…

Юноша тряхнул медно-горчичными кудрями, указывая направо.

– Вон тот дом, из красного кирпича. Как и все остальные. Здесь действительно много красного. Кроваво-красного. – Он окинул Тьяну взглядом. – Вы впишитесь.

Тьяна пригляделась к собеседнику, и сердце подало сигнал: будь с ним осторожнее. Как с любым, кому неровня. Пронзительные зеленые глаза, кудри необычного цвета и надменное выражение лица – всегда надменное, какие бы эмоции не мелькали на нем, – громко заявляли о происхождении юноши. Тьяна не знала его, но догадывалась, кто перед ней. Один из Медовичей – рода, что древнее самой империи.

Она буркнула: «Спасибо», – и повернулась, чтобы уйти.

– Не желаете взять один?

– Что? – Тьяна глянула через плечо и, снова напоровшись на свое отражение, поморщилась.

– Осколок. – Длинные черные ресницы чуть смежились, приглушив зелень радужек. – Не хотите?

– Это шутка?

Юноша холодно улыбнулся и, пожав одним плечом, понес зеркало дальше. Тьяна проводила его взглядом. То ли у Медовича помутнение рассудка (ох уж эти древние рода, что на заре веков баловались кровосмешением), то ли… Тьяна нервно поправила шляпку. Закралось неприятное подозрение. Возможно, это была какая-то проверка. Тест на свой-чужой. Если так, она его провалила.

Выкинув Медовича из головы, Тьяна поспешила к дому настоятеля. Сухие листья, гонимые ветром, шуршали по камням. Упоительно пахло увяданием, растворенным в пряности теплого осеннего утра. На всем вокруг лежала патина запустения. Тут трещина на кирпичах, там от стены, словно кусок обоев, отвалился плющ. В Деве такого не допускали – как бы не было старо здание академии, снаружи и внутри поддерживался порядок: работницы, присылаемые с Низа, вечно что-то штукатурили и подкрашивали, скрывая изъяны. А здесь время словно выставляли напоказ. Лучшие годы Старика минули, но он по-прежнему пользовался популярностью у знатных семейств империи и, конечно, манил умников-заучек.

Настоятель не вышел к Тьяне, но его помощница любезно предложила лавандовый отвар и внимательно изучила протянутые листы. Отказавшись от напитка, Тьяна подписала все необходимые бумаги и отправилась на поиски пансиона. Благо, помощница указала направление.

Чемодан, хоть и не был тяжел, оттягивал руку. Хотелось поскорее избавиться от вещей. А еще поплакать, но Тьяна пока не знала, сможет ли позволить себе это. Она не слишком обнадеживалась: комнаты в пансионе, должно быть, рассчитаны на нескольких студенток. В Деве они жили втроем.

Тьяну, едва не столкнув с узкой дорожки, обогнал зеленый китель. Заметив аршинные ноги, она сразу вспомнила студента в деревянном кресле. Проспался, значит. Поймав странное предчувствие, Тьяна замедлила шаг. Ей не хотелось привлекать внимание студента, будто это грозило неприятностями.

А он все-таки обернулся – и оказался не им, а ею. Узкое лицо с прямым носом. Губы цвета темной охры, будто целовалась с одним из кирпичных домов. Нарочито изогнутая, какая-то изломанная, но все-таки женская фигура.

Брюки, стоило признать, очень ей шли, хотя в целом Тьяне не нравилась новая мода. Она бы и волосы не обстригла на современный «кружной» манер, если бы не дурное воспоминание, которое хотелось срезать и забыть.

Девица поправила галстук, отчего он скособочился еще сильнее, и окинула Тьяну любопытно-насмешливым взглядом. Она, очевидно, относилась к «шлепкам» – новой прослойке молодых горожанок, любящих вечеринки на крышах небоскребов и быструю, с ревом езду по ночным проспектам. «Шлепки» стягивались в Вельград со всех концов империи подобно тому, как дождевые потоки стекают в яму, и бурлили там. Откуда взялось прозвище, Тьяна не знала, но слышала от Власты пару версий: то ли из-за звука, с которым туфли с расстегнутыми ремешками шлепали по пяткам («Ах, я живу на таких скоростях, что мне просто некогда застегнуть обувь!»); то ли слово было смягченным вариантом «шлендры».

Тьяна не считала себя ханжой, но искренне не понимала, в чем смысл такой жизни. Ее куда больше влек настой бешеницы в колбе, чем игристое в бокале.

– Хм! – Сунув руки в карманы, девица пошла рядом. – Я тебя тут раньше не видала. Перевелась из Девы?

– Как вы догадались? – Тьяна попыталась не выдать любопытства.

– Говори мне «ты», ненавижу «выканье».

Выдержав паузу – может, изогнутая все-таки ответит? – Тьяна повторила вопрос:

– Как ты поняла, что я из Девы?

– Если кто-то выглядит как Дева и говорит как Дева… – она не закончила и лишь приподняла углы широкого рта. – Ну и где же зарыта кость?

– Что, прости?

– Чего перевелась-то?

– Причина перевода – в переводах. – Тьяна тоже позволила себе легкую улыбку. – В Деве недостаточно хорошо преподают мистерианский. – И это она еще мягко выразилась.

Паф, хцорвету зарин.

«Что ж, знания освещают».

У Тьяны распахнулись глаза и сбилось дыхание. Каждый раз, услышав безупречный мистерианский – а у изогнутой было идеальное произношение – Тьяна чувствовала странную смесь рычащих чувств: ревности, раздражения и радости. Древний язык шел новой знакомой, словно сшитое по фигуре платье из драгоценной ткани, и она позволяла любоваться им. Любоваться собой. Тьяне, по ее собственным ощущениям, мистерианский то жал в самых непредсказуемых местах, то становился необъятно-утопляющим.

А еще она снова почувствовала это: как слова вибрируют в воздухе и будто расчищают его – до звона, до прозрачности. Поначалу они кажутся неуместными тут, среди краснокирпичных корпусов и современных одежек. А потом видишь: это корпуса и одежки неуместны, когда звучит исконный язык. И мерещится: позвени он подольше, сдерет все, как шелуху.

Тьяна ответила:

Аль окхелова.

«Или отравляют».

Сразу поняла: не дотянула ударный слог – зажевала, не пропела. Но изогнутая и виду не подала. Дотронувшись до полей шляпы, она отвесила милостивый поклон. Охряные губы по-прежнему гнулись в улыбке – чуть насмешливой, но в целом дружелюбной.

Возможно, она хотела подловить Тьяну? Не вышло. В Деве, действительно, не делали ставку на мертвый язык, но читательский билет, точно магнит, каждый раз притягивал Тьяну в район Средни – к главной библиотеке города, чье величие начиналось с лестницы, усеянной юнцами-интеллектуалами, а заканчивалось… нет, оно не заканчивалось. Там-то, в одном величественном зале, залитом светом золотых настольных ламп, Тьяна по-настоящему открыла для себя мистерианский. Его неземную красоту, обманчивую легкость и страшную тайну.

– Как тебя звать? – поинтересовалась изогнутая.

– Тьяна. Тьяна Островски. А…

– Очаровательно! – она хрипло хохотнула. – Будем дружить. В моем алфавите как раз не хватало Тэ.

– Что, прости?

Изогнутая отмахнулась и сунула руку для пожатия.

– Гневлида. – Стиснула пальцы, встряхнула, выпустила. – Можно просто Гнев.

– Необычное имя.

– Батюшка крупно проигрался в день моего рождения. Был пьян, сердит, вот и ляпнул, не подумавши. Ты в пансион? Нам налево.

Они достигли стелы, и Гнев потянула Тьяну за собой. Той пришлось упереться каблуками в брусчатку.

– Помощница настоятеля сказала, что направо…

– А! – с досадой бросила Гнев. – Значит, ты виноград.

– Виноград?

– Да, виноград. А я – плющ. Увы, нам не суждено быть вместе.

«Не очень-то и хотелось», – подумала Тьяна, но внутри все-таки кольнуло.

Неприятно оказаться отвергнутой. К тому же, Тьяне не мешало завести друзей, пусть и фальшивых. Если у нее все получится, на кого падут подозрения? На новичков, одиночек и низкосословных, разве не так? А она – яркий представитель и тех, и других, и третьих. Только приехала, никто ее не знает, родом из южной глуши…

Поймав себя на том, что понурила плечи и опустила голову, Тьяна резко выпрямилась.

– До свидания, Гнев. – Каблуки застучали по дорожке.

– Эй, Тэ! – окликнула новая знакомая. – А ты тут вообще знаешь кого-нибудь?

Вопрос застал врасплох: Гнев словно прочла Тьянины мысли. С губ сорвалось: «Да», и Тьяна тотчас пожалела об этом.

– И кого же?

«Велимира», – прозвучало в голове, но она вовремя остановила себя, чтобы во второй раз не выдать правду.

Пауза затянулась.

– Так кого же? – Гнев повысила голос: несколько студентов оглянулись на них.

Как уйти от ответа? Молчание могло вызвать подозрение. Тьяна представила, как изогнутая дает показания сыщикам – и упоминает этот разговор. «Я просто спросила, кого она тут знает, а новенькая так зыркнула на меня, так зыркнула…».

– Медовича, – бросила Тьяна.

Гнев двумя шагами настигла ее и заглянула в лицо.

– Ты про Мару?

– М, да. – Отступать было поздно.

Охра расплылась в ухмылке, а брови сдвинулись к переносице. Гнев будто не могла решить: то ли упоминание Медовича насмешило ее, то ли насторожило.

– И где ж вы познакомились?

– В Вельграде.

– Это понятно, но где именно?

– Что за допрос, Гнев? – Тьяна старалась, чтобы в голосе звучала насмешка. – Ревнуешь?

Ухмылка стала шире и нахальнее.

– О, ревновать Мару – так себе затея. Это как ревновать океан к другим купальщицам. К тому же, те времена, – глаза по-кошачьи сверкнули, – давно прошли. Туда им и дорога.

– Какие – те? – Любопытство взяло верх.

– Когда Медовичи спали друг с другом.

– Медовичи? – с недоумением повторила Тьяна. – Получается, ты…

Гнев сорвала шляпу, и фонтан горчичных кудрей, подхваченный ветром, хлестнул Тьяну по лицу. Она отшатнулась. К губам, побрал бы Гневлиду Хозяин последнего пира, прилип волос. Отклеив его, Тьяна поморщилась с показной гадливостью и сурово глянула на новую знакомую. Та, проведя ладонью по кудрям, нахлобучила шляпу обратно и подмигнула из-под полей.

Говорок и манеры сбили Тьяну с толку. Она решила, что встретила такую же низкосословную, как она сама, но не тут-то было. Гнев, должно быть, не в первый раз обводит вокруг пальца захолустную простушку. Зачем? Чтобы посмеяться? Чтобы унизить: мол, с тобой можно говорить и вести себя только так? Если это была игра, Тьяна не понимала ее правил. И не желала учить.

– Ты чего скисла, Тэ? – Гнев вдруг хлопнула ее по плечу, да так, что Тьяна пошатнулась. – Не любишь нашу семейку? Полностью разделяю, сама не в восторге. Надеюсь, ты тут все-таки ради языка, а не из-за моего двоюродного братца. – Взгляд сделался пристальным, пронизывающим до костей.

– Я сказала неправду, – призналась Тьяна: голос звучал тихо, прохладно, и она надеялась, что с достоинством. – Твой вопрос сбил меня с толку. Прости. Я видела Мару всего раз, утром. Впрочем, не уверена, что это был он. – И следом изо рта выскочила очередная ложь: – Я никого здесь не знаю.

– Нас тут всего двое, Медовичей, а значит, ты точно видела Мару. Он на первом круге, как и ты, хотя должен быть на третьем, как я. Долгая история. – Гнев отмахнулась. – А про знакомства я спросила не для того, чтоб тебя уязвить. Подумала, может, тебе понадобится поводырь. Показать, куда можно ходить, а куда лучше не совать нос. Если что, я могу.

– Благодарю. – Тьяна растерялась на мгновение, но быстро собралась с мыслями. Да, ей пригодится такая знакомая: из знати, с третьего круга и явно немного не в себе. – Это было бы просто чудесно. Увидимся на обеде? – она вопросительно взглянула на Гнев.

– А, тысяча ликов! – закатив глаза, та подхватила Тьяну под руку. – Так и быть, провожу тебя в Погреб.

– Куда?

– В дом, где живут виноградные.

Тьянин взгляд зацепился за фиолетовые кители студентов, пробегавших мимо, и она наконец поняла, что Гнев имела в виду. «Виноград» – переводчики, а «плющ» – ядовщики. У первых фиолетовая форма, у вторых зеленая. Свет догадки, похоже, озарил лицо Тьяны – Гнев, поглядев из-под шляпы, опять усмехнулась.

– Ты что, совсем ничего не знаешь об этом месте?

– Я знаю главное. – Снисходительный тон задел Тьяну за живое. – Здесь превосходно преподают язык, а именно это мне и нужно. Остальное…

– О, поверь, учеба даже не входит в тройку того, что на самом деле важно в Старике.

– А что же, по-твоему, входит? – не скрывая раздражения, спросила Тьяна. – Вечеринки, знакомства…

Паф. – Гнев, видно, была из тех, кто любил вставлять в речь мистерианские словечки. – Запоминай. Вот что нужно делать, чтобы выжить здесь. Первое: не иметь ничего общего с моим братом. Второе: не соваться в часовню после наступления тьмы. И третье: не бродить у причала около трех утра.

Она сделала весомую паузу, и Тьяна подумала, что речь идет о каких-нибудь патрулях, блюдущих нравственность. Но Гнев имела в виду другое:

– Иначе призрак Старика сожрет твою душу, – с удовольствием закончила она.

Загрузка...