Сыночек. Я не забуду тебя. Ты моя жизнь, мой свет. Пусть хоть небо наземь упадет, я не забуду твоего лица, твоих глаз. Нет. Нет. –, вернись. Лицо, какое лицо? Я забываю. О ком я пишу? О ком пишу? О ком пишу?
С несчастья в Роще грез минуло три дня. Да, там видели акар, я знал, но не придал должного значения – и вот моя халатность сгубила одного ребенка, а другого искалечила.
Утешало одно: теперь я знаю, чем спасти Нору от гнева Джейсона Фемура, – но какой ценой…
На третий день я лично отправился в Рощу верхом на своем Зефире. Кличка пусть и не самая оригинальная, зато меткая: он и вправду резв, как ветер.
Однако прежде нужно было наведаться в Вороний город.
Я спешился. Мне отрывисто, заученно салютовала Нора. Как и думал, явилась на место встречи заранее: солнце едва встало. Ее волосы были убраны в хвост, она неотрывно смотрела на меня.
– Ты рано.
– Жду уже час, командир, – сказала она как бы невзначай.
– Не сомневался в тебе, – не то подшутил, не то похвалил я. Ну да ей явно все равно.
Возможно, что Нора – лучшая из всех новобранцев на моей памяти. Пламенная, с несгибаемым стержнем внутри, она заткнет за пояс многих ветеранов. Тем досаднее, что ее пришлось перевести в другой полк. Она еще устроится где-нибудь, и преотлично, – но в ушах все равно звучали упреки матери, что я слишком пекусь об окружающих.
Мы шагали по городу, и Нора по-воински сжато рапортовала о бое в Роще. В тот день она ехала на обозе в Вороний город и перед самым закатом сошла, чтобы прогуляться по лесу, собраться с мыслями. Вдобавок тревожила весть об акарских лазутчиках.
Сразу после случившегося Нора адресовала мне два письма. В первом, официальном рапорте, она сухо описала цепь событий, а вот во втором, более личном, изложила правду целиком, уже не опуская щекотливых подробностей. Стоило бы послать зачарованный список с чародейской печатью, но, конечно, они редки и дороги.
Хвала Владыкам, Нора Роусом доверилась чутью. Без нее и того акарского паренька трупов было бы больше.
– Я велела взять акара под стражу.
– Что?!
Уму непостижимо!
Нора от недоумения на секунду запнулась.
– Где он? – добавил я.
– В карцере, – растерянно ответила она.
Пришлось устремить шаги на другую половину города. Солнце уже отрывалось от горизонта.
Пройдя врата, я зашагал по акарскому лагерю. Полусонную стражу при виде меня встряхивало.
– Эрефиэль.
– Это Эрефиэль.
– Гляди-ка.
Один веснушчатый, с гнездом рыжих волос, зевая и на ходу застегивая штаны, выбрался из палатки – и уперся заспанными глазами в меня. Его пронзило молнией, натянуло в струнку.
Не обращая внимания на их шушуканье и неуклюжие салюты, я шагал к большому сараю, который с первого взгляда легко принять за конюшню.
У входа по обе стороны сидело по стражнику. Оба при моем приближении ахнули.
– Открывайте, – скомандовал я сквозь зубы.
– Слушаюсь, господин. То есть генерал. Эрефиэль. – Недотепа еще и неловко поклонился, прежде чем открыть.
Я вошел в полумрак. Да, почти что конюшня, но маловато сена. Внутри – ни души. Сделав четыре шага, я сдвинул ногой хилый тюк.
За мной вбежал стражник с фонарем, разгоняя вялые обрывки тени. Следом вошла Нора.
– Открывайте, – холодно повторил я.
Он поспешно дернул задвижку и отворил спуск под землю.
– С фонарем за мной, – приказал я Норе. Она подчинилась, боясь меня злить.
Стражнику я велел остаться.
Спуск вел в сырой, пропахший плесенью каземат. Гулко капала влага, в глуби позвякивали кандалы.
Луч фонаря явил сокрытую во мраке тайну: железные клетки, скованные по углам железными гвоздями. Пол устилало соломой, поверх нее в клетке валялась пустая миска, рядом стояла облепленная мухами бадья. В душной тесноте зловоние резало глаза.
За прутья клетки держался сгорбленный акар-подросток с настороженным лицом. Руки и ноги закованы в цепи.
– Отпустить его, – распорядился я.
– Командир, он же…
Тут мой задавленный гнев хлынул через край. Я рявкнул на весь тесный каземат:
– Живо отпустить!
Нора неохотно сняла ключ с гвоздя и открыла замок. Скрипнули петли, она вошла. Падали капли, шаркали сапоги, звякали оковы.
Она не боялась его – презирала, как всех акар, но не боялась. В конце концов, освободив несчастного паренька, она вышла ко мне.
– Я свободна, командир? – Голос подрагивал. Нора вот-вот взорвется.
Я кивнул. Она вжала ключи мне в грудь и тяжко зашагала вон.
– Идем, – вздохнул я. – Приношу извинения за арест.
Звали его Хрома. Он источал дикий, но не злобный пыл. Клыки время от времени обнажались в искренней светлой улыбке, несмотря на то что бедняга почти двое суток томился под землей.
Мы сидели на соломенных кучах у выхода из казематов. Я велел принести парню теплой еды, питья и одеяло – достойных, а не отбросы и рванье, которые обычно подсовывают акарам.
– Объеденье! – Хрома глотнул похлебки и зажевал куриной ножкой.
Радуется, точно человеческий подросток в поджаром и мускулистом теле акара. Он куда цивилизованнее, сдержаннее сородичей, а значит, более сговорчив.
– Можно возьму порцию маме? – попросил он.
Я улыбнулся. Какой беглый байрский. Из закоулков разума опять послышалось: «Хватит подбирать безродных дворняг!»
Нет, сейчас же отсечь эту мысль.
– Безусловно, – чинно кивнул я. – Я прослежу, чтобы ей тоже досталось.
Хрома на миг заглянул хищными акарскими глазами в мои белые. Сейчас что-то спросит.
– Вы так добры, – удивился он, будто лишь сейчас заметил.
– Считаешь, напрасно?
– Я ведь акар.
– А я нефилим.
– Это другое, сами знаете, – помотал он головой и недоверчиво продолжил: – Ваши доспехи, волосы… А как на вас смотрит стража! Для них вы полубог, а я чистокровный дикарь.
Хрома кивнул на двери конюшни над казематом. Я успел заметить, как солдаты отвернулись.
– Вас любят, а нас ненавидят. – Его улыбку смыло покорной угрюмостью, словно иней с камня водой.
Я облизнул губы, подаваясь ближе и подбирая нужные слова.
– Пусть они и смотрят косо, но ты герой, сам понимаешь. Спас детей.
– Не всех, – слегка нахмурился он.
– А без тебя, без твоей отваги не спасся бы никто.
Хрома сидел понуро, но вроде бы прислушался ко мне. Он чуть заметно качнул свешенной головой.
– Жаль, ваши солдаты иного мнения. – Акар кивком указал на Нору поодаль. Ее взгляд был непоколебим, руки сложены на груди.
– Да, – смущенно хмыкнул я. – Этот «мой солдат» другой…
– А что, она не ваша?
– Я, в сущности, ее не знаю. Зовут Нора. Отважная. Верная. Несгибаемая.
– Умеет сражаться.
Что есть, то есть. С виду мысль о Норе слегка его оживила.
– Да, но ее ослепляет гнев к твоему народу. Столь сильный, что может сбить с пути.
На лице акара вырисовалось недоумение.
– Мы чем-то досадили ей?
– Не так все просто, – помотал я головой с улыбкой. – Кого-то гнев просто слишком сильно манит.
Хрома кивнул. Легко забыть, как он юн. Даже разговаривает лучше львиной доли взрослых людей. Всего чуть-чуть ниже меня, но речь обнаруживает зрелую, развитую сторону души.
– Хрома, и вот еще…
Он поднял голову.
– Не рассказывай, что видел той ночью.
Далилу не пришлось упоминать: Хрома понял намек и отрывисто кивнул. Остается надеяться, что он не проговорится.
На выходе из лагеря Нора поравнялась со мной, широко шагая в ногу.
– Командир Эрефиэль, разрешите обратиться, – резко начала она.
– Ну, изволь.
– Этот акар нарушил закон. Сбежал из поселения.
– И спас детей.
– Это не отменяет…
Я крутанулся на каблуках и прижег ее взглядом.
– Он не просто спас детей, он сам еще дитя!
– Вы его видели?! – вскинулась она. – Какое дитя? Да, выглядит молодо, но…
Я бы хмыкнул и отмахнулся, если бы так не кипел.
– Ему нет и шестнадцати!
Нора оторопела и даже слегка зарделась. В самом деле, откуда ей знать об особенностях акарского тела, если в акаре ей интересно одно: как его убить.
– Ну и что!.. Он все равно преступник! – гнула она свое.
Я устало прикрыл лицо рукой.
– Да ведь дело совсем не в этом, Нора. Признай, ты просто их ненавидишь.
– Они звери! Почему вы их защищаете?
«Хватит подбирать безродных дворняг», – пробился из подсознания голос.
– Как награждают за благое дело? Карцером? Нет! Взгляни-ка мне в глаза и скажи, что не злилась, не сожалела, что не воспользовалась предлогом сорвать досаду на невиновном акаре. Если бы держала себя в руках, может, Перри бы выжил!
Она осталась без слов. На дне глаз угадывалось сознание вины. Я перегнул палку. Мой упрек завис в воздухе, по капле подмешивая боли в разговор.
– Забудь об акаре. Он молодец. Я видел труп вашего врага. Будь ты одна, мы бы сейчас не разговаривали.
Я чувствовал, как Нора изнурена. Не знаю, чего ей стоило отрывисто кивнуть, соглашаясь на перемирие.
– Вдобавок у меня добрая весть.
У нее загорелись глаза.
– Вы вернете меня в полк?
Я нахмурился. Она все поняла, и взгляд сразу померк.
– Ясно.
– Теперь я смогу замолвить за тебя слово. Перейдешь в достойный гарнизон и, может, даже получишь звание. Гарантирую, уже скоро отправишься на передовую биться с акарами.
– Благодарю, генерал.
Нора отдала честь – и вот вмиг возвратилась ее холодная солдатская невозмутимость. Все же она мне благодарна, чувствовал я.
Увидеться с Джеремией, в отличие от его сестры, оказалось непросто – не только из-за того, что мальчик пребывал в тяжкой горячке. Родители ревностно привержены церкви Зрящих, так что я, слуга Верховного Владыки и заступник клерианской державы, окажусь в щекотливом положении. Пришлось примириться с тем, что я к ним не поеду.
Я переговорил с Бэком и Дейлом. Золотое око Владыки уже стояло в зените, и теперь конь нес меня к последнему, самому важному из четверки, ребенку.
В голове крутились слова и письмо Норы. О том, как тринадцатилетняя Далила частично исцелила ее брату перелом, когда он лишился чувств. Правда, как понимаю, кости все равно срослись неправильно. По счастью, мальчики ни словом не обмолвились об этой «истории».
Нора ясно дала им понять, что ради блага Далилы лучше держать рот на замке.
Я потер переносицу. Омут мыслей утягивал. Зефир мерно выступал по дороге к хозяйству Ридов.
Действовать нужно крайне осмотрительно, иначе по суеверному Вороньему городу и особенно Басксину поползет слух о ведьме. Помню, как отец рассказывал о последнем ведьмовском ковене, что сеял по Минитрии смуту и разруху. Когда это было? В третьем цикле? Девять тысяч лет назад?
Главной была могущественная ведьма Найриен из числа Вдохновенных, которых хотели отдать в услужение Владыкам. Она взбунтовалась и подняла на восстание сестер, чему ведьмы и обязаны дурной славой. Отнюдь не за чары их подвергают гонениям: ведьма воплощает в себе бунт против Владык, а символы бунта нещадно растаптывают. Далила повинна лишь в том, что родилась женщиной и от природы творит магию без посторонних средств.
Сплетни имеют гадкое обыкновение жить своей жизнью, разлетаться поветрием все дальше, дальше, покуда их уже будет не обуздать. Поэтому в народе так недолюбливают всякого, кто творит чары без музыкальных инструментов, красок или Хаара.
Вид пашни Ридов пробудил меня от дум. Я устремил коня вправо мимо поля, которое перепахивал худощавый рослый мужчина с щетиной и в испарине. Из рядов кукурузы вдруг вынырнул похожий юноша в штанах на лямках и рубахе.
Оба наблюдали за тем, как Зефир вышагивает по дороге. Отец семейства – это ведь он? – отряхнул руки и вытер лицо рукавом. Меня здесь явно ожидали, но, судя по угрюмым лицам, в страхе.
Роберт Рид – его имя сообщила Нора – махнул сыну в сторону дома, и тот потрусил к матери на пороге, что-то выкрикивая.
Риды вышли встретить меня всем семейством, выстраиваясь шеренгой. Я спешился. Зефир повел мордой, как бы брезгуя навозным душком.
– Я его уведу. – Кудрявый младший мальчонка потянулся к вожжам – скорее завороженно, нежели из вежливости. По виду ему нет и десяти.
– Лучше не стоит. – Я придержал вожжи и погладил коня по шее. Он резво встряхнул головой. – Зефир порой слишком… норовист.
Старший сын, высокий и нескладный, понял намек и вытянул руку.
– Тогда я. – Он, чмокая, отвел коня к безобразного вида корыту.
Вперед шагнул отец. Он отер лицо и руки тряпкой, но только размазал по коже грязь. Ничего, не возражаю. Все-таки чужая душа раскрывается как нельзя лучше в родной среде.
У него между бровей пролегла суровая морщинка. Он смотрел исподлобья. Я даже перед акарскими полчищами не отступаю – что мне пронзительный взгляд простого пахаря?
Строго говоря, эта их скованность нимало не удивляла. Нора упомянула, что Риды не просто почитают Утес Морниар, а практически слепо боготворят все, что с ним связано. Они наверняка сразу узнали мою характерную внешность.
Но вот отец потупился, теребя нитку на штанах, и все сразу встало на свои места.
– Вы приехали забрать мою дочь? – Он поднял на меня красные, влажные от слез глаза. Голос не дрогнул: Роберт собрал всю волю в кулак, чтобы не сломаться.
Какой я глупец! Из-за моего внезапного появления семья заподозрила худшее: увидела во мне длань Клерии, что отнимет у них родную плоть и кровь. Я положил отцу на плечо руку в перчатке и обнадежил мирной улыбкой.
– Я приехал всего лишь кое-что узнать, не более.
Отец был потрясен. Он с содроганием выдохнул, едва держась на ногах.
– Мне незачем забирать вашу дочь.
И это так. На ведьму положено донести, и ее ждет ссылка, а самые незадачливые встретят смерть на костре – и все из-за грехов прошлого.
– Спасибо, – неслышимо уронил Роберт с губ. Голос задрожал, едва не переламываясь. – Спасибо… – Он рухнул на колени и забормотал единственное, на что сейчас хватило ума: – Хвала Владыкам. Хвала первым заступникам Клерии.
Я перевел взгляд на мать с младенцем у груди, тоже сияющую от облегчения и благодарности. Она качнулась вперед – отдать должный поклон не позволил вес малыша на руке.
Меня проводили в дом. Я рассыпался в извинениях за лопнувшую подо мной половицу у порога.
Отец семейства так воспрянул духом, что, даже сгори все хозяйство дотла, определенно не омрачился бы. Он извинялся втрое, впятеро чаще: за небогатую обстановку, за то, что нечем угостить драгоценного гостя…
Я пригнул голову в дверном проеме, и вот передо мной возникла Далила. Она со скорбным, поникшим видом сидела за семейным столом лицом к двери и отрешенно вертела пальцами, уперев взгляд в тень от них. Ноги под стулом болтались туда-сюда.
Вид простых стола и стула не внушал доверия. Из страха еще что-нибудь разломать я заторопился вон.
– Не возражаете, если мы с Далилой побеседуем на воздухе?
Роберт остерегался отпускать дочь, но что он посмеет мне возразить, как запретит?
Мы с Далилой какое-то время шли молча вдоль границы семейных владений: я впереди, она – за мной.
Назвать хозяйство обширным язык не поворачивался, но шесть ртов оно вполне способно прокормить.
У них было поле под кукурузу, курятник с несушками, в хлеву – дойные козы. Я не лез девочке в душу, вверив ей право определять русло беседы. Понемногу справлялся о хозяйстве, о семье, об обязанностях, не упоминая друзей даже вскользь. Она отвечала односложно, под нос. В основном мне только и удалось выудить, что имена ее братьев.
Я подвел Далилу познакомиться с моим преданным верховым. Громада Зефир пугал бедняжку, но было видно, она хочет приблизиться. Я расстегнул переметную сумку и достал морковку.
– Держи.
Девочка несмело взяла ее и с моей поддержкой поднесла угощение к его морде.
Зефир – свирепый и беспощадный в кипени битвы, валящий с ног любого воина, которому не под силу обуздать ветра, – встречал за годы немало детей. Ему хватало ума отличить, когда к нему тянут лакомство, а когда – копье.
Вид жующего Зефира умилил нас обоих. Я не упустил шанса взять девочку за руку.
– Не бойся, не укусит, – ободрил я. Зефир и вправду бережно доел морковку и даже не прикусил руки, а наоборот, что поразительно, лизнул ее. – Смотри-ка, ты ему понравилась. Зефир мало кому доверяет.
Она повеселела, даже посмеялась; на лице впервые расцвела улыбка.
Мы присели за конюшней поодаль от дома, что еще больше ее расположило.
– Что случилось той ночью? – в конце концов спросил я.
Далила, смелая Далила кивнула: надо рассказать – значит, надо. Она собралась и заговорила.
Тем вечером их пятерка пошла в Рощу грез, чтобы помочь Дейлу разбудить вдохновение. Если бы не плачевный исход, я бы даже посмеялся.
– Это я предложила… Из-за меня Перри… – Печальную фразу обрубил спазм в горле. Как тихо бедняжка произнесла его имя – голосом тоньше тончайшего стеклышка.
Далила зачесала волосы за ухо, являя спрятанный лазурчик – тот уже слегка зачах.
Сердце тотчас ухнуло в бездонную пропасть, и меня пронзило нестерпимой болью.
– Ты его… – Как лучше сказать? Любила? Они ведь так юны… Хотя подчас детей обручают еще раньше.
Между нами повисло молчание. Как я только мог не отрядить в Рощу дозор?!
Далила встрепенулась.
– Ой, а как там акар?
Что-что? Бедняжка, верно, оговорилась. Не может ведь она печься о своем убийце!
Я не сразу сообразил, что речь идет о Хроме, – и это удивляло еще больше.
– С ним все хорошо, – с улыбкой сообщил я благую весть. – Его зовут Хрома.
Далила крутила пальцами.
– Я волновалась. Увидела его тогда в лесу и… закричала. Так испугалась, но он потом нас спас.
– Он рад, что вы целы.
Далила кивнула.
– А друзья как?
– Отделались синяками и царапинами, кроме, конечно, Джеремии. Но он поправляется. Жить будет.
Только уже не сможет нормально ходить. Я нарочно об этом умолчал.
– Нам уже, наверное, не разрешат видеться, – мрачно заключила она.
– Зато он жив – вот что главное. Благодаря тебе.
Далила шмыгнула носом, не зная, чем занять руки. Ее мучила совесть. Я похлопал ее по спине. Не умею все-таки с детьми обращаться.
– Перри погиб из-за меня. – Ее голос надломился, слезы безудержно хлынули. Тихие всхлипы поминутно нарастали.
– Зато ты спасла Джеремию. – Я заглянул ей в глаза. – Нет, спасла всех. – Брови у меня сами хмуро сдвинулись, лицо посерьезнело. – Далила, я приехал не просто расспросить о ночи. Нора сообщила, что именно ты сделала. – Лучше, сообразил я, не говорить больше, чем требует положение. – О твоем даре никому не следует знать.
«Зачем ты с ними нянчишься?» – опять зазвучало в ушах.
Далила, смахнув слезы, понимающе кивнула.
– Отец недавно увидел, как я исцеляю Фредерику порез, и ударил меня.
Я проглотил возмущение.
– Он боится, и не зря. Если кто-нибудь узнает, тебя ждет ссылка или даже смерть.
– Я ведьма? – уныло произнесла она.
– Ты юная, отважная и любящая девочка. Ты Далила. Вот кого я вижу перед собой.
Наградой мне была ее улыбка.
– Можно совет? – добавил я.
Она нерешительно кивнула. Я вынул цветок из-за уха.
– Засуши его в книге. Да, Перри не стало, но пусть хотя бы память о нем живет.
Вскоре Далила успокоилась, и мы вернулись в дом.
– Спасибо, спасибо! – ликовал Роберт. – Знали бы вы, как ваш приезд нас осчастливил! – По всему кажется, отец семейства втайне дал волю рыданиям: улыбка ярко лучилась, а вот держался он изнуренно.
Тут меня снизу дернули. Как оказалось, юный Бен.
– А у вас перья настоящие? – Он показал пальцем мне на голову.
– Бен! – ужаснулась мать Мириам и вместе с Робертом побелела от ужаса.
Я посмеялся.
– Полно, не страшно. – Нагнувшись, я стиснул зубы и вырвал одно перо. В макушке больно кольнуло. Теперь там день поболит и будет зудеть, еще день – неприятно свербеть, и на месте одного пера отрастут несколько.
– Держи, – дал я его Бену. Мальчик так просиял, будто обрел редчайшую в мире драгоценность. – На удачу. Смотри не потеряй.
Бен кивнул, хотя уже ничего, кроме пера, не замечал. Он засеменил к родителям, которые вполголоса его любя пожурили.
– Мне пора в путь. – Я оседлал Зефира. Ему явно не терпелось оставить позади местные ароматы.
Предстояло самое трудное. Отчасти успокаивало, что родители Перри столь благоразумны, – однако над ними беспросветной тучей висела скорбь.