Когда раскололось левое око Верховного Короля, мир окутала ночь. Лучи его соткались в луну, а осколки усеяли небосвод звездами… и неведомо, что таится в черноте беспросветной пустоты между ними.
Ноги сами несли меня по лесу. Листва сухим хрустом вторила моим безрадостным мыслям. Я был не в себе. В ушах раздавались отзвуками стоны Недальи и Колота.
Возлюбленная отдалась другому… Он – истинный акар, да? Не чета мне? Или, может, дело в росписи наколок? Я‑то скорее сложен врачевать, лечить недуги по заветам матери Маргарет, а не проливать кровь в бою, как Колот. Он вообще подумал, как меня обидит?
Предположения роились самые гнусные, однако, что больнее, правда была еще хуже. Я отгораживался от мысли, что Недалья открылась мне, а я ее отверг.
– Болван… Какой болван!
И в этот миг меня словно водой окатили. Я шагал по вечернему лесу куда глаза глядят, как вдруг столкнулся лицом к лицу с горсткой людских детей. У меня упало сердце.
– Бежим! – вскрикнул мальчик и под руку с девочкой помчался с пригорка вглубь лесного полотнища.
– Стойте! – Не знаю, на что я надеялся.
Тонкую тишину Рощи рассек громкий, пронзительный девочкин визг.
Гуган их разбери! Ругнувшись, я бросился следом.
Ничего хуже не придумаешь. Акарам и так запрещено выходить из лагеря без конвоя, а еще и встретить детей… Мне несдобровать! Нельзя, чтобы на меня донесли.
– Стойте! – повторил я, перемахивая через поваленное дерево, под которое нырнул самый грузный мальчик. – Я вас не трону!
Если они и слышали, то даже не думали замедлиться и унять крики.
Я мог бежать шире, во весь мах, но боялся потерять опору на косогоре – и вскоре потерял, врезался в ближайшее дерево.
– Не убегайте! Прошу!
Меня наверняка насильно призовут в войско или хуже: казнят. Как бы поступил отец?
Я отчаянно силился подняться, но куда наступить? Земля была скрыта ковром листвы. В конце концов я шатко встал и опять устремился в погоню.
Дети между тем бросились врассыпную.
Я перемахнул одно бревно, лежащее поперек оврага, второе, третье, четвертое и перегнулся через пятое, хватая мальчика с девочкой…
Но та с визгом поднырнула под моей рукой. Тут мальчик крутанулся на месте и тяжко ударил меня палкой – та переломилась, угодив мне в глаз. Меня отбило от бревна, земля ушла из-под ног. Лес, дети – все пролетело перед глазами сверху вниз. Я грузно рухнул на спину, дух вышибло из легких. Испуганно кричали. Разом отовсюду.
Я попытался подняться. Дышать больно. Зажмурился раз-другой, чтобы не так двоилось в глазах.
– Умоляю! Я все объясню! – просипел я, хватая ртом воздух, приходя в чувство. Начал было вставать, но тут меня вновь повалило навзничь мощным ударом в бок.
Я наскреб сил, как сумел, и откатился – очень вовремя, потому что в дюйме от меня в грязь вонзился клинок. Я закряхтел, встряхнул головой.
В узком овраге стояла напротив человеческая женщина в белой рубахе, коричневых штанах и солдатских сапогах с заклепками, а в ее руке сверкал меч. Сдув с лица выбившуюся прядь, она с нетерпением дотронулась пальцами до клинка и встала в широкой стойке.
– Я‑то все думаю, чем бы унять досаду… Акарской кровью.
Женщина сделала выпад. Жажда кровопролития ее растравливала. Я отскочил как можно дальше.
– Умоляю, не надо! Я вам не враг!
Тут я пяткой зацепился о ветку и рухнул – и тут же по звериному чутью перекатился вбок. Меч вгрызся в землю там, где миг назад было мое сердце.
Пришлось против воли пнуть ее в живот. Она отшатнулась, а я вскочил на ноги.
– Я из акарского поселения! Не трону я вас!
Меч вновь рассек воздух. Я увернулся. Сердце частило, и я чувствовал, как понемногу начинаю звереть. Удар, второй, третий, я подныриваю, а сталь клинка ударяется о дерево.
– Знаю-знаю, – ядовито пропела она, стоя теперь чуточку привычнее. Глаза все так же сыпали искрами. – Знаю и откуда ты, и что ты за тварь. Выродок паршивый. Вы все как один. На что тебе дети? Зачем гнался? Убить хотел? Сожрать? Принести в жертву своим гнусным богам? – плевалась она с едкой желчью в голосе.
Я закипал; по телу, по венам расходился огонь. Всякий акар на моем месте бы полыхал. Ярость подзуживала, нашептывала выплеснуть ее, суля заветную свободу, разрушение оков.
Уворот, еще уворот, и еще. Из-под шепотков гнева пробивался голос Йуты: «Смотри по сторонам!» Я увильнул влево, на склон оврага, и обогнул дерево.
– Отбивайся! – требовала моя противница.
Она рубанула в развороте, метясь мне между головой и плечами. Меч свистнул по воздуху и глубоко вгрызся в древесную кору.
Мечница не успевает заметить, как я со всего маху лягаю ее под дых.
Меч выскользнул из рук, и несчастная полетела спиной в грязь. Всю рубаху перепачкало, клинок так и остался торчать в дереве.
Я смотрел ей прямо в глаза. Как заражала ее тлетворная злоба! Меня затягивало в пленительную пучину слепого бешенства, круговерть ненавистных мыслей о том, что люди мешают нас с грязью, нарочно бьют по самым больным местам копьями слов, чтут Владык, которые сидят себе на горе! Я все им припоминал, доводя себя до белого каления, чтобы хватило ненависти дать отпор. В голове один раз страстно вскрикнула Недалья.
– Не враг я тебе, – процедил я сквозь зубы. – Но если хочешь боя, уважу.
Движения и приемы, которым учил Йута, воскресли в памяти, настраивая тело на битву.
Я шагнул к противнице по склону. Она встала и вскинула кулаки без малейшей тени сомнения на лице. Ее карие глаза прыгнули на меч в дереве за моей спиной.
– Рискнешь? – дразнил я. Не из веры в свою победу, нет: просто красная пелена застила глаза.
Женщина шаркнула вперед, не отрывая ног от земли. Не торопилась, понимала: одна ошибка – и конец. Кругом все как-то неестественно смолкло, точно лес затаил дыхание, наблюдая за нашей схваткой.
И тут раздался оглушительный визг.
Это же голос той девочки. Но люди так не кричат. От этого дребезжащего, чудовищной силы вопля воздух будто пронизало иголочками. Даже деревья и те стряхнули с себя оцепенение, покачнувшись. Моя вспышка гнева стихла, и мы с противницей переглянулись. Она опустила кулаки, свирепый огонь в глазах сменился испугом.
Мы, тяжко дыша, стояли секунду, две. Хватило бы, впрочем, и одной. Слов не требовалось, решение было принято вмиг.
Вытащив меч из дерева, я протянул его воительнице, и мы вдвоем помчались на крик.