Первую после людей расу породила Сэльсидон, привнеся в мир зерубов – сущностей с человеческим телом и звериной головой. Им, как детям первого Семени, было даровано право жить близ богов на утесе. Зерубы довольно редко удостаивают визитом мир смертных. От союза благословенного зеруба и человека рождается нефилим: наполовину зверь, наполовину смертный.
Я привалился на подоконник, потирая переносицу.
– Ты же сказал, что от нее не будет проблем!
Как мне на этот раз целовать Джейсона Фемура в зад, чтобы выкрутиться? Мать бы разразилась очередной тирадой о том, что удивляться нечему, раз принимаю на службу «безродных дворняг».
Мой кабинет кипами заваливали документы, неподписанные предложения об обмене ресурсами и просьбы отрядить солдат. Под слоем развернутых свитков лежала карта Седого холма, над которой я просидел не одну бессонную ночь. В кабинете с трудом развернешься, но он служит мне добром: по правой и левой стене высились шкафы для бумаг, а посередине стоял простой письменный стол.
Лейтенант Хендрикс с досадой в глазах свел брови.
– Она отличный солдат! Надежная, верная, сильная – и с запалом. Ты сам видел ее в бою! Какой огонь, Эрефиэль!
Его густая щетка усов оживленно, пылко шевелилась, как и все лицо в мелких морщинках. На почти пятом десятке лейтенант обладал исключительно острым и проницательным умом, не имеющим равных, пусть и уступал молодым в быстроте и свирепости – из-за брюшка.
– В ее запале и проблема. Джейсону Фемуру наплевать, какая она в бою! Надо же было не поладить именно с его сыном… Папаша потребует суровой кары.
Хендрикс взвешивал возможности.
– Гм, но ведь это не первенец, а четвертый…
– Пятый.
Он кивнул.
– Пятый сын. Может, отец проявит снисхождение.
Я с горькой усмешкой помотал головой: Джейсон Фемур – и проявит снисхождение! Для него простить такую пощечину – все равно что открыто расписаться в своей немощи.
– Ты не понимаешь. До сына ему и дела нет. А вот до своего имени, которое Нора попрала, – напротив. Она, можно сказать, подняла руку на самого отца.
Тут нас прервал стук в дверь.
– Войдите, – отозвался я, опираясь о деревянный стол пальцами.
На пороге возникла вооруженная девушка с забранными в пучок темными волосами. Ее приятные скромные черты искажало возмущение. Нора поникла и не смотрела нам в глаза – точь-в‑точь малое дитя перед отповедью.
– Оставьте нас, – приказал я Хендриксу.
На выходе он рукой в перчатке сжал Норе плечо и что-то шепнул на ухо.
– Лейтенант!
Хлопнул ее напоследок по спине, закрыл дверь.
Я устремил на Нору протяжный взгляд. Все тянулись, тянулись секунды. Было видно, как стыд в ней борется с гордыней – и пока не ясно, кто кого теснит.
Висело молчание, и лишь гомон солдатских голосов со двора его разгонял. Нетрудно догадаться, из-за чего шумиха. Нора мялась, не решаясь заговорить первой.
– Что скажешь в свое оправдание? – подтолкнул я разговор.
– Он сказал, чтобы я перед ними всеми ноги раздвинула!
Слова слетели с ее языка так, будто их заранее готовили к залпу. Едва она открыла рот, я уже поднял ладонь.
– Ты унизила и покалечила отпрыска одного из самых влиятельных дворян Клерии. Того, кто приходится ближайшим советником королю Астону. Самосуд я не потерплю, даже если Кэссиди к тебе лез.
Нора напряглась и с суровой миной вздернула подбородок. Если прежде ее стыд выдавали красноречивые морщинки на лице, то теперь они полностью разгладились.
– А вдруг он бы попытался меня изнасиловать?
– Тогда следовало бы доложить мне, – вздохнул я.
Сам не верю, что говорю и что подразумевают мои слова. Но это будет меньшее из двух зол.
– В прошлый раз, когда я пожаловалась, вы его только отчитали. Он не унялся.
Нора права. Будь по-моему, Кэссиди бы ни за что не получил места в гарнизоне. Тошно было наблюдать, как в битве он прячется за спинами гибнущих товарищей. Даже вспоминать мерзко.
– С обычным солдатом я бы не церемонился, но сейчас у меня связаны руки. Его направили ко мне приказом свыше.
– Выходит, пусть он и дальше ко мне пристает? Дальше тычет в меня отростком? Дальше измывается, а мне ничего не делать? – Она говорила твердо, с холодной сталью в голосе.
Я испустил тяжкий, полный сожаления вздох. Нора и вправду доблестный воин: она с нечеловеческим рвением стремглав ныряет в битву, увлекая за собой всех остальных. Такие солдаты мне очень нужны, но, если к делу примешивается политика, я бессилен.
– Нора Дэмиель Роусом, я перевожу тебя к другому командиру. А до тех пор поезжай домой. За тобой пришлют.
На этих словах ее самообладание дало трещину. Глаза расширились, в голос вплелся страх:
– Нет!
По моему пристальному взгляду она явно поняла, что не совладала с чувствами, и обуздала себя.
– Умоляю, не надо. Я приношу извинения. Можно ведь как-то иначе.
– Извини, Нора. – Я помотал головой. – Это лучший выход. Фемуры захотят тебя распять, и нужно бить на упреждение. Если переведу тебя, возможно, они успокоятся. И больше не придется терпеть выходки Кэссиди.
– А дальше-то что?! – вспылила она. Терять ей уже было нечего. – Вещи таскать? Доблестная тягловая единица – так, что ли? Или караулить поселение акар? – Нора сплюнула. Каким ядом было проникнуто это «акар».
Я посмотрел на плевок под ногами и с прохладцей перевел взгляд на нее.
– С акарами сражаются и в других ротах.
– Но вы командуете только этой, – парировала Нора, на этот раз непоколебимо. Перевод был для нее сродни разжалованию. Вполне понятно.
– Как, по-твоему, если останешься, Кэссиди будет еще приставать?
Она на минуту задумалась.
– После сегодняшнего? Вряд ли.
Я хмыкнул. И впрямь, поразительный душевный огонь – пусть и доставляет мне головную боль…
– Возможно. А вот его отец точно не успокоится.
Она помялась.
– А как же ваш отец? – Ее голос дрогнул. – Белого Ястреба знают и чтут все. Может быть, он…
– Давай-ка проясним. – Я прижег ее взглядом и приблизился, вбивая каблуки в пол. – Ты, безвестная девица из глуши, не вытерпела укол от молодого дворянина и сломала ему руку. Теперь я, Эрефиэль Нумьяна, отпрыск Белого Ястреба и госпожи Имри, сломя голову понесусь к отцу на утес Морниар, чтобы он махнул волшебной палочкой и ты дальше играла в войнушку?!
Я смотрел на нее сверху вниз, тяжко дыша. Мой голос с каждым словом возрастал, распалялся; от ярости я утратил привычную лаконичность фраз.
Ее веки чуть дрогнули – от испуга. Я вдруг понял, что надвинулся слишком близко и своим резким дыханием обжигаю ей щеки.
Нельзя командиру позволять себе такие выходки. До чего безобразная сцена… Я взял себя в руки и отошел к столу.
– Вы… в конюшне вы велели мне зайти, – мягко напомнила Нора.
Я повернулся. Она опять смотрела в пол.
– Забудь. Мне доложили, что в Роще грез замечены акары. Я хотел, чтобы ты это проверила, раз твой дом все равно в той стороне.
– Я готова!
– Нет, я отряжу других. Отправляйся к родным.
Мой гнев иссяк, слова больше не обжигали. Я вновь оперся о стол лицом к окну, слыша за спиной, как униженная Нора выходит и закрывает за собой дверь.
С «безродными дворнягами» и правда пора кончать.