С самого раннего возраста меня преследовала мысль о том, что я родилась не в той семье, в какой должна была родиться по божьему замыслу. Как будто бы произошла какая-то незначительная канцелярская ошибка из разряда тех, что потом отыгрываются всю жизнь. Такая, знаете, ерундовая, но фатальная. Типа как паспортистка перепутала букву в твоем свидетельстве о рождении.
Одна. Лишь. Маленькая. Буква. А как меняет все.
Так и со мной. Кто-то невнимательный сверху просто ошибся и перепутал семью. По моему искреннему убеждению, я должна была родиться где-нибудь в высшем обществе. И жить безбедно.
Засыпая, я всегда представляла себе своих гипотетических родителей.
Мама была бы светловолосой и хрупкой. В красивой итальянской юбке из тончайшего хлопка с лимончиками. А папа – серьезный, крупный, в очках и непременно с коричневым кожаным дипломатом. Он бы приходил вечером с работы в синем клетчатом пиджаке. Ставил бы свой дипломат на тумбу в прихожей и говорил:
– Где мои любимые девочки?!
И мы бы поспешно выбегали с мамой из кухни, распространяя за собой аромат яблочного пирога с сахарной пудрой, прилипшего к одеждам и волосам.
На деле же я лежала на обоссаном диване, доставшемся мне от двоюродного брата Антохи. И водила пальцем по узору на настенном шерстяном ковре. С одним лишь вопросом:
Почему
Я
Здесь?
Родители жили бедно. Но гордо. Мы никогда не ездили отдыхать. И мне никогда не покупали красивые вещи. Только практичные.
На 1 сентября в 8 класс я пошла в брючном костюме от того же двоюродного брата. Мама посчитала, что он мне идёт. А блузка с рюшами и бантом разбавит строгость и не даст никому понять, что пиджак мужской. Помимо этого у меня были очки с линзами, шириной в палец. И я даже не надеялась понравиться мальчикам.
Мама всегда говорила:
– Любочка, это же не главное.
На самом деле, это было попросту невозможно в тех обстоятельствах.
Одноклассники откровенно надо мной стебались. И даже не скрывали своего пренебрежения. Хотя, по сути, иногда выглядели хуже, чем я. Просто я была слабее. Сейчас это называют противным словом "буллинг"и порицают. А тогда…Тогда это просто было.
Один раз мальчишки собрались толпой и плюнули по очереди мне на голову с третьего этажа школы. Я даже не дрогнула. Не шевельнулась. И гордо пошла дальше, как будто бы ничего и не было. А они кричали мне вслед:
– Линдеман, хоть улыбнись!
И басистый прокуренный хохот.
Летевший мне прямо в спину.
Ненавижу!
Дома бабушка стирала в тазу. В ванной пахло сыростью, хозяйственным мылом и мокрым бельем. Она устало вытерла лоб рукой в мыльной пене и сказала мне:
– Люб, подожди минутку.
Оплеванной мне пришлось сидеть ещё около часа и ждать, пока бабуля закончит.
Потом я с остервенением смывала с себя чужую слюну. И мне казалось, что она будто проросла, впиталась в меня на уровне ДНК. Я чувствовала себя испорченной, грязной и очень плакала. А на следующий день мне вновь пришлось идти в школу.
Один раз меня избили за пристроем школы. За то, что на дискотеке на меня посмотрел первый парень в параллели. И пригласил в компанию. По нему текли все.
Все. Кроме меня.
Мне чуть не выбили зуб. Он шатался. И я не могла есть ничего кроме бульона неделю. С тех пор мне вовсе не хотелось думать о пацанах. Я полностью ушла в чтение и учёбу. Книги доставались мне всё так же от двоюродного брата Антохи, как и остальное.
Он был приемным сыном маминого брата, который владел не много не мало, а небольшим продуктовым заводиком.
Во мне больно отзывалась эта несправедливость. Антон – приёмный сын. А у него есть все. Пожалуй, это я должна была родиться в семье дяди Андрея. Ну почему не я?! Почему я родилась у мамы? А не у дяди Андрея?!
Антоха мог позволить себе более заманчивые развлечения, чем чтение. Поэтому со временем ко мне перекочевало все его мальчишечье книгохранилище.
– На вот. Это тебе, зубрилкина.– хохотал он, доставая из пакета очередные гладкие и шершавые обложки.– Мне все равно на Кипре они не понадобятся.
Я цокала. Пыхтела. А в душе улыбалась. Больше всего на свете я обожала запах новых, хрустящих, не библиотечных книг.
Дни летели с бешеной скоростью.
Зиму сменила весна.
Весну – лето.
А лето – серый ноябрь.
Я не ходила в школу неделю. У меня был бронхит. Но сидеть безвылазно дома оказалось невыносимым, поэтому, завязавшись в колючий шерстяной шарф до ушей, я выползла на улицу.
Я скиталась по мокрым обшарпанным дворам. Кошки шныряли в подвалы. Листья увядали в грязи.
– Носатая! – вдруг услышала я сзади себя и не обернулась.
– Линдеман! Оглохла чтоли?! – грубо повторил звонкий девчачий голос.
Навстречу шла Линка. Самая ненавистная моя одноклассница.
– Линдеман, ты бессмертная? – схватила она меня за грудки. – Ты чего у дома Серого опять ошиваешься? Мало я тебе по зубам настучала в прошлый раз?
Я действительно оказалась рядом с домом того самого Серого, из-за которого получила. Но к которому совершенно не имела никакого отношения.
– Да нужен мне твой Серый! – прошипела я в ответ, выбираясь из её цепких рук. Она была раза в два больше меня.
– Чтобы я тебя больше тут не видела! Ты меня поняла, дура убогая? – Линка больно швырнула меня в стену с надписью "Детская библиотека № 8".
И я, ни минуты не сомневаясь, юркнула туда.
Не подрозревая даже, что сейчас меняется моя судьба.