Он снова сделал так, что я летела в бездну. Одним лишь предложением сделал!
Я перестала разматывать шарф.
И прямо в куртке села за стол. Лицо пылало.
И от жары.
И от Тутанкова.
– Чего это он? Нервишки не контролирует? Из-за одного какого-то жёлтого журнала. Я чуть не поседел. И кофе вон остыл. Пить невозможно. – прокомментировал ситуацию после продолжительной паузы Роман Юрьевич.
– Вы серьёзно не поняли ничего? – Оля посмотрела на нас, как на идиотов.
– Любань, ты поняла, что именно мы не поняли? – переспросил Роман Юрьевич.
Я пожала плечами. И опустила глаза. Мне не хотелось говорить.
– Люб, ты прикалываешься сейчас? Ты вчера расхерачила кочергой к чёртовой матери хрустальное самолюбие Тутанкова!
– Тем, что журналы сожгла? – промямлила я.
– В смысле, сожгла? – распахнула голубые глаза Оля.
– Ну я вчера весь тираж сожгла. Кроме одного этого журнала. И видео ему отправила. Под песню Рамштайна.
Роман Юрьевич прыснул со смеху. Оля – нет.
– Люююб, ты нормальный человек? – она была взвинчена от новостей.
– Не знаю. – пожала плечами я.
– Ой, святая простота…Он себе специально этот журнал замылил, чтобы ты к нему пришла за ним. С продолжением. А ты не догадалась! Он хочет тебя, дурында! Это сейчас уже открытым текстом было. Он взглядом своим мне чуть кабинет не спалил. К ебени матери! – Оля закатила глаза, откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, забыв даже, что маникюр.
Роман Юрьевич расхохотался пуще прежнего.
– Чего ты ржешь, Ром? – строго спросила она.
– Картинку представил. Тутанхамоныч наш с журналом под мышкой и полотенцем на бёдрах весь вечер сидит у окошка и ждет, когда же Любаня к нему этот чертов журнал забирать примчится. А Любаня вместо этого видосики ему пилит с казней журнала. Его стопудово так ещё никто не прокатывал!!
Роман Юрьевич даже немного плакал со смеху. Оля покачала головой и тоже улыбнулась. А я засунула журнал в сумку и закрыла лицо руками.
– Ты этот тоже сжигать поедешь? – чуть успокоившись, спросил Юрьевич.
– Нет. Себе оставлю. На память.
– В рамку повесь…
Не успел он договорить, как у Оли зазвонил телефон. Она спохватилась. И взяла трубку. Я слышала только отрывки разговора.
– Люба? Люба здесь. А что случилось? Ну давай.
– Кто там?
– Надька из отдела кадров. Спрашивала про тебя. Сейчас спустится.
– Уволит…Это уже понятно. Куртку можно не снимать. – я постучала пальцами по столу.
– По статье "не дала"… – хмыкнул Роман.
Я видела, как к кабинету идёт Надя с какими-то бумагами.
– Люб, ты чего в куртке-то сидишь? – улыбнулась она.
– Все равно уходить…– пожала плечами я.
– Куда?
– Ты ко мне заявление на увольнение пришла подписать? – я посмотрела на Надю снизу вверх.
– С чего ты взяла? Наоборот. Сказать, что ты во вторник в командировку летишь. В Стамбул. С Тутанковым.
У Оли расширились глаза.
– Стоп, Надь! Он тебе про эту командировку когда сказал? Вчера? – спросила она
– Вчера сказал. И сегодня напомнил. – кивнула Надя.
– Во сколько?
– Что – во сколько?
– Во сколько напомнил?
– Да только сейчас. Заглянул к нам в кабинет и сказал: не забудь, Линдеман со мной летит. Забудешь тут! Иду вот у Аверьяновича командировку Любке подписывать. Он же её непосредственный руководитель.
– Подожди, Надь! Ничего не ходи подписывать. – строго сказала Оля.
– Друзья, что происходит? – Надя посмотрела на каждого из нас.
Оля подозвала ей рукой поближе к себе.
– Тутанков на Любку запал…– шёпотом начала говорить она. – Если они вдвоём поедут, то там все однозначно случится. Если ты сейчас подпишешь ЭТО у Аверьяныча, то толкнешь нашу Любку на дно разврата!
Надя сначала посмотрела на Олю, потом на меня.
– Это правда, Люб?
Я пожала плечами, потому что сама не знала, правда это или нет. У меня не было достаточного жизненного опыта, чтобы понять это головой. Но сердцем я чувствовала, будто правда.
– Да, конечно, правда! Ты бы его видела утром. Он так на Любку смотрел, что чуть не поджёг!
– Вчера Любка его подожгла. Сегодня он её. – хохотнул Роман Юрьевич, вспоминая, видимо, про журнал.
– Слушайте! Я не могу от Аверьяновича скрывать информацию. Я ему сейчас командировочные документы отнесу. И пусть тогда сам решает – подписывать их или нет. Если я этого не сделаю, мне Тутанков башку открутит в понедельник. Извини, Люб.
И Надя вышла из кабинета.
– Надо к Аверьяновичу идти! И объяснять ситуацию! – обеспокоенно сказала Оля.
– И что я ему скажу? Меня хочет трахнуть…– я не стала произносить фамилию.
– Скажи, что ты не хочешь ехать, потому что чувствуешь неоднозначное к себе отношение, повышенное внимание. И всё такое. Он должен понять.
Я ничего не ответила.
– А вот и он звонит! – подскочила на стуле Оля. – Да, Кирилл Аверьянович? Хорошо. Сейчас всех соберу.
Она положила трубку и сказала:
– В 12 у него в кабинете совещание. Не тормозите.
Около полудня мы собрались у Аверьяновича.
Виктор Сергеевич уже сидел в кабинете, закинул ногу на колено. Рядом был директор сервисного цеха. Роман Юрьевич. И мы с Олей.
– Садитесь. – пригласил нас Кирилл Аверьянович.
Мы сели.
И он в своей привычной манере посмотрел на каждого из нас.
Начал, по обыкнвению, с недовольных клиентов, зависших по времени ремонтов машин, увеличения цен на запчасти, внешнего вида продавцов.
Он говорил как всегда эмоционально. Жестикулируя. Но звуки его голоса летели будто мимо меня. Пока он вдруг не сказал:
– Линдеман, а ты молодец! Твой ход с роликом хорошо сработал. Продажи выросли на 5%. Обсудите с Виктором Сергеевичем, что ещё можно сделать. До твоего отъезда. – он сделал паузу. – Ты же в курсе, что летишь на конференцию а Стамбул?
Все уставились на меня. Я еле заметно кивнула головой.
– Ну тогда рабочим местам!
Оля задержала меня рукой:
– Люб, скажи ему…– шепнула она тихонько.
– Я не знаю, как это сказать…
– Давай вместе?
– Подожди, Оль…
– Иди, я намекну ему. – сочувственно похлопала меня по плечу блондинка.
Я вышла из кабинета. Меня тошнило и потряхивало от волнения.
За мной вышли все.
Но не Оля.
Я встала около двери. Роман Юрьевич, уходя, будто специально не закрыл её до конца, чтобы я слышала, о чем они говорят. Но я не слышала.
Вскоре голоса стали различаться чётче.
– Ну вы же понимаете, что это словно красную шапочку на растерзание серому волку отдать? Кирилл Аверьянович!
Дверь распахнулась.
– Оль, отвали. Всё я понимаю. Без тебя тошно… – устало отмахнулся он, выходя, и увидел меня.
– Эххххх! Линдеман! Да что ж с тобой…– Аверьяныч отчаянно цокнул и топнул каблуком дорогого ботинка об пол. Сунул руки в карманы. И пошёл курить.
– Что он сказал?
– Сказал, понимает все. Но препятствовать не будет. Что это твое личное дело. И, если ты Тутанкову понравилась, куда не спрячь – он тебя из-под земли достанет. Такой человек.
– Тутанков просто глумится. – вздохнула я.
– Ты зацепила его, дура. Он смотрит на тебя и огнём горит. Но Люба с таким мужчиной скорее и правда сгоришь. Поговори теперь ты с Аверьянычем. Ну или на крайняк, возьми больничный. Правда, это ненадолго поможет.
– Спасибо, Оль. – я обняла её.
Я пришла в наш кабинет. Никого не было. Взяла из принтера чистый листок и написала заявление на увольнение. Одним днём. Без отработки.
Прижала его к груди.
И пошла к Аверьяновичу.
Слышала, что он уже покурил. Вернулся. И открывал дверь ключом.
Мне кажется, увидев меня с бумажкой, он сразу всё понял.
Мы зашли молча в его кабинет, и я положила заявление на стол. Села напротив.
Он внимательно смотрел на бумажку.
Потом на меня.
Потом вновь на бумажку.
– Я не буду это подписывать. – строго сказал он.
Я сглотнула и опустила глаза.
– И не из-за Тутанкова. А потому что ты, Линдеман, талантливая девка. И сидишь на своём месте.
Он эмоционально разорвал заявление и выкинул его в ведро.
Я молча взяла другой листок. И написала повторно. Снова положила перед ним.
– Да чтоб тебя! Упертая, как баран.
– Кирилл Аверьянович, если не заявление, то увольте меня тогда за прогул. Я не приду в понедельник.
У меня по щекам потекли слезы.
Он тяжело вздохнул. И размашисто поставил свою подпись.
– Я надеюсь, что ты передумаешь. Люба. Никто не хочет, чтобы ты уходила.
– Спасибо. – тихо ответила я и вышла из кабинета.
В какой-то прострации.
И на автопилоте подошла к окну, чтобы ровно поставить стойку с прайсами. Кто-то засунул их в лоток небрежно.
Услышала сзади шаги.
Спиной почувствовала, что ОН.
Не оборачивалась.
Видела только краем глаза, как вышел, ни с кем не попрощавшись и на меня не взглянув. В одной лишь рубашке. С закатанными рукавами. В ноябрь и снег с дождём.
Сел в машину.
На пассажирское. За ним его свита с пальто.
Я развернулась и пошла относить Наде заявление.
– Линдеман, ты понимаешь, что этим, – Надя потрясла моё заявление в руках. – Ты проблему не решишь. Аверьянович получит за то, что подписал. Мне звездюлина прилетит. А Тутанкова это ещё больше раззадорит!
– Не раззадорит. Что вы его все так боитесь?! – всплеснула руками я.
– Люба!
– Надь, спасибо тебе. Но я не передумаю.
Я спустилась к нам в кабинет. Было время обеденного чая. Роман Юрьевич шутки шутил, как обычно.
– О, Любка! Ты слышала свежий прикол? – начал он.
– Подожди, Ромыч. – остановила его Оля. – Люб, ну что, поговорила?
– Я заявление написала…
– Какое ещё заявление? – чуть не шепотом спросила Оля.
– На увольнение.
– Да ты с ума сошла! Куда ты собралась, Люб! Мы все против!
– Оль! Я приняла решение. Точка.
Остаток дня прошел молча. Молча я собрала свои вещи. Было грустно. И уходила, дождавшись, когда уйдут все. Чтобы избежать всех этих прощаний.
Всю дорогу домой я думала о том, что надо бы уже подумать о том, как сказать родителям. Что я больше не работаю в автосалоне. Но я так и не подумала ни секунды об этом. Ладно. Скажу как-нибудь потом…
Зайдя в квартиру, я повесила куртку в шкаф и прошла в свою комнату. Устало упала на кровать.
Закрыла глаза. И его вижу…Снова.
Взгляд этот.
Горящий огнём.
Знаю, что нельзя к нему. Только почему тогда сердце говорит, что можно?
Ты влюбилась, Люба?
Я свернулась клубком и уткнулась носом в подушку.
Было ощущение, что всю мою грудную клетку стягивает куда-то в середину. К сердцу. Такое сильное и явное было это ощущение!
Я влюбилась....
Влюбилась первый раз в жизни…