Обретение Ада
Как ни странно, Ад, в том виде, в котором мы с вами привыкли его представлять, в мировой культуре возник сравнительно недавно, в районе 7–8 века от Рождества Христова. До этого времени люди не утруждали себя подробной разработкой этого социального пространства. Многие века человек был более сосредоточен на том, какими путями ему бы попасть в рай, чем на том, как бы ему не угодить в ад. В основном весь секрет заключался в ведении некоей праведной жизни, параметры которой, надо сказать, у разных народов очень отличались.
Если ты соответствовал нормам «правильного» поведения пока был жив, ты навечно попадал в некое место, изобильно наполненное всякими яствами и прочими приятными излишествами. А если ты при жизни вел себя недостаточно хорошо, ты либо бледной тенью, в беспамятстве и унынии, вечно шатался по бескрайней бесплодной пустыне, либо тебя пожирало какое-нибудь жуткое чудовище, либо ты погружался в загробный сон, в котором на протяжении тысячелетий пребывал в ожидании будущего Страшного суда. В любом случае никаких чертей со сковородами в посмертии тебе не грозило.
Так для чего же человеку вдруг понадобился ад? Предположительно для того же, для чего чуть раньше человеку было запрещено самоубийство. Это все те же инструменты предотвращения самовольного перехода из одной социальной группы в другую, что и те, что ранее были прописаны в официальном государственном законодательстве. Дело в том, что к концу первого тысячелетия нашей эры социальная структура западноевропейского общества затвердела, как смола, с течением времени превратившаяся в янтарь. Так что некогда влипшие в эти тягучие феодальные отношения люди вдруг оказались в каменных тисках практически рабской зависимости. К этому времени высшие слои общества обзавелись столь мощным аппаратом принуждения, что преодолеть этот гнет не могло даже самое многочисленное, в том числе и вооруженное, сопротивление.
Конечно, некоторым утешением была христианская церковь, служители которой не переставали убаюкивать несчастных богоопределенностью такой их судьбы и предстоящим посмертным блаженством. Но одно дело – призрачные перспективы возможного загробного благоденствия, а другое – все-таки реальная жизнь, в которой высокородные сеньоры, да и само высшее духовенство вели себя столь жестоко и аморально, что простому человеку уже с трудом верилось в те их увещевания, что изливались с амвонов средневековых христианских церквей. Так что возможность самоубийства в условиях отсутствия всех прочих вариантов сопротивления переставала казаться таким уж плохим выходом из сложившейся ситуации.
И тогда власть имущим пришлось придумать что-то пострашнее самой смерти, а именно вечное адское страдание. К тому же изобретение ада дало духовенству, как дополнительные рычаги давления на светских синьоров, так и отдушину для несчастного крестьянина в виде надежды на посмертное возмездие для своих мучителей.
Именно поэтому в какой-то момент значительные площади на стенах европейских соборов вдруг стали отводиться для изображения сцен, изобилующих отвратительными подробностями всевозможных страданий, которые души грешников претерпевают от рук жутких адских чудовищ во главе с самим сатаной.
Страшный суд. Ян ван Эйк 1430
В этот момент социальное пространство жизни средневекового человека было смещено еще и в сторону Ада. Причем не расширено, а именно смещено. Потому что текущая реальность никакой настоящей жизнью не признавалась. Значение имела только будущая, вечная жизнь, которую ты мог провести либо в вечном блаженстве, либо в вечных муках. И тогдашние художественные галереи, которыми для подавляющего большинства людей являлись средневековые храмы, были заполнены наглядными образами именно этих двух социальных пространств. Собственно, общество было едино, и социальная справедливость достижима только в этих двух точках. Будь ты высокородным бароном, бесправным крестьянином, смиренным монахом, столяром, скорняком, палачом или кардиналом, всех уравнивал Ад или Рай.