Этот свет фонарей в молоке
освещает ни много ни мало:
неживые часы на руке,
на снегу воробья налегке
у дымящихся свалок.
Во – живём, ни туда ни сюда,
замурованы в общем.
Вынимаем с трудом невода,
а когда и совсем без труда,
на удачу не ропщем.
Перекрёсток. Плакат на щите
с бородатыми только.
Даже рады своей нищете.
Даже сладко, что горько.
Сыроватый табак да винцо
в подворотни темнице.
Но подмена – она налицо,
посмотрите на лица!
Потому и смеёмся вот так:
«с потрохами запродан»,
что последний решающий знак
с неба наземь не подан.
Поверх неопрятной побелки
графлённые дёгтем дома.
Там прыгают тени, как белки,
там падает в венчик горелки
сухих папирос бахрома.
Сквозь комнату движется Лета,
дверь выдранным дразнит крючком,
и зеркало, спутник поэта,
стекает продольным сучком.
Так страшно, как будто остался
до смерти какой-нибудь час,
а ты ещё не причащался,
для мира ещё не погас.
Сегодня пенаты родные,
тепло человеческих гнёзд…
Но выше – уже не чужие,
зазывные россыпи звёзд.
Сухие метёлки – ковыль позапрошлого лета
в кувшине, готовом рассыпаться или —
$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$похоже на это,
на подоконнике с блеском огня ледяного…
Настольная лампа до половины второго.
Чего ж,
$$$$$$$оставайся, живи, отмыкай эти ящики,
$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$пробуй
к тусклой бумаге примерить перо,
$$$$$$$$$$$$$$$$$словно гвоздик ко гробу,
в этой каморке, в которой хотел умереть я
в то доземное допервое тысячелетье!