В нашем мире две самые страшные чумы. Первая зовется гнилью и, не различая ни племен, ни сословий, заживо выедает зараженных изнутри. Эта хворь столь черна, будто стекла с ночного небосвода. Вторая чума – забвение. Преданный забвению бесследно вычеркнут из жизни и памяти – но откуда известно, что он был? Ответ прост: оставшуюся после него пустоту ни с чем не спутать.
Не помню, когда колокол умолк. Я сидела на деревянном крыльце нашего дома и вытирала слезы. Мягкое место горело огнем. Вся семья зашла внутрь, а я отдалась в плен осенней прохладе, не вытерпев общего неловкого молчания.
Бдительное око Верховного Владыки, это величественное светило, вздымалось вдали над низинами, взгорьями и городами, за которыми раскинулся морской простор. Угрюмый серый мир обрастал оттенками посветлее.
Шмыгнув носом, я приобняла себя за плечи. Зябко. Унять бы дрожь…
За спиной раздались шаги, и знакомо скрипнула дверь. С момента отцовской порки я ни словом не удостоила родных. Рядом со мной на крыльцо присел Фредерик, нескладно подломив ноги-оглобли.
– Чего пришел? – буркнула я.
Он пожал плечами.
– Мама проведать велела. Она бы и сама пришла, да Том после сегодняшнего не в духе.
Лямки у него теперь были надеты как надо, вылинявшая белая рубаха заправлена в штаны.
– Зря ты, конечно, ляпнула.
– Спасибо.
Он улыбнулся. Не смог удержаться – как всегда.
– Как думаешь, это все правда?
– Что правда?
Я показала на сияющее солнце.
– Правда – это глаз Верховного Владыки?
– Тише ты! – испуганно шикнул брат.
– Что такого? Услышать он нас не услышит!
– Да не Владыку твоего я боюсь! – Фредерик оглянулся через плечо на незакрытую дверь, будто оттуда сейчас выскочит, как демон, взбешенный отец. Пронесло… однако теперь брат перешел на полушепот.
– В сказки, сестренка, я, может, и не верю, а вот что отец спустит с нас шкуру – еще как.
– Так, значит, не веришь в око?
– Верю, не верю – неважно. Важно, во что верит отец, и мне этого предостаточно. Лучше мотай на ус, да поскорее.
Он похлопал меня по коленке и встал.
Фредерик, конечно, прав. У меня перед глазами встало бешеное отцовское лицо, когда он завелся утром. Глаза не просто пылали огнем – в них был страх. Я всего раз видела его таким, застав как-то в хлеву среди коз. Он хлестал себя плетью, и между ударами я разобрала слова «забудь Семя» – их он повторял надсадным стоном. Кожаные плетки стегали его исполосованную спину, раз за разом мучительно впиваясь в плоть алеющими кончиками. Он как будто нарочно забивал ненавистное имя себе под кожу – так мне казалось.
В душе я жалела, что напомнила ему о забытом Семени. О том, кого не называют. Даже думать о нем грешно – но как можно не думать?
За спиной опять скрипнула дверь, и я обернулась. Теперь ко мне вышел Бен. Я насухо вытерла лицо и шмыгнула носом в последний раз.
– Досталось тебе из-за меня? – трогательно посочувствовал он.
– Нет-нет, ты что. Я сама ляпнула глупость. Ты не виноват.
Бен кивнул и оперся спиной о дверь. Он еще ласковее сказал:
– Отец велел тебе сходить за водой.
Что ж, раз велено, надо идти. Собравшись с духом, я заставила себя как можно теплее улыбнуться.
– Спасибо.
Солнце вернуло миру краски. Птицы с щебетом слетали с крон, передо мной пожужжали дружным дуэтом и устремились прочь стрекозы.
Путь к колодцу вел по косогору, где почти никто, кроме нас, не ходил. Мы жили на отшибе, в стороне от трактов. Над землей до сих пор висел запах позавчерашнего ночного дождя, и раскисшая тропа еще не успела высохнуть. Оставалось лишь подобрать заляпанный подол коричневого платья и шагать по грязи боком.
Я подняла глаза к солнцу. Вот бы отец сегодня отпустил погулять с друзьями – но как к нему подступиться? С извинениями или вообще улизнуть наудачу?
Хватятся меня нескоро: все самые изнурительные хлопоты по хозяйству обычно брал на себя Фредерик, любимый первенец, которому отец уделял почти все внимание, – даром что и в Бене тоже понемногу просыпался труженик. Я с досадой пнула с тропы несчастный камушек.
Как чудесно было, когда он не отсылал меня, выпоротую на коленке, за водой, а потчевал преданиями из Каселуды. Из отпрысков Верховного Владыки я больше всех любила Сэльсидон, на которую всей душой мечтала походить. Светоносная госпожа, первое Семя монаршей крови. Воительница, что вершит подвиги в блещущих доспехах, с мечом из чистого солнечного света в руке. Та, чьими стараниями впервые удалось оттеснить Хаар.
Поначалу отец умилялся при виде меня в плаще и с палкой вместо меча, но с годами мои причуды все больше его злили. «Знай свое место! Святых боготворят, им ревностно служат, а ты!..»
Дойдя до колодца, я поставила на кладку бадью и отогнала мух.
– Ну, Фредерик! – зло фыркнула я.
Веревка не лежала как надо, на кладке, а болталась в колодезном зеве. Не оставалось ничего, кроме как перегнуться за ней через край.
– Глядите все, я Фредерик! Папулечка во мне души не чает! – ерничала я, вытягиваясь все дальше. – Ну же, еще чуть-чуть!
Пальцы уже коснулись веревки…
И тут нога соскользнула по грязи.
Я перегнулась через кладку колодца навстречу бездне. Сердце замерло.
В последний миг я ухватилась за деревянную перекладину для веревки. Перед глазами все застлала чернота пропасти, в груди и в ушах мощно заколотилось. Мое пыхтение гулко отдавалось от стенок колодезной утробы.
И вдруг я поняла, что на меня оттуда смотрят.
Верно, чудится? Я прищурилась и, честное слово, в глуби мне блеснули зеленым изумрудные глаза, по три с каждой стороны, расположенные клиновидным узором.
– Далила! – послышалось сзади.
Вцепившись в веревку, я оглянулась. Ко мне по склону спешил Фредерик. Когда я вновь посмотрела вниз, изумрудных глаз уже как не бывало.
Отпрашиваться у отца к друзьям – задача не из приятных. Из раза в раз нужно напустить на себя сокрушенный, как можно более жалобный вид – жалобный, но ни в коем случае не жалкий – и в меру приправить его правдоподобными извинениями.
– Иди. Но к ужину – домой.
Сдержать облегченную улыбку было сродни подвигу. Я заторопилась из хлева, где отец кормил коз, но он вдруг подозвал меня:
– Далила.
Я подошла с опущенной головой и разгладила платье. Сама невинность!
Он испустил вздох. Знакомый вздох, который не давал забыть, что мой отец вообще-то достойный человек с любящим сердцем – чересчур любящим, как казалось порой. Он подступил. Я непроизвольно вздрогнула: утренняя порка была еще свежа в памяти.
– Я не обижу. – Отец хотел было сжать мне плечо, но только слабо взял за локоть. – Прости, что наказал. – В его глазах читалась боль. – Я люблю тебя, но пойми, ты… осквернила святое. – Последние слова он уронил с губ так, будто излагал непреложную горькую истину.
Отец хмуро свел брови. Мы оба сейчас думали об одном и том же: об утре – и косвенно о забытом Семени. Да, все-таки отцу не позавидуешь. Как объяснить родной крови то, о чем и заговаривать грешно?
В конце концов он избрал простые слова, зато от чистого сердца.
– Я правда очень, очень тебя люблю, дочь. Тебе всего тринадцать зим, а я желаю тебе долгой и счастливой жизни. Больше никогда не называй Верховного Владыку по имени. Не должно нам его произносить.
Я кротко кивнула, в душе радуясь, что отец меня простил. Ни к чему нам держать обиду, ведь нужно жить дальше.
– Славно. – Он с улыбкой погладил меня пальцем по щеке и отвернулся к козам. – Возвращайся до захода ока.
Я кивнула и вышла.
Я спускалась к реке, где сидели на корточках Перри, Бэк и Джеремия, швыряясь в воду галькой. Недоставало только Дейла.
– Простите, что так поздно!
– Где пропадала? – заговорил Бэк.
Меня бросило в краску.
– С отцом не поладила.
Мальчики повели бровями.
– А из-за чего? – подал голос Джеремия – пухлощекий, но такой милый мальчишка, на два года младше нас всех. Глаза у него были голубые, а сердце – золотое.
Ответ пришлось взвесить, ведь на ум пришел тот, кого нельзя вспоминать, и я внутренне одернула себя, отчаянно силясь задушить эту мысль. Сказала в итоге уклончиво:
– Я назвала Верховного Владыку по имени.
Все охнули.
– Мне бы отец язык вырвал! – воскликнул Перри.
Один лишь Джеремия равнодушно передернул плечами.
– Мне бы не попало.
– Ой, а вы слушали колокол? – оживилась я, меняя тему.
Джеремия помотал головой.
– Я хотел выйти послушать, но мама с папой запретили. Сказали, мы Зрящие, так что лучше спать или помолиться, а Владыкам мы не поклоняемся.
Я не уставала поражаться их вере. Как объяснила мама, ее зародили те, кто оберегал память о забвенных душах. «Кого узрели, тот существует, а значит, не исчезнет из мира без следа», – говорила она. Недаром семья Джеремии так чтила ангелов, чьи крылья обсыпаны глазами.
Отец же на вопрос о том, кто такие Зрящие, проворчал только:
– Сборище еретиков.
Бэк вздернул нос.
– Да твои родители верх от низа не отличат.
Джеремия угрюмо потупился.
Я подскочила к Бэку и шлепнула по голове. Он с растерянным видом схватился за макушку.
– Ты что?!
– Они пусть верят во что угодно, а ты не смей обижать друга!
– Больно! – только и выдавил он в ответ.
Перри хихикнул, и вдруг мы встретились глазами. Я первой отвела взгляд.
– На всю жизнь запомню это утро. От колокола исходила такая… дрожь. Такой бас, что гудела сама земля, и меня пронзало насквозь, сотрясало душу. Казалось, что…
– Мир трескается, – довершил Перри.
Бэк завороженно кивнул. В нем еще был силен утренний трепет. Им владело ощущение высшего чуда.
– А… а у меня сестра приедет! – ввернул Джеремия, лишь бы хоть как-то влиться в разговор.
– Как она? – полюбопытствовала я.
Он опять весь радостно засиял.
– Они отбили акар к самой границе!
– Везет же некоторым, – насупился Перри. – Все бы отдал, лишь бы вместе с ней оборонять наш дом!
Он с улыбкой замахал по сторонам воображаемым мечом. Я и сама сгорала от зависти.
– Ее разве не должны отослать в гарнизон на заставу? – Бэк нахмурился.
Джеремия замотал головой.
– Она обещала заглянуть, когда закончит дела.
– А мама с папой одобряют, что она солдат? – спросила я.
Он щекасто, по-дурацки осклабился, качаясь взад-вперед на перекрещенных ногах.
– Не-а! Дуются, что не замуж за Зрящего вышла, а в клерианское войско подалась. Да она их будто слушает!
Джеремия рассказывал о Норе с такой пьянящей братской любовью, что даже его вечно выгнутые брови распрямлялись, а лицо озаряло блаженной улыбкой.
– Скажите-ка лучше, куда сегодня пойдем? – сменил тему Перри.
Бэк предложил в лес, но он отмахнулся.
– Может, в Вороний город? Сегодня как раз приедет Галливакс! И Дейла повидаем!
Все были за.
– Только мимо акарских трущоб не пойдем. – Его слова были пронизаны страхом.
Бэк кивнул.
– Как этих акарских беженцев только в войско берут? Я б им пол мыть не доверил! – Он сплюнул.
– От воинственных сородичей они отреклись, – возразил Перри.
– Акар – он и есть акар. Шестнадцать лет живут на нашей земле! Как их только другие лорды терпят?!
– Хватит, – одернула я. Разговор принял такое русло, что добром бы не закончился. – Идем в Вороний город. К трущобам – ни шагу. Все довольны?