Одному [дубильщику] стало дурно, и он весь скорчился,
Когда попал на базар торговцев благовониями[159].
Аромат, [шедший] от доблестных торговцев благовониями, сразил его,
Так что у него закружилась голова и он рухнул на месте.
Как мертвый, он пролежал без сознания
Полдня посреди дороги.
260 Тем временем около него собрался народ,
Все приговаривали: «Нет силы!», [пытаясь] помочь[160].
Один ладонью растирал ему сердце,
Другой опрыскивал его розовой водой.
Он не ведал, что на лугу
Из-за розовой воды с ним и приключилось [несчастье][161].
Кто-то растирал ему руки и голову,
А другой подносил влажную глину с соломой[162].
Кто-то окуривал ‘удом с сахаром,
А другой снимал с него одежду[163].
265 А кто-то [щупал] ему пульс – мол, как он бьется,
А другой обнюхивал его рот[164].
Мол, пил ли он вино или [отведал] банга и гашиша?
Люди были в недоумении из-за его обморока.
Поспешно оповестили родственников,
Мол, такой-то лежит там, сраженный [недугом].
Никто не знает, почему у него припадок
Или как вышло, что у него «таз упал с крыши»[165].
У того здоровенного дубильщика был брат,
Толковый и знающий, он явился поспешно и быстро.
270 [Неся] чуток собачьего дерьма в рукаве,
Он раздвинул народ и подошел с горестным воплем.
Сказал, мол, я знаю, откуда его болезнь.
Когда знаешь причину, ясно, каково лечение.
Когда причина неизвестна, трудно
Излечить болезнь, и для нее [возможны] сто поводов[166].
Когда ты узнал причину, стало легко,
Знание причин устранило неведение.
Сказал про себя: «У него в мозгу и в жилах
Наслоился запах того собачьего дерьма.
275 Он [с утра] до ночи по пояс в нечистотах,
Занят дублением кожи в поисках пропитания.
Опять же, великий Джалинус сказал так:
Дай больному то, к чему он привык[167].
Ведь его болезнь от того, что против привычного,
Так что лекарство от его болезни ищи в обычном.
От переноски дерьма он стал как навозный жук,
Навозный жук от розовой воды потеряет сознание.
Так что в том собачьем дерьме – его лекарство,
Ведь он к нему привык и приспособился».
280 Прочти «Мерзкие [женщины] – мерзким [мужчинам]»,
Иди и постигни изнанку этих слов![168]
Доброхоты амброй и розовой водой его
Лечат, чтобы открыть дверь [спасения].
Мерзким [людям] не подходят благородные [лекарства],
Не подобают и не приличествуют, о надежные друзья!
Поскольку они уклонились от аромата Откровения и заблудились,
Стали их воплем [слова] «Мы увидели в вас…»[169].
[Они говорили]: «Тягота и болезнь для нас эти слова,
Ваше увещевание для нас – не доброе предзнаменование![170]
285 Если в открытую приступите к поучениям,
Мы тут же побьем вас камнями!
Мы возросли в праздных речах и забавах,
Мы не питали себя наставлениями.
Наша сила – ложь, бахвальство и обман,
От этих назиданий у нас колики в животе!
Вы во сто крат [усиливаете] и умножаете болезнь,
Врачуете разум при помощи опиума!»[171]
Тот юноша стал отгонять от него народ,
Чтобы люди не увидели его лечения.
290 Склонил голову к его уху, словно поверяющий тайну,
Потом положил ту вещь ему под нос.
Он ведь уже растер в руке собачье дерьмо,
Понял, что оно-то и будет лекарством для скверного мозга.
Прошло немного времени, человек зашевелился,
Люди воскликнули, мол, это удивительное заклинание!
Этот [юноша] прочел заклинание, подул ему в ухо,
Он был мертвый, заклинание его спасло![172]
Движение у испорченных людей – в ту сторону, где
Есть блуд, игра глазами и бровями[173].
295 Тот, кому нет пользы от мускуса наставлений,
Поневоле пристрастится к дурному запаху.
Истинный потому назвал многобожников нечистотой,
Что они извечно рождались внутри [кучи] помета[174].
Червь, который родился в навозе, вовеки
Не приспособит свою натуру к амбре!
Поскольку [Бог] не одарил его (неправедного) брызгами Света,
Он весь – тело без сердца, словно кожи[175].
А если Истинный уделил ему от брызг Света,
То, как принято в Мисре, навоз породил птицу![176]
300 Но не простую домашнюю птицу,
А птицу знания и мудрости.
«Ты подобен тому, в ком нет того Света,
Раз ты уткнулся носом в грязь![177]
Все лицо пожелтело от разлуки,
Листья желтые, а плод внутри незрел[178].
Котел почернел и закоптился от огня,
Мясо из-за жесткости так и осталось сырым.
Восемь лет я заставляла тебя кипеть в разлуке,
Ничуть не убавились твои сырость и лицемерие[179].
305 Твой зеленый виноград тверд, как камень, ибо от хвори
Другие виноградины нынче – изюм, а ты – незрел!»[180]
Влюбленный сказал: «Не сердись, я хотел испытать,
Посмотреть, ты товарищ мне или ты целомудренна[181].
Я знал о тебе безо [всякого] испытания,
Но разве услышать – то же самое, что увидеть?[182]
Ты – солнце, имя твое прославлено и известно,
Что за урон, если я подверг его испытанию?
Ты – это я, я себя испытываю
Каждый день, [получая] прибыль и [терпя] убыток[183].
310 Пророков подвергали испытанию [их] враги,
Чтобы те явили свои чудеса[184].
Я испытал свои глаза при помощи света,
О, да не коснется дурной глаз твоих глаз![185]
Этот мир словно развалины, а ты – клад,
Если я разыскал клад – тебя, не обижайся!
Я оттого проявил такую глупую дерзость,
Чтобы [потом] всякий раз хвастаться перед врагами[186].
Чтобы, как только язык мой помянет [твое] имя,
Глаза свидетельствовали о виденном[187].
315 Если я стал работником на дороге уважения к тебе,
О луна, то я пришел с мечом и саваном[188].
Только сама отруби мне ноги и голову,
Ведь я [принадлежу] этим рукам, не рукам других[189].
Ты вновь ведешь речь о разлуке,
Делай что хочешь, но этого не делай!»
В этот миг путь привел в город речи.
Она сказала: «Невозможно, поскольку нет времени!»[190]
Мы рассказали про кожи, а мясо осталось спрятанным,
Если мы останемся, то это так не останется[191].
320 В ответ ему та подруга раскрыла уста,
Мол, для нас – день, для тебя – ночь![192]
К затемняющим хитростям в суждении
Зачем ты прибегаешь перед зоркими?[193]
Все, что у тебя на сердце из ухищрений и секретов,
Нам открыто и ясно как день.
Если мы милостиво покрываем его,
Почему твоя дерзость переходит границы?[194]
Поучись у отца, ведь Адам, провинившись,
Охотно опустился на порог[195].
325 Когда он увидел того Знатока тайн,
Он встал на ноги, моля о прощении[196].
Уселся на пепелище печали,
Не прыгал, оправдываясь, с ветки на ветку[197].
Сказал: «Господи наш, мы обидели [себя]!» – и все,
Поскольку он увидел вокруг себя стражей[198].
Увидел стражей, сокрытых, как душа,
Копье у каждого – до небес[199].
Мол, берегись, пред Сулайманом будь муравьем,
Чтобы не пронзило тебя это копье![200]
330 Ни на миг не останавливайся нигде, кроме стоянки правды,
Не бывает у человека [другого] такого охранника, как глаз[201].
Если слепой очищается благодаря наставлению,
Он каждый миг вновь марает себя[202].
О человек, ты с виду не слеп,
Но когда приходит Приговор, глаза слепнут[203].
Нужны долгие годы, чтобы изредка, порой
По Приговору зрячий угодил в яму[204].
Для слепца же этот Приговор всегда с ним,
Ведь падать – его природа и привычка.
335 Он упадет в нечистоты – не знает, что за запах,
[Мол], от меня этот запах или от грязи?
А если кто-то умастит его мускусом,
Он тоже приписывает [запах] себе, а не милости друга.
Так что два ясных глаза, о наделенный зрением,
Для тебя – сто матерей и сто отцов.
Особенно – глаз сердца, у которого семьдесят оболочек,
А эти два глаза [внешнего] чувства лишь подбирают за ним крохи[205].
О горе, заявились разбойники,
Связали мне язык сотней узлов[206].
340 Стреноженный, побежит ли резво легконогий скакун?
Больно тяжелы эти путы, ты уж прости!
О сердце, эта речь выходит раздробленной,
Ибо эта речь – жемчуг, а Ревность – мельница[207].
Если жемчуг дробится и измельчается,
Он становится тутией для больных глаз[208].
О жемчуг, не горюй из-за того, что ты раздроблен,
Благодаря раздробленности ты станешь светом[209].
Вот так, дробно и невнятно надо вести речь,
Под конец Истинный выправит ее, ибо Он – Ненуждающийся[210].
345 Пусть пшеница раздробилась и распалась —
Она попала в лавку, мол, вот – полноценный хлеб!
О влюбленный, и ты, когда твой проступок открылся,
Перестань наводить блеск, горюй![211]
Те, которые являются избранными сынами Адама,
Трубят: «Господи наш, мы обидели [себя]!»[212]
Изложи свою просьбу, не прекословь,
Подобно Иблису проклятому, бесстыдному[213].
Если бесстыдство стало для него покрывающим порок,
То и ты иди, усердствуй в пререканиях и бесстыдстве![214]
350 Тот Абу Джахл чуда от Пророка
Потребовал, как злобный тюрок-гуз[215].
А тот Сиддик Бога не просил чуда,
Сказал: «Это лицо не говорит ничего, кроме правды!»[216]
Разве приличествует такому, как ты, из себялюбия
Испытывать такую возлюбленную, как я?