Вот умора-то! Хотя Петру, наверное, не до смеха. У него вместо носа поросячий шнобель вырос.
– А тебе идёт, – присмотревшись, заявил Жаровой. – Помню, был у нас в семье когда-то боров пятнистый. Так мы его Петькой называли. Он откликался. По болотам, правда, любил шастать, гад. Вечно застрянет где-нибудь, потом орет не своим голосом. А мы его ищем. И домой за копытце тянем. Весело было!
Петруше не до веселья. Хмурится, злится на Жарового, что тот над ним потешается. А как удержаться от такого соблазна? Мне самой смешно до смерти. Хотя я Петрушино горе понять могу.
– Ты только не расстраивайся, Петя, – говорю ему. – Это ж не навсегда. Ты просто заклинания перепутал. Ну, ничего. С кем не бывает? Давай попробуй другое произнести. Вдруг оно удачно сработает?
Делать нечего царевичу. Приходится вспоминать, что там ещё матушка говорила.
Следующая дымка шнобель поросячий унесла. Зато добавила копну рыжих волос аж до самой земли. Жаровой так и лег на снег, начал кататься, за живот держась.
– Ой, не могу! Царевич, ты меня уморил!.. Ну, разве можно так издеваться над стариком? За одну минуту образ меняешь. И как тебе это удаётся?
Петруша побагровел от гнева. И этот цвет лица, надо сказать, с его длинными рыжими волосами очень удачно сочетается.
– Ещё слово, Жаровой, – предупредил он, – и я тебя к бродницам отведу и там оставлю. Скажу, что по собственному желанию будешь с ними жить. И попробуй докажи, что я не прав.
А царевич-то не промах. Шантажировать умеет, оказывается. Всё новые и новые таланты в нём открываются. Глядишь, когда до чародея дойдём, он ещё что-нибудь отчебучит.
– Петя, ты успокойся. Помнишь, что лесная дева говорила? Попроси помощи у земли, у трав, у деревьев. Напомни им, кто ты. Может, тогда и заклинание верное вспомнишь.
Петя собрался с духом, тряхнул рыжими локонами и на снег пал. Раскидал его в стороны, землю сырую нашел, приник к ней лбом, затем губами и что-то прошептал. Надеюсь, его земля услышит.
Так он несколько минут лежал без движения. Жаровой осмелился подойти взглянуть, что с ним. Оказывается, всё нормально, царевич просто отдыхает. Зато когда встал, то уже смотрел на всех без злости. Взял лютню в руки, погладил её, струну приладил покрепче и запел.
– Умом рехнулся, что ли? – предположил Жаровой.
– Нет, это он в экстазе, – пояснила я, видевшая такое с экранов телевизоров. Петя сейчас напоминал шамана, бьющего в бубен и пляшущего у костра. Только вместо бубна у него лютня. А вместо костра – сломанное огниво. А в остальном очень похоже.
– Алёнка, а кто такой экстаз? – поинтересовался веденок.
– Это такое состояние, когда человек типа не в себе. С духами разговаривает, – как могла, объяснила я, чтобы они примерно поняли. На самом деле понимаю, что это не совсем то. Но для волшебных существ сгодится.
У Петра, между тем, локоны отпали. Свои вернулись. А когда он коснулся струн, то выяснилось, что они играют ещё лучше прежнего. Вот тебе и заклинание помогло! Вспомнил же. Спасибо, земля-матушка, помогла неразумному царевичу на путь истинный встать.
– Соскучился я по своей музыке! – довольно произнес Петруша. – Век бы играл, с места не сходил.
– Играй, Петя. Только долго не заигрывайся. Нас дорога ждёт, – мягко напомнила я.
* * *
Обратный путь до места стоянки Печки оказался быстрее. А примерно на полпути показался в небе страж леса.
– Вернулись? – радостно объявил он. – А я думал, бродницы вас так быстро не отпустят. И Жарового привели? Вот это да! Ну, что, дед, наворотил дел?
– А что я? – привычно отозвался Жаровой. – Я ничего такого. Кто ж знал, что эти девки болотные… – тут он зачем-то оглянулся. Видимо, проверить, не идут ли за нами бродницы по пятам, – в общем, что они такими злыми окажутся.
– Да не злые они, – встал на защиту бродниц Петр-царевич. – Принципиальные.
– А что это значит?
– А тебе, Жаровой, не понять. Иди лучше к Печке под бочок. Там тепло и уютно.
– Скучно всё время подле Печки сидеть. Я к такой спокойной жизни не привык, – пожаловался он.
– А почему бы тебе не пойти с нами? – предлагаю я. – Вчетвером против чародея.
– Нет, это опасно. А вдруг мы его не одолеем?
– Ещё как одолеем, – уверенно заявила я. – Главное – цель поставить. Посмотри на веденка. Сам крохотный, а ведь не боится против чародея идти.
– На чародея мы не договаривались, – откликнулся веденок из кармана. – Я обещал с вами до Трескунца дойти. А дальше подумаю. Может, у него погостить останусь. Может, к матушке его уговорю сходить. Давно не виделись.
У веденка личная выгода, понятно. Ему б родителей своих заново свести. Какая уж тут битва с чародеем. Для ребенка самое главное, чтобы семья была полная. Так что в итоге к чародею мы с Петрушей вдвоём пойдём. Тоже неплохо. Изначально я одна туда собиралась.
– Встретимся у Печки, – сказал филин и, взмахнув крыльями, полетел вперёд.
А Сударыня Печка нас ждала. И стол накрыла. Увидев своего ненаглядного, бросилась к нему со всех ног. И так это странно выглядело со стороны – молодая хорошенькая девушка (ну, так Печка выглядит) обнимается с лохматым дедом, называет его любимым и целоваться лезет. Что она только в нём нашла?
– Петя, – незаметно шепчу ему, – как думаешь, сколько Печке лет?
– Да уж не меньше, чем Жаровому. А то и больше.
– Да? А почему она так хорошо выглядит?
– Не знаю. Может, сдоба у неё особенная – молодильная.
Если так, то было бы неплохо этой сдобой запастись. Пригодилась бы в дальнейшем. Правда, если я в свой мир вернусь, там мне это будет ни к чему. А в лесу у Лешего тоже без надобности. Там одни птички да зверушки. Им всё равно, на сколько лет я выгляжу.
В общем, опять не о том думаю. Завидую, наверное, Печкиному счастью. Она со своим возлюбленным снова встретилась. Сейчас на радостях целую гору пирожков напечет. А мне ни возлюбленного ни пирожков не видать как своих ушей. Эх…
Жаровой быстро огонь в жаровне раздул. Запылал он пуще прежнего. А Печка уже противень приготовила. А следом за ним другой, третий. Работает не покладая рук. Трудится без устали. Вот молодец! Такую бы женщину Жаровому в жены взять.
– А что ты, Жаровой, Печку замуж не зовёшь? – спросила его.
– Да я это… – замялся тот. – Никогда не делал этого. Не знаю как.
– А что там знать? Берешь за руку, в глаза смотришь и говоришь ласковым голосом: «Сударыня Печка, будь моей женой».
– Что так просто всё?
– Конечно. А ты думал?
В фильмах про любовь всё именно так показывают.
– А тебя саму, Алёнка, замуж звали?
– Нет ещё. Я слишком молода для этого, – отмахнулась я.
– А царевич что же?
– Что? – разом воскликнули мы с Петром.
– Э-э-э… – протянул Жаровой. – Меня учить вздумали, а сами… Молодёжь, блин.
К счастью, появилась Печка и оборвала этот неприятный разговор.
– Блины, говоришь? Блинов пока нет. Но могу напечь. А пока принимайте – пирожки горяченькие с пылу с жару. Кушайте, дорогие мои.
– Эй, веденок, – позвала я, – вылезай. Твои любимые принесли.
И пока он уплетал, я к Жаровому обратилась:
– Не знаешь ты, далеко отсюда до Трескунца?
– Далече. Там ещё дорога будет плохая. Здесь у нас тихо, гладко. А как выйдете да пойдете на север, там сугробы будут выше головы.
– И как нам среди этих сугробов Трескунца отыскать?
– А он сам вас отыщет. Трескунец незваных гостей не любит. Так что вы к нему быстро попадётесь.
– Если он такой же гостеприимный, как и бродницы… – начала я.
– Не-а, – жуя пирожок, сказал Жаровой. – Хуже. Трескунец – мужик характерный. С ним так просто не договориться. Помощь ему не нужна. Он слишком гордый, чтобы её принять. Ни в ком не нуждается. Так что даже не знаю, как вы будете его убеждать.
Переглянулись мы с Петром: да-а, задачка.
– Не унывайте, – вмешался веденок. – Про меня забыли, что ли? Я с Трескунцом разговаривать буду. По-родственному, так сказать. Меня он точно послушает.