Тутанков просто пошёл выпить виски. Налил почти полный бокал из тяжёлого квадратного графина, стоявшего на тумбе возле нашей постели. Достал из холодильника лёд. Он залязгал о стекло и пустил брызги.
У меня жутко разболелась голова. Я чувствовала, как кровь пульсирует внутри. Прямо над бровями.
…Я люблю тебя, Линдеман. Ещё никого так не любил!…
…Я люблю тебя, Линдеман. Ещё никого так не любил!…
…Я люблю тебя, Линдеман. Ещё никого так не любил!…
Так и крутилось у меня в голове. Сердце дрожало от этих слов. Волновалось. Стучало внутри. Неужели, правда?
Может ли это быть правдой?
Может ли он любить меня?! Но смотрит так. Будто может. Я не шевелилась. Стояла у стены.
Тутанков кинул подушку у изголовья кровати и сел, облакотившись на неё.
– Идем ко мне. – он похлопал по матрасу рукой.
Я пошла, как была. В разорванном на груди сарафане. В его сперме на коже. С растрепанными волосами. И осторожно села на край. Он дотянулся, подхватил меня рукой и затащил к себе на колени.
Перебирал пряди моих волос пальцами.
Утыкался в темечко горячими губами.
Укрывал всю будто. От какого-то злого врага…
– Любимая…Наконец, я могу сказать тебе об этом…Лю-би-ма-я. – он произнес это слово по слогам, сильнее прижимая меня к сердцу.
– Это правда так? – я подняла на него глаза.
Он заботливо убирал пальцем большой руки волосы с моего лица.
– Я влюбился сразу. Как увидел. И тот час же решил, что ты – моя.
Я прижималась к его груди щекой. Чувствовала шрам. Хотелось, чтобы это не заканчивалось. Чтобы он меня убаюкивал.
– Илья… – аккуратно начала я. – Можно спросить?
– Спрашивай…– кивнул он.
– Почему ты такой грубый в сексе… – я замялась, застеснялась этого вопроса.
Он перевел дыхание. Обнял сильнее.
– Я не могу себя контролировать. Начинаю сходить с ума, как представляю, чем закончится. В тебе такая чертовщина, Люба…Это невозможно объяснить словами. Тебя хочется трахать. Именно трахать. Жестко. Чтобы делать тебя покорной. Потому что ты – строптивая. Очень.
Я ничего не ответила. Я не понимала ничего. Что он имел в виду?…Я ещё не доросла до этих категорий, чтобы ими мыслить.
Сейчас.
Сию секунду.
В моменте.
Он был нежным. Заботливым. Обнимал. Но каких-то 15 минут назад чуть не уничтожил меня.
Мы провели на островах ещё несколько дней. Спокойных. Обычных. Дней. Было много пляжа. Мы плавали. Ныряли. Попали в грозу. Тутанков был спокойным как никогда. Он больше не говорил о любви. Но и не ломал меня. Обращался бережно. Как с хрусталем. Как будто вместе с признанием в любви что-то внутри него устаканилось. Приобрело понятные очертания.
В Москву мы возвращались днем. Снег летел огромными хлопьями. Как перья.
Я прислонилась лбом к окну Бентли. И мне казалось, что внутри меня тоже снег. Во мне тихо скрипела зима. Что-то изменилось после этой поездки. В душе.
Дома, как всегда, ждала Ирина Александровна. И оладья с абрикосовым вареньем. Тутанков их очень любил.
– Ой, какие вы загорелые! Любочка, тебе очень идёт загар. – тараторила гувернантка, поспешно накрывая на стол.
Тутанков рассказывал ей про наш дайвинг, нежно глядя мое колено под столом, как подросток. Его глаза были живыми и сияли. Как у мальчишки. Обычного. Влюблённого. Мальчишки.
Жизнь потекла каким-то своим, пусть и новым, чередом. Мансардное окно перед сном. Конспекты. Лекции. Сериалы с Ириной Александровной по вечерам. Тутанков торчал на работе до поздна. Открывал очередной автосалон. И мы почти не виделись.
Я перестала скрывать свое положение от подруг. И разрешила Дмитрию подвозить меня на красном Астон Мартине прямо ко входу в Университет. Практически все перестали здороваться со мной после этого. А преподаватели тихо перешептывались на кафедре, чьей я могу быть любовницей.
В женском коллективе литфака эта тема произвела фурор и была даже более обсасываемой, чем назначение нового декана факультета. А мне уже было все равно. Как будто бы я отрастила броню после той поездки на острова. Внутри меня перестало греть. Я была словно зажата во льдах. Как в тисках.
Это было новое.
Необычное.
Странное чувство безразличия.
И все замерло вокруг.
Даже время. Какой-то унылой эпохой.
Один день сменял другой.
Мансардное окно.
Конспекты.
Одиночество…
Пока мне не позвонил. Миша.
Я как раз возвращалась после экзамена домой.
– Привет, Люб! – весело сказал он мне.
И вокруг будто заиграла жизнь.
– Привет. – ответила я, нервно убавляя пальцем звук, чтобы водитель не услышал в трубке мужской голос.
– Я в Москве. Увидимся? – спросил он.
И мне захотелось! Очень захотелось этого! Поговорить с кем-то. Просто ни о чем. И обо всем.
– Я не могу. Сегодня…– грустно ответила я, понимая, что невозможно ответить иначе в моих обстоятельствах.
– Так я буду здесь ещё 2 дня!…
– Я не могу…
– Ясно. Папочка не разрешает?
Я промолчала.
А он продолжил:
– Передумаешь – звони. Или я сам тебя украду у него. Как в прошлый раз.
Это прозвучало так дерзко, что у меня застучало сердце. Я положила трубку. И расплакалась. Потому что…
Мне.
Нужно.
Было.
С кем-то.
Поговорить!
– Люба, что с вами? – водитель притормозил на обочине и обернулся испуганно.
А я просто рыдала и разводила руками. Он достал из бардачка бутылку воды и бумажные салфетки.
– Я не хочу…– замотала головой я.
– А что нужно? – уточнил Дмитрий.
– Пожалуйста, отвезите меня погулять с другом. И не говорите об этом Тутанкову.
Дмитрий молчал.
– Я больше не могу! НЕ МОГУ быть в одиночестве. Мне плохо. – я чуть сбавила тон.
Он вздохнул.
И барабанил пальцами по рулю. Нервничал.
Но тронулся.
Мы поехали.
В сторону дома.
Я поняла, что он не нарушит предписания Тутанкова. Но вдруг он уверенно и тихо спросил:
– Люба, куда нужно вас отвезти?
Я встрепеннулась. Как будто меня подключили к какому-то аппарату жизнеобеспечения. Как будто полился кислород. Или свежий прохладный воздух из окна.
– Сейчас! – пропела я и набрала Мише. – Алло, у меня появилось время. Я недалеко от театра Сатиры на Большой Садовой.
– Значит, пьём чай на Патриках. – улыбнулся в трубку Михаил.
– Встретимся в чайной?
– Давай…
Водитель кивнул.
И через несколько минут притормозил у назначенной кондитерской.
Я влетела туда абсолютно счастливой. И заняла крохотный столик у окна с мягким подоконником.
Сонин младший появился минут через десять. В пуховике на футболку. С растрепанными светлыми волосами. И широко улыбался.
– Привет, принцесса из заточения! – он облокатился на стол.
– Мишка! Я рада тебя видеть! – искренне ответила я.
– И я. Рад. По чаю? И погуляем!
Он подозвал официанта:
– Нам два чая. С коньяком! И самые вкусные пирожные. Какие ты любишь, Линдеман? – спросил он.
– Буше....
– Два буше!
– Спасибо. – кивнула я.
И обратилась к Мишке.
– Ну, как ролик?!
– Папа был в восторге. Тутанков будет в ярости! – резюмировал он.
Я чуть притормозила.
– А как узнает Тутанков?…– осторожно спросила я.
– Как. Как. Непременно!
– Миш! Не надо. Не говори, что это я.
– Конечно, не скажу. Но он сам догадается.
– Но ваш в салон в Питере. Как он узнает о локальной рекламе?
– Мы записали федеральную рекламу. И на Москву.
Я сидела, не моргая.
– Зачем?
– Переманить клиентов Тутанкова. – пожал плечами Миша.
– Ты думаешь, кто-то поедет покупать тачки из Москвы в Питер? – хохотнула я.
– Если мы предложим цены ниже на сотку – да. Эти богачи такие скряги!
Нам принесли чай и буше.
– Миша, пожалуйста, не говори, что этот ролик придумала я! Предупреди всех! Иначе, мне – конец!
Мысль о том, что Тутанков узнает об этом начинала разжигать во мне жуткий страх.
– Не ссы, Любаш. Все будет хорошо. – он нежно взял мои пальцы в свою большую мягкую ладонь.
Я аккуратно выдернула их обратно.
– Пойдем погуляем.
Миша махом допил свой чай с коньяком и начал надевать пуховик. Я тоже. Мы вышли. В снег и зиму. Я мягко подступилась к Астон Мартину. Даже виновато. Дмитрий опустил стекло.
– Я погуляю ещё минут 20 и поедем. Хорошо?
Увидев Мишу, он напрягся. И это мне не понравилось. Дмитрий посмотрел на меня так, будто я делала что-то очень гадкое и запретное.
– Пойдем, Люб! – Сонин демонстративно взял меня за плечо.
Но я убрала от себя его руку. И сказала без голоса, губами:
– НЕ НАДО.
Он поднял ладони вверх, повинуясь. И пропустил меня по бордюру первой.
– Как ты живешь, Люб, со своими господином? Выглядишь дорого.
– Хорошо живу. Недавно были на островах.
– Ходят слухи, – Миша наклонился к моему уху и зашекотал его волосами. – Что у твоего папочки очень вспыльчивый характер наедине с девочками. Он тебя не обижает?
Он произнес это с таким сарказмом! Так насмешливо. Что мне стало противно…
– А кто распространяет слухи? – спросила я.
– Ой, да ну мало ли таких, кто трахался с Тутанковым…
Я резко остановилась и повернулась к Мише.
– К чему этот разговор сейчас?
– Я волнуюсь за тебя.
– А. – усмехнулась я и засунула руки в карманы пальто.
– Люба, правда. Ты мне не безразлична. Ты мне нравишься. Я постоянно думаю о тебе. Какая-то Линдемания! – вдруг выпалил он мне в спину.
А мне уже не хотелось говорить после этого. Я испугалась.
Его признаний.
И быстрым шагом пошла к Астон Мартину. Открыла дверь. Села.
– Поехали домой.
И Дмитрий тронулся с места.
Через полчаса мы подъехали к дому. В глаза бросился непривычно припаркованный под навесом Бентли Тутанкова.
Меня с ног до головы пробрало леденящее нехорошее предчувствие.
В доме на первом этаже горел свет.
Я зашла.
И аккуратно сняла обувь у входа.
Услышала женский голос. Но не Ирины Александровны.
Бросила рюкзак на тумбу. И зашла в столовую.
Тутанков тут же обернулся на меня.
Всем телом.
А рядом с ним сидела Тори.
И загадочно улыбалась…