Ох, как завьюжило да замело! Были сугробы по колено, стали по пояс. А снег всё не унимается. Того и гляди скроет нас под своим завалом. Что тогда делать будем?
Петруша играть бросил. Понятное дело, тут не до песен. Укрыться бы где-нибудь. Снег в лицо метет, ничего не видно. Это что же – Трескунец нас решил под этим снежным вихрем похоронить?
– Веденок, ты ж вроде родственник? Попроси папашу своего снег остановить.
Тьфу! Пока говорила, снег в рот набился. И за шиворот. И в валенки попал. Клянусь: теперь зиму больше всего ненавидеть буду. Ужасное время года. И как они тут, на севере с ней круглый год живут? Это ж с ума можно сойти.
Веденок из кармана вылезает и мне на голову забирается. Кричит что-то, руками машет. Я слов разобрать не могу. Мне снег в уши попал, и теперь там звенит. Боюсь только за мальчонку. А ну как Трескунец его сметёт и не заметит? Что тогда?
Короче, думать тут некогда. Достаю кладенец и с силой его в сугроб втыкаю. Авось поможет иголочка.
И в тот же миг вьюга стала утихать, а снег перестал мести. И голос трескучий да громкий разнесся вдоль всего леса:
– Узнаю кладенец! Уж не сам ли Леший пожаловал ко мне?
– Родственники его, – ответила я.
– Какие ещё родственники?
– Племянник с… – соображаю, в каком статусе себя представить, – с невестой.
– А почему племянник сам за себя не отвечает?
– Так он это… споет лучше, – быстро нашлась я.
– Что споёт, это я слышал. А кроме песен что этот племянник ещё может?
– Петя, – толкаю царевича в бок, – скажи что-нибудь сам. У тебя с местным населением лучше получается общий язык находить.
– Кхе… кхе… Уважаемый Морозко, – начал Петр. И тут я решила, что мы пропали.
– Какой Морозко, Петя? Трескунец!
– Погоди, – отозвался тот самый. – Морозко меня тоже кличут. Только это устаревшее имя. Но раз ты его помнишь, значит, точно Лешему родня. Потому как Морозко меня уже много лет никто не называл. А последним как раз Леший и был. Ну, а теперь ты представь себя.
– Я представлю, а ты покажись вначале, – предложил Петр. – А то как-то неудобно с пустотой разговаривать. Ты нас видишь, а мы тебя нет.
– А племянник-то не лыком шит, – обрадовался Трескунец. Я, честно, думала, что его Петрушины слова разозлят да раззадорят. Ан нет. Понравилась Трескунцу Петина смелость и находчивость.
Закрутился снежный ком, поднялся с земли в небо. Крутился, крутился, а как стал на месте, так и в человека превратился. Высокого, статного. Не то, что Жаровой. Или любой другой, кого мы здесь видали. Ну, кроме Пети, но он не отсюда.
Хорош Трескунец. Борода у него, короткая, правда. Да и волосы не белые, а скорее русые. И не стар он, а ещё молод. И вообще на того, каким я представляла его, совсем не похож. Но я знаю, в чём дело. Это всё сказки виноваты, что я в детстве читала по телевизору смотрела. Там Морозко как раз дедушкой выглядит – с бородой до пят, весь белый как снег. Только щеки румяные. А этот Морозко (или всё-таки Трескунец) другой. Современный, что ли.
– Вот он я – пред вами, – объявил он. И руку Петру протянул. – Будем знакомы. Трескунец, хозяин здешних мест.
– Петр-царевич, сын девы лесной и царя столичного, племянник Лешего. А ты бы рукавицу снял, чтоб руку пожать.
– Не могу. Заморозить боюсь. Лучше давай так останусь.
– Ну, хорошо. Тебе виднее.
– А эта кто красавица? – взглянул на меня Трескунец.
Ой, как приятно. Меня редко кто красавицей называл. Вот честное слово. Да и Аленушкой я только в сказочном лесу стала. А раньше была Алена Евгеньевна. Ну, или просто без отчества. А мне Аленка или Аленушка больше нравится. Звучит как-то по-доброму.
– Невеста твоя? – уточнил Трескунец.
Ах, да, я же именно так назвалась ему. Интересно, Петруша примет эту игру снова?
– Невеста, – подтвердил царевич.
– Хороша девица, – одобрил Трескунец, словно я каким товаром была выставлена на ознакомление. – И смелая какая. Кладенцом владеет будто родным. А он её слушается. Точно ты Лешему не приходишься родней?
– Да нет. Я вообще обыкновенная девушка.
– Обыкновенные так кладенцом не владеют. Ну, ладно, это твоё дело. Не хочешь – не говори. Лучше покажите-ка мне третьего. Кто там с вами ещё был?
– Ой, веденок! – хватилась я. – Где ж ты, малыш? Неужели в снег упал?
– Да тут я, – вылез из кармана – своего излюбленного места. – Решил на время спрятаться, а то вьюга куда-нибудь бы унесла. Потом не нашли б меня.
Трескунец глаза прищурил, пытаясь рассмотреть мальчишку.
– Это кто такой? Лицо больно знакомое.
– Так это ж, батюшка, твой сын. Не признал?
Трескунец ещё больше сощурился.
– Ведуньин? А я здесь причём?
– То есть как?
Такого поворота я, признаться, не ожидала. Что этот дядька морозный от родного чада откажется. Как у него совести хватает?
– Постой-ка, Трескунец, – я решила выступить в защиту прав веденка. – Не хочешь же ты сказать, что дети без отцов на свет появляются? Или ты от собственного сына откреститься решил?
– Какого ещё сына? Он на меня не похож нисколечко.
– Ну и что? Он на мать похож.
По правде, с ведуньей у веденка тоже мало общего. Но что ж поделать, раз он такой родился. Дети не всегда похожи на родителей точь-в-точь. Бывает, что в деда какого идут или в бабку. А у кого-то и в соседа. Но это не тот случай. Веденку я верю. А вот Трескунец меня разочаровывает.
– Иди сюда, – он протягивает широкую ладонь, и веденок забирается на неё. – Дай-ка я тебя получше рассмотрю, – подносит его к глазам. – Чего ты такой махонький? Не доедаешь, что ли?
– Да я родился таким. Мамка говорит: ещё вырасту, как отец стану.
– Это сколько ж тебе придется расти? – Трескунец почесал свободной рукой затылок. – Может, климат не тот? В холоде всякая травинка растет хуже. И только к солнышку тянется. Может, и тебе солнышка мало, вот ты и не вырастешь никак?
– Мне семьи мало, – заявляет веденок. – Мамка с папой порознь живут. Какой уж тут рост может быть? Разругались, разъехались. А я из-за вас теперь такой…
Думаю, он преувеличивает. Конечно, ничего хорошего в том, что ведунья с Трескунцом расстались, нет. Только от этого рост веденка не зависит. Он сам по себе такой. Пора уж признать. А что? В обычных семьях порой рождаются карлики. И ничего такого. Живут себе нормальной жизнью так же, как все.
Трескунец стал сомневаться.
– Не знаю, верить или нет. Что сын у меня есть, про то известно. Не виделись мы только давно. Когда я уходил, он был совсем маленьким. Не мог же таким и остаться.
– Ну, так проверь меня, – смело заявил веденок. – Испытай, чтоб было понятно – твой я сын или нет.
– И как же мне тебя испытать?
– Можешь спросить у меня что-нибудь такое, что кроме тебя и моей мамки никто не может знать. Например, в какой пижаме ты любил спать, когда…
– Не надо, – запротестовал Трескунец. – Теперь я и сам вижу, что ты ведуньин малец. Ушлый, такой же, как она. Только вот не уверен, что от меня народился.
– Это как? – веденок опешил, кажется. – У моей мамки другого мужа не было.
Трескунец тяжело вздохнул. И тогда я понял, что здесь скрывается какая-то тайна. Не всё так просто между ними, оказывается. Вот почему сомнения одолевают Трескунца. Всё-таки, есть на то причина.
– Не для детских ушей, – сказал он, обращаясь ко мне да к Петру. – Пойдёмте ко мне в избу. Там я вам расскажу, что на самом деле произошло.