Глава первая ДАЛИЛА

Что случилось с тех пор, как Хаар начал надвигаться? На карте мира гнойником разрослась Чаща. Дикий зверь обезумел. Чудеса культуры вроде Нетленной библиотеки Делгата и целые города, как Хеймур, считаются навеки утраченными. Да что города – в тумане утопло целое Асаманское царство со всей пустыней. Долго ли осталось нам?

– Из дневников клерианца

Я никогда не чувствовала себя такой ничтожной, как перед ликом утеса Морниар – отвесной громады, черной волны, что взмыла над горизонтом и, казалось, с минуты на минуту нас захлестнет. Мне чудилось, будто эта невообразимая скала подпирает небосвод.

Не было в Минитрии уголка, где не слышали бы ее колокола. Его раскатистый потусторонний бой пронизывал чистой и звучной нотой, отдаваясь в костях и проникая в недра души.

Занимался рассвет. Небо облепило грузными облаками. Временами редкий луч слегка раскрашивал осеннюю хмарь. В такое утро сам мир как будто пребывает в полудреме, ленясь стряхнуть сон. Отцу пришлось силком вытащить меня на двор и поставить в шеренгу к братьям и маме напротив нашей лысой, без единого колоска, пашни, которая, казалось, замерзла не меньше меня. Пронзительно пахло осенней сыростью.

Фредерик сонно потер глаза и прикрыл зевок длинными пальцами. Одевался он определенно на бегу: одна лямка высоких рабочих штанов болталась на поясе, другая была перекручена, но Фредерик держал рот на замке и не выказывал недовольства. Он все в жизни сносил молча.

Бенджамин был бы и рад посетовать, но где взять сил? Веки поминутно смежались, и он осоловело пошатывался из стороны в сторону, словно тростина на ветру.

Я же молчала нарочно. Отец всегда только и ждет того, чтобы я заныла.

Лишь Том, не тая в себе протеста, безудержно надрывал горло. По счастью, ему всего лишь несколько месяцев.

– Уйми сына, Мириам! – гаркнул отец.

Мама, нахмурившись в ответ, закачала моего грудного братика на руках. Его звонкие всхлипы пронзали утренний сумрак – эфемерный, под стать пленке первого льда на озерной глади. Если плач остро ее раскалывал, то колокольный бой дробил в пыль и каждый удар его отдавался во всем моем теле. Страшно представить, какой этот колокол величины!

Бледный свет отражался от соседских домов ореолами, которые мягкая поволока присыпала морозными блестками, только добавляя пейзажу уныния.

– Роберт, ему ведь и года нет! Пожалей малыша. – Мама качала Тома взад-вперед, утешая шепотом.

– И правда, пап. Сегодня же такой день! – подлизался к отцу Фредерик, за что был награжден его гордой, с довольным прищуром, улыбкой.

– Да, сынок. Великий день.

Отец потрепал его по охряным кудрям, хотя Фредерик был почти на голову выше. Рослый, щуплый, с руками и ногами как оглобли, он напоминал огородное пугало, а от вида его жутких пальцев пробирала дрожь.

– Далила! – выбил отец меня из мыслей. – Хватит ворон считать. При нас рождается новое Семя. Это ведь чудо! – Он остыл так же внезапно, как вспыхнул. Вдруг на его лицо легла тень. – Жалко, дед не дожил, – вздохнул отец. – «А вдруг сегодня, вдруг сегодня появится Семя?» Каждый день это лопотал, все рта не мог закрыть.

Я сквозь тонкое полотно дымки оглядывала голый на много миль пейзаж. Утес Морниар высился на границе обжитых земель обсидиановым стражем, поверх которого простерлись владения высших созданий – еще более темные на его фоне. Оттуда смутно проглядывал черный силуэт твердыни неестественных вытянутых размеров, словно из мира сновидений. Обычно чем дольше я смотрю на утес, тем более косым он чудится, будто передо мной загнутый край мироздания.

Порой там видны башни, устремленные в небо сталагмитами, порой – купола зданий и всполохи магии красок. А как-то раз – всего раз! – оттуда донесся ужасающий утробный рык последнего из драконов по имени Вол’тар. Дети болтают, он размером с гору, но я не верила, пока не услыхала. Отец сказал, что он у Владык на привязи. Можно сказать, сторожевой пес.

Но даже Вол’тару ни за что не влезть по отвесной стене утеса – придется простереть крылья и взлететь. Вертикальный лик Морниара вздымался к самым облакам, взирая на нас сверху вниз, а на самой вершине, грезилось мне, наблюдает за своими подданными Верховный Владыка.

Бен стряхнул с себя дремоту и вслушался в раскатистый гул колокольных ударов. Казалось, это бьется сердце лежащего в покое великана.

– Пап, а зачем вообще этот колокол нужен? – полюбопытствовал брат.

Ох и вскинется сейчас отец, думала я, – но нет. Душу он отвел иначе, заведя рассказ о Верховном Владыке и его Семени.

– Давным-давно, когда Владыка только пришел в наш мир, все было окутано туманом Хаара.

У соседей и в Вороньем городе поодаль зажигались тусклые огоньки. Народ смело высыпáл в тягостную осеннюю прохладу, чтобы поприветствовать рождение Семени.

– Он создал страны, города, создал саму жизнь из Хаара и отогнал туман туда, где он сейчас.

– А где он сейчас? – поинтересовался Бен.

– Роберт, он совсем маленький, – встряла мама, предчувствуя отцовскую вспышку.

Отец вздохнул. Колокол усмирил его очередным мерным ударом.

– Хаар – это туман, который окружает все земли Минитрии. – Он для наглядности раскинул руки. – В нем кроется огромная мощь, но не всякий ее обуздает. У Владык Хаар зовется по-своему.

Он распалялся – так, что даже плешивая коричневая борода затряслась. Темно-карие глаза выразительно расширились и загорелись упоенным огнем; Бен увлеченно ловил каждое слово из его кривозубого рта. Отец резво размахивал загрубелыми руками, вдыхая в легенду еще больше пыла и надежды.

– Затем Верховный Владыка сотворил подданных, тоже Владык. Это высшие бессмертные создания, до того могущественные, что горы расколют и осушат моря! А глаза свои монарх превратил в луну и солнце!

Завороженный Бен охнул. То ли колокол виной, то ли всеобщее оживление в столь ранний час, но теперь обычное отцовское предание захватило его на порядок сильнее.

– Но не знал он, что в наших сердцах поселится зло. Мы породили тлен, жестокость, пренебрегли его бесценным даром. И тогда он создал время.

Отец указал на парящий в небе далекий остров с золотым минаретом, вершащий свой путь вокруг Минитрии. Его незапятнанный шпиль сверкал в лучах чистого света.

– И породил Верховный Владыка первого из ангелов, что властвуют над временем, – Великого Архонта. Только гнусное Зло все равно пустило корни.

– А откуда оно вообще взялось? – спросил Бен.

Огромное око Верховного Владыки уже вынырнуло из-за горизонта и вздымалось по небу. Том утих, присосавшись к маминой груди. Мама же с нежной улыбкой смотрела на Бена, чей пыл и вправду одновременно заражал и умилял.

– Из нас! – воскликнул отец. – Каждую тысячу лет ростки Зла всходят вдали от человеческого мира и растут, напитываются нашими грехами. Из-за этого монарх породил первое Семя. Вначале бесполое, оно со временем стало женщиной по имени Сэльсидон – чадом первого Цикла, отпрыском королевской крови. Она созвала союзников и сразила Зло, а сердце его принесла в жертву, чтобы создатель сотворил нам землю, где мы теперь живем, растим еду, трудимся. И грехи людям были отпущены, потому что срезали их с Минитрии, как гнойный нарост.

Отец указал на утес Морниар за полосой широкого луга, несущий свой грозный неусыпный караул.

– А колокол, сын, называется Утренним. Он возвещает, что с рождением Семени, одиннадцатого в своем роду, пришла и новая эпоха. Теперь Архонт, хвала его безграничной мудрости, добавит к году один месяц, и станет их одиннадцать.

Я терла одной голой ступней о другую, слушая вполуха.

– У Владыки Эймира уже было одиннадцатое Семя. – Слова сами прогрызлись из моего подсознания, застали меня, полусонную, врасплох. Я тут же прикусила язык.

Мама вздрогнула, и Том опять захныкал. Фредерик, вмиг побелев, убрал руки за спину и отшатнулся. Один Бен ничего не понял.

Побагровевший отец пронзил меня бешеными глазами навыкате.

– Как ты смеешь звать Верховного Владыку по имени?!

Колокол теперь как будто звонил по мне. Казалось, он расколет повисшую тишину на куски.

– Извини, отец!

– Не было никакого одиннадцатого Семени! – Он за руку потащил меня в дом.

– Прости, прости!

– Не было его! О нем не вспоминают! Не вспоминают! – громом повторял он – скорее себе, чем мне, – и с каждым разом в голосе добавлялось надрыва.

– Отец, пусти! – По моим горящим щекам катились слезы. Дремота в один миг развеялась. – Извини, молю, извини! – Я едва не срывалась на визг.

– Ничего, больше не вспомнишь! Отучу!

Колокол продолжал ронять удары, пока мир затапливало светом. Отец перегнул меня через колено, уж держа наготове ремень с железной пряжкой.

Едва ли за колокольным боем кто-то слышал, как меня наказывают.

Загрузка...