Смертным случалось вопреки здравому смыслу бросать вызов Владыкам. Таковым был и Плут Хегир. Он заявил, что признает мастерство Кузнеца непревзойденным, коли тот создаст щит, который ни одним ударом не сокрушить. Кузнец принял вызов. Хегир наперед знал, что соперник преуспеет, и когда довелось навесить щит на руку, преисполнило сердце Плутово ликованием. Не ведал он и не мог ведать, что всякому удару суждено пройти сквозь щит. Так и не успел Плут Хегир воздать по справедливости мастерству Кузнеца.
Мой клинок обрушивался на щит Эрефиэля. Вновь и вновь нефилим отказывал мне в удовольствии ударить как следует. Да, я держала его в напряжении, но при этом и сама уже запыхалась, обливаясь потом.
– Довольна? – поддел он.
– Никак нет!
И вновь выставил учебный щит. Мечом еще ни разу не взмахнул, чтоб его!
Я зашаталась, изнуренно осела на пол, силясь отдышаться; мокрые от пота волосы налипли на лоб.
Эрефиэль все понял и кивнул, складывая оружие. Он стоял босиком на деревянном полу бойцовского зала: штаны закатаны до колен, свободная рубаха колышется на сквозняке, несущем из окна запах одуванчиков и заливистую птичью трель.
Когда мы только вернулись в его дом – совсем скромный, уверил он, на фоне родительского имения, – генерал предложил чаю, но при виде сумрачной тени на моем лице решил переменить подход. Так мы и оказались в бойцовской.
Это был пустой зал с начищенными половицами, где хватит места по меньшей мере на двадцать человек. По углам красовалось декоративное оружие: булавы, копья, мечи на подставках и даже два-три набора лат для красоты.
– Разминка – лучший способ выпустить пар, – сказал Эрефиэль. Я тоже отбросила меч. – Где училась сражаться?
Помню, как сурово и официально он держался со мной на первых порах, а теперь – с такими приязнью и добродушием. Видимо, потому что перестал быть моим командиром.
Я молчала. Он продолжил сам:
– Точно не в армии. У нас такому не учат.
– Дядя научил, – наконец ответила я.
– Дядя? Что это за дядя, раз умеет так драться?
Я смешалась.
– Весьма… сложный.
– А‑а… – Он явно понял намек. – Вот какой дядя.
Эрефиэль подступил и присел рядом.
Я не уставала восхищаться его статными чертами. Чистейшими белками глаз – вдумчивых и красивых, как ранний лед на озерной глади, – длинными ресницами, сродни сосновым иголкам в раннем снегу.
Повеяло из окна, и я с замиранием сердца посмотрела на перья, ожидая того, как они затрепещут.
Он посмотрел на меня с улыбкой, возвращая из забытья. Слишком я залюбовалась.
– Молодец, что сегодня пришла ко мне за помощью. Без нас все кончилось бы плачевно.
Я какое-то время молчала.
– Что станет с Далилой?
Эрефиэль пожал плечами.
– Будет служить в церкви, оберегать святыни и заветы Владык здесь, в Клерии, а затем отправится по городам, где нужна помощь Праведниц.
– А вы? Она ведь теперь связана с вашим именем.
– Формальность, – отмахнулся он. – Меня это ни к чему не обязывает. Но если Далила нарушит условия помилования, отвечать придется моему дому. – Его лицо стало непроницаемым.
– Как отвечать?
– Должно быть, штрафом. Ну и разумеется, общественное положение пошатнется. – Он посмотрел сочувственно. – Всей серьезности тебе не понять. Скажем, Далила вырастет жестокой и предаст всю Клерию огню. Такой позор моей семье уже не смыть. Влияние, репутация – все понесет урон. От нас не только королевский двор отвернется, но и простой народ. – С каждой фразой он все сильнее мрачнел, но вдруг ожил: – Хотя я абсолютно убежден, что зла от нее не будет.
– Ей нельзя колдовать?
Он грустно кивнул.
– И с родными видеться. Жизнь ее теперь принадлежит Владыкам.
Мы неловко помолчали. Тут мне пришло кое-что в голову, и я зашарила глазами по стенам. Виду старалась не подать, но Эрефиэль все равно заметил.
– Что такое? Что потеряла? – заговорщицки, игриво спросил он.
Я потупилась, как застуканная за воровством конфет с верхней полки девчонка.
– Ваш меч. Берениэль, – созналась я поневоле скромно.
Нефилим улыбнулся во все зубы – такое с ним нечасто.
– Жди.
Он тут же вскочил и вышел, а я не успела и слова вымолвить. Оставалось только ждать, но зал такой просторный и пустой – куда себя деть? Я было встала и оперлась о стену, но нет, не годится. Так несколько минут и ломала голову, выискивала естественную непринужденную позу, но все выходили нарочитыми.
Надобность в этом отпала, когда Эрефиэль вернулся с зачехленным мечом.
Мне еще не доводилось видеть нефилима в бою. Ему это и не нужно. За боем генерал наблюдает со стороны верхом на Зефире, отдавая приказания, – но, право, какие слухи о нем ходят! Якобы от его боевого танца взгляда не оторвать: он точно перо на ветру; чужим клинкам его не настигнуть, а воздух вокруг себя он превращает в длинные разящие ленты.
Эрефиэль еще не обнажил меча, а я уже трепетала и чуть не отговаривала его.
– Брось. Мой же меч, в конце концов.
Генерал положил Берениэль на ладони. Сталь переливалась, будто отполированная самоцветной крошкой, эфес украшало золотое навершие, кожа рукояти была с виду безупречной. Длинная, тонкая, мраморного узора гарда не даст вражескому мечу ссечь пальцы.
Длиной клинок не потрясал, да и в целом имел привычный вид. По рассказам я думала, он больше, и совсем не ожидала такого лучистого сияния.
Единственное, что в нем удивляло, – особенность лезвия.
С первого взгляда клинок имел обычную обоюдоострую форму, но вблизи одна грань ближе к острию становится на две трети уже другой, как если бы кузнец уснул за точильным кругом.
– Взмахни, – разрешил Эрефиэль.
Я отшатнулась и в священном трепете вскинула руки.
– Вы что, как можно!
Он усмехнулся и сам положил мою ладонь на рукоять.
– Не бойся ты так.
Рукоять и на ощупь оказалась весьма привычна, зато каким балансом обладал меч, невзирая на форму. Казалось, брось его – и он вспорхнет на крыльях.
– Взмахни.
Я так посмотрела на генерала, будто Владыки вот-вот разразят меня молнией. Но повиновалась.
Странное чувство. Я покосилась на Берениэль, взмахнула опять, с силой. Да, очень странно.
Удар, еще удар. Нужно как следует прочувствовать замах, тяжесть – и вдруг тяжести не стало. Меч выскользнул? Я глянула на руку – и нет, он крепко зажат в хватке, налит прежним весом.
Ничего не понимаю. Я наморщила лоб.
– Он как будто…
– Исчез из руки, да? – закончил Эрефиэль.
Главного вопроса он так и не дождался и сам перешел к объяснению:
– Меч становится невесомым как перышко. Потому и носит название Берениэль.
– А удары убыстрились.
Он кивнул.
– С замахом струя воздуха за узкой гранью закручивается и разгоняет клинок.
Я мало что поняла. Эрефиэль подступил так близко, что пахнуло потом и чуточку лавандой.
Он провел пальцем вдоль тонкого сужающегося лезвия.
– Эта грань сделана так, чтобы закруглять за собой ветер и придавать скорости каждому удару. Чем чаще разишь, тем гуще поток воздуха и невесомее клинок.
Он взял у меня меч.
– Так что при должной быстроте… – Меч замельтешил шумным смерчем, расплываясь в неуловимое для глаза пятно. Вскоре прервался и ветряная занавесь вокруг него развеялась. – Он как будто растворяется в воздухе.
Визит в генеральское имение помог унять тревожные чувства, вознаградив усталостью. Думать о Далиле и о том, как несчастной девочке удружили мои родители, не было сил – зато меня заняло другое.
Кем мы с Эрефиэлем все-таки приходимся друг другу? Я с первого дня на службе его почти что боготворила.
Стать, достоинство, доблесть при обороне Седого холма стяжали нефилиму небывалую славу, еще когда я только мечтала связать жизнь с армейской службой. На него молились. Мне исключительно повезло, пусть и недолго, побыть его подопечной. Он обаятельный, отзывчивый, приятный во всех отношениях. Но мне нужен не друг, а командир – воодушевляющий пример для подражания.
Что только не лезло в голову по пути на выход. В какой-то миг меня окликнул Сару и в благодарность за сегодняшние хлопоты угостил пирожным.
Что утром, что теперь я растерялась при виде шавину. Он не грязный, как я ожидала. Учтивее меня. Внезапно, к своему стыду, я поймала себя на том, что таращусь на шрам, и покраснела. «Изгой», – промелькнуло в мыслях. Хотя, если его и покоробил мой взгляд, недовольства дворецкий не выказывал.
Я вновь направилась к железным воротам и за вязью кованых завитков разглядела женщину в белом. Праведницу из суда. При виде ее на ум опять пришла Далила, что, конечно, не скрасило дум. Как там эту монахиню звали? Мать Винри?
Меня она приветствовала спокойной улыбкой.
– К генералу? – коротко справилась я. – Он дома.
– Вообще-то, я бы предпочла поговорить с вами, – невозмутимо обозначила женщина.
Ее прямота обезоружила. Пожалуй, не стоит с ней так резко. Без матери Винри я бы не сетовала о судьбе Далилы, а оплакивала ее смерть.
Она прямо смотрела мне в глаза.
– Как Далила? – спросила я.
Монахиня кивнула.
– Станет достойной сестрой нашей общины.
Опустилось молчание. Монахиня нарушила его первой.
– Меня зовут…
– Я знаю, кто вы.
– Не имею удовольствия похвастаться тем же.
Я замешкалась.
– Нора. Нора Роусом.
Мать Винри кивнула.
– Что вы хотели? – спросила я.
Мать Винри попросила отыскать Каселуду Далилы. Когда она вернулась за Эриком в суд, его вместе с книгой уже след простыл. Монахиня бы сама разыскала стражника, но он покинул Клерию – и я подозревала, куда держит путь. Лучше бы мне там не появляться… Нет, ради Далилы я обязана.
До Бракена добраться нетрудно, но только если не на своих двоих. Повезло, что по дороге попался обоз с рабочим дюжей, отеческой наружности. Я заплатила рубленым серебром. Дорожная беседа началась и кончилась его вопросом «Как звать?», что весьма порадовало. Я опасалась, попадется такой попутчик, у которого рот не закрывается.
Дорога ползла по круче, слева от которой бликовала река Дельбур. Свежий воздух и панорама ласкаемых ветром лугов нежили сердце после сегодняшних потрясений.
Я временами вспоминала об Эрике, гадая, где в Бракене его искать. Проще и безопаснее всего наведаться в подпольные бойцовые ямы. Если нет, то пройтись по борделям – кретин явно не прочь впихнуть в любое отверстие.
Перед глазами, к моей досаде, встало безразличное лицо Далилы. Где же та прежняя ясноглазая бойкая девочка? Всегда она была мне по душе и особенно умиляла, вступаясь за Джеремию перед язвой Бэком. Я даже с улыбкой воображала их с Джеремией свадьбу. Пусть я не создана для семейной жизни, масса женщин счастливы пойти под венец.
Мысли маятником качнулись в грядущее, и вырисованная в голове картина полиняла. Обтрепало краску по углам, мазки подернуло трещинами, насыщенный яркими цветами холст окропило грязными брызгами.
Джеремия взрослеет, и от этого, хочешь не хочешь, становится грустно. Даже после того как я четко дала понять, что стоит на кону, он все равно донес на подругу, обрек ее на подневольное существование.
Впрочем, всего я не знаю. Не исключено, что родители просто выдавили из него правду – и, скорее всего, это так.
Теперь вместо брата я тихо бранила их. Как повезло вырваться из логова этих лицемерных изуверских дикарей, будь оно трижды проклято. Впервые я ощутила укол стыда. Хотя нет, не впервые: стыд – давний мой спутник по жизни, но, если не взнуздывать его, они вновь накинут на меня удавку.
Ради свободы я, по сути, бросила Джеремию на съедение этим варварам. Раньше их пагубное влияние делилось между мной и братом пополам, а ныне он терпит его один. Когда отыщу Эрика и верну книгу, придется наведаться домой на пренеприятный разговор.
Тяжкая дума о горе-родителях породила новую, о дяде Дункане. Не заглянуть ли к нему в Бракене? Пока что я отложила эту мысль под сукно.