Параллельные потоки
Погружение в историю какого-либо явления можно сравнить с путешествием по реке. Все начинается у истоков и заканчивается… А чем заканчивается – это отдельный вопрос…
Вот неопределенной формы и размера болотце, в котором зарождается крошечный ручеек. А вот он уже небольшая речка, мирно бегущая среди лесистых холмов живописной долины. Ниже по течению, расширяясь, река вбирает в себя воды многочисленных мелких притоков. А вот она вдруг сама впадает в более широкую реку, преодолевает пороги и неожиданно обрушивается с горного плато грохочущим пенным водопадом. Затем, ближе к устью, этот бурный поток делится на многочисленные рукава дельты. И вот, наконец, соборные воды реки впадают в бесконечный океан.
Если приложить эту метафору к нашему путешествию по истории западноевропейского изобразительного искусства, конец семнадцатого, восемнадцатый и начало девятнадцатого века – это время преодоления бурных порогов. Река изобразительного искусства мелеет и разбивается грядами острых камней на несколько параллельных бурных потоков. В общем, становится очень шумным, опасным и достаточно бесполезным с точки зрения судоходства местом. При этом нужно заметить, когда мы говорим «бурным» и «опасным», мы подразумеваем не какие-то конкретные исторические процессы, приведшие к столкновению различных художественных направлений. Это все, конечно, имело место, но нас сейчас интересует совсем другое…
Мы имеем в виду нашу задачу поиска смыслов и оценки принадлежности тех или иных живописных полотен к произведениям истинного искусства. Если выше по течению наша лодка, снабженная парусом, рулем и веслами критериев оценки, позволяла нам достаточно комфортно перемещаться внутри исторического русла, то за этим порожистым отрезком течения нам придется наблюдать, так сказать, с берега, напряженно вглядываясь в бурлящую пену своенравной реки.
Как известно, все в нашем мире непрерывно усложняется. При своем рождении Вселенная состояла всего из двух типов элементарных частиц и за последующие почти четырнадцать миллиардов лет усложнилась до нас. По крайней мере, мы пока не обнаружили где бы то ни было более сложных структур, чем сам человек. Между тем, несмотря на столь выдающийся результат, мироздание не собирается отменять один из основных своих законов – непрерывное возрастание энтропии, ввиду чего человек, как и все остальное во Вселенной, продолжает постоянно усложняться. И если наше физиологическое устроение более или менее устаканилось довольно давно, наша психика продолжает усложняться семимильными шагами. А значит, неминуемо должны были усложняться и наши взаимоотношения с миром тех умозрительных конструкций, из которых состоит духовная жизнь человека. А следовательно, и с искусством, которое во все времена являлось неотъемлемой частью нашего социально-религиозного сознания.
Так, например, если у человека, жившего в эпоху позднего палеолита или египетского древнего царства, была хоть и достаточно сложная, но относительно цельная система представлений об этом мире и его в нем месте (по крайней мере единая для всех слоев общества), для человека постренессансного мир оказался разделен на несколько параллельных потоков. С одной стороны, он не прекращал быть христианином, с другой стороны – ощущал себя наследником во многом противоположной античной традиции, а в-третьих, наступившие новые экономические времена все чаще ставили его перед не очень простым этическим выбором. Ведь теперь, ради победы над соседом в ежедневной конкурентной борьбе, время от времени он должен был жертвовать некоторыми своими прежними моральными принципами. К тому же река времени, столкнувшись с каменистыми порогами новых экономических реалий, вынесла на поверхность людей, которые в прежнем, спокойном ее течении оказаться в верхних слоях общества никак не могли. Мы говорим о верхушке третьего сословия – порожденной новым временем буржуазии.
Вы спросите, каким образом все это отразилось на изобразительном искусстве? Самым непосредственным образом… Невероятно усложнившаяся психология заказчика, в свою очередь, невероятно усложнила визуальный ряд заказываемых им произведений искусства.
Для начала нужно отметить, что разделение мировоззрения на несколько параллельных потоков в постренессансные времена было характерно не только для знати и нарождающейся буржуазии, но и для лиц, наделенных духовным саном, то есть сословия, по-прежнему остававшегося одним из основных заказчиков произведений искусства. Да, все мы слышали о таких одиозных папах, как Франческо делла Ровере или Родриго Борджиа, но и в головах священников рангом пониже порой творилось черт знает что.
Чего, например, стоят росписи личных покоев настоятельницы бенедиктинского монастыря святого Павла в Парме, которые еще в 1519 году сделал знаменитый художник Антонио да Корреджо по заказу аббатисы Джованны да Пьяченца.
Роспись личных покоев настоятельницы, Антонио да Корреджо (около 1519 г.)
Изящному готическому куполу просторного обеденного зала, кощунственно именуемого «покоем святого Павла», за счет эффектной росписи был придан вид увитой буйной растительностью беседки, в окна которой как бы заглядывают многочисленные голозадые путти, держащие в пухлых ручках всевозможные атрибуты охоты. Далее следует ряд люнетов (полукруглых фресок), подпертых головами баранов, на которых изображены козлоногие сатиры, полуобнаженные античные боги и полностью обнаженные юные нимфы. Завершает все это великолепие большое изображение древнеримской богини Дианы.
«Диана»
Да ради всего святого… что за каша должна была вариться в голове и душе этой настоятельницы католического монастыря, человека, призванного постом, молитвой и примером собственной праведной жизни наставлять на путь истинный как подопечных монахинь, так и окрестных горожан, для того чтобы заказывать подобное искусство для украшения своих личных покоев? Ответ банален: все то же самое, что и у прочих представителей аристократии. Потому что кардиналами, епископами, настоятелями монастырей и соборов в те времена, как правило, становились не люди, отличившиеся какой-то выдающейся праведной жизнью, а все те же представители знатных семейств, не нашедшие подходящего их положению места в светской жизни. Нам даже не нужно пытаться мысленно реконструировать внутренний мир этих людей, за нас это сделал, известный вниманием к мельчайшим историческим деталям Александр Дюма – отец в своей знаменитой серии романов о четырех мушкетерах. Помните интригана, дуэлянта и рафинированного дамского угодника Арамиса со всеми его шуточками о том, что после службы мушкетером он намеревается заделаться аббатом какого-нибудь уютного монастырька? Так вот, в конце концов ему все же это удалось и он смог заделаться не только аббатом, но и епископом Ваннским, а в довершение всего еще и главой всемогущего ордена иезуитов. Впрочем, похоже, мы слишком увлеклись перечислением интересных исторических фактов и достаточно далеко отошли от основной линии нашего расследования.