Отринь скорее царство, как Адхам,
Чтобы обрести, подобно ему, царство вечности.
Ночной порой тот шах спал на тронном ложе,
Стражники – на крыше, при службе[420].
Не стремился шах с этими стражниками
Защищать себя от воров и мошенников.
Он знал, что тот, кто справедлив,
Избавлен от [неприятного] события и хранит в сердце безопасность.
730 Справедливость – сторож желанных целей,
А не [стражники], что стучат колотушками ночью на крышах.
Но его стремление было – в звуках рубаба,
Подобно страстно влюбленным, [уловить] образ того Обращения[421].
Стон зурны и грохот барабана
Чуточку напоминают ту вселенскую трубу[422].
Поэтому мудрецы сказали: «Эти мелодии
Мы позаимствовали у вращения [небесного] колеса[423].
Звуки вращений небосвода – вот что смертные
Выводят при помощи тамбура и глотки»!
735 Верующие [же] говорят, что воздействия рая
Любой грубый голос превратили в нежный[424].
Мы все были частями Адама,
В раю слушали те мелодии.
Пусть вода и глина обрушили на нас сомнения,
Вспомнилось нам кое-что из них[425].
Но поскольку оно смешалось с прахом печалей,
Разве дадут ту радость эти высокие и эти низкие звуки?[426]
[Ведь] когда вода смешалась с мочой и нечистотами,
Ее природа из-за смешения стала горькой и едкой.
740 Чуток воды есть у него (человека) в теле,
Пусть это моча, [но все же] она гасит огонь.
Хоть вода стала скверной, эта ее природа сохранилась,
Так что по своей природе она тушит огонь тоски[427].
Поэтому слушание [музыки] стало пищей влюбленных,
Ведь в нем – образ [всеобщего] соединения[428].
Набирают силу тайные фантазии,
Вернее, облекаются в форму – от звуков и трелей.
Огонь любви от напевов стал жгучим,
Подобно огню [человека], бросавшего грецкие орехи.