Был ненастный и ветреный воскресный день, который я весь планировал маяться бездельем. Посетив своё любимое место на пустынной стене, посмотрел на крепчающую час от часа волну, пока не задубел. Только после этого решил посетить столовую.
Что Аня, что Лакшери меня избегали, а общаться с кем-либо ещё не хотелось самому, да и студенты, сбившись в свои группки, тоже не тяготели к моему обществу. Внутри зрело глухое раздражение и недовольство текущим положением вещей. Внутренне я был близок к эмоциональному и физическому истощению. И если истощение физическое, как и любая немощь телесного характера в Улье, лечилась легче лёгкого – похлебал живуна, пожрал от пуза, и всё прошло. Живуна и пищи в столовой Замка было всегда в избытке. На студентах тут не экономили.
То вот истощение психологическое и эмоциональное побороть было не так просто. Аня и Лакшери, с которыми я мог обсудить всё, что с нами произошло, будто нарочно меня избегали, словно это я был виноват в том, что наша вылазка прошла не так удачно, как хотелось бы. Хотя… Тут нужно ещё определиться, что считать за удачу.
Если учесть, что хвалёная способность Лаки предвидеть будущее дала сбой, невероятная удача, что мы все остались живы и не висим сейчас вниз головой на крестах, уже само по себе невероятное везение.
У меня же складывалось впечатление, что Лакшери и Аня винят в неудаче меня. Что, опять же, весьма и весьма странно. Идея этой авантюры была не моей. Она и тогда казалась мне авантюрой, сейчас же выглядела форменным безумием. Нет, я виноват только в том, что поддался на их уговоры и сорвался в очередную вылазку, поставив на карту всё.
Включая собственное благополучие и жизнь, да и рисковал не меньше остальных, а может и больше. А неудачи и неприятности… Они случаются регулярно, что характерно, со всеми, а не только со мной. Если мои подруги решили обвинить во всём меня, думаю, стоит задуматься, насколько наши отношения близки. Я вообще-то ни к кому в компаньоны и напарники не набивался. Пусть себе устраивают свои детские бойкоты.
Так и прослонялся весь день, а потом долго не мог уснуть от лезущих в голову мыслей – мозг никак не желал отключиться от всех событий, что навалились на меня за эти выходные. Это толкнуло меня на то, чтобы пойти поискать снотворного. Через несколько минут я уже стоял и стучал в окованную металлом дверь тремя этажами выше.
– Ты? – дверь открыла Марианна в халатике.
Я сглотнул, скользнув взглядом по женственным изгибам бёдер и груди. Память подкинула мне ворох живых воспоминаний, как мы с ней и в каких позах зажигали.
– Чего тебе нужно, Орк? – на мордашке, словно позаимствованной у топ-модели, застыло удивление.
– Самогон есть? – спросил я как можно более нейтральным тоном.
Марианна закусила губу и не сумела скрыть выражение досады.
– Один за литр, – наигранно недружелюбно ответила она, словно невзначай проведя рукой по бедру. – Сколько тебе нужно?
– Три, – я отсчитал в кармане три спорана и всыпал в ладонь красавицы.
Цена была сумасшедшей, но мне сейчас было нужно. Вернувшись в свою подвальную каморку, в одиночестве, что характерно, так как проигнорировал все призывные и провокационные взгляды и намёки Марианны. Приняв на грудь немного «снотворного», я растянулся на своём матрасе и наконец смог остановить круговорот мыслей, одна тяжелей другой.
Утро понедельника из-за недосыпа и похмелья выдалось тяжёлым. Блин, из чего Кназ гонит свой самогон? Или это роковая и красивая раба любви Марианна решила меня травануть из-за полноты чувств и общей драматичности картины? Оставив этот животрепещущий вопрос открытым, решил вставать.
С трудом поднявшись, я привёл себя в порядок. Выпил живуна, умылся и, в общем, пришёл в себя, отправившись на занятия. Однако стоило мне только выйти в холл Замка, как меня остановил один из бойцов Ордена. То, что он не в духе, было видно даже через его балаклаву.
– Общее собрание во дворе, – коротко сказал он. – Присутствие обязательно. Поторопись.
– Понял, командир, – проворчал я, поворачивая к выходу вместо того, чтоб двинуться в обход лестницы к библиотеке.
Во дворе, несмотря на прохладную погоду, царило оживление. Собрались тут, похоже, уже все. Наш курс – самый многочисленный. Старший раза в два поменьше, но зато держащийся особняком и с высоко задранными подбородками – всё, вечеринка за счёт «младших» закончилась, можно снова считать их недостойными своего общества. Учителя, лаборанты, повара, уборщики…
Народу в Замке оказалось намного больше, чем я всегда предполагал. Просто обычно все они были заняты делом, а тут вынуждены были столпиться на не такой уж, как выяснилось, и большой площади перед крыльцом. Причём я оказался далеко не последним, люди всё приходили. Тихо проскользнули сквозь дверь Анютка и Лакшери, под ручку с женой протопал вечно чем-то недовольный Кназ, из-за чего выглядел он комично. Шумно вывалился Перун в компании своих подпевал. Практически незаметно вышел здоровяк Али и тут же растворился в толпе.
Ждать пришлось около получаса, и всё это время я не мог избавиться от ощущения, что снова прохожу вступительный экзамен. Правда, в этот раз преподавательский состав находился среди нас, а не на крыльце, и это немного помогало отмахиваться от непрошеных ассоциаций.
Наконец на крыльце появился Хёгни в сопровождении Авессалома и Анваровны, и толпа мигом затихла. Ректор был суров и хмур, руки держал сцепленными за спиной, словно придерживал висящие там же ножны с мечом. Одет он был не по гражданке, а в свой кожаный то ли костюм, то ли доспех, что уже говорило о многом – по крайней мере мне.
Кстати, Анваровна и Авессалом тоже были вооружены. На боку графини красовался её шамшир, у преподавателя артефакторики – короткий и широкий обоюдоострый меч в ножнах с какими-то кельтскими мотивами. Одеты оба были тоже весьма непривычно – Анваровна впервые на моей памяти щеголяла в брюках, хотя по ширине штанин они и напоминали юбку. На Авессаломе красовалось что-то кожано-меховое, как и боевое облачение Волка, оно тоже отсылало к ассоциациям с древностью. Правда, уже к каким-нибудь кельтам, а не к викингам.
Да, что-то такое я слышал про мастера артефакторики… Дескать, он на самом деле из какого-то кельтского племени и едва ли не старше самого Волка, что он очень долго выживал один и ничего не знал о других людях. Потом его нашли, крестили и вывели в мир. Ну а потом он уже как-то оказался в академии.
Что ж, по внешнему виду основной троицы преподов можно предположить, что сейчас Хёгни толкнёт какую-то мегаважную речь. Наверняка о новых запретах, причём на этот раз не только для студентов. Мне было интересно, кстати, что он скажет о Кексе и Катетере, как объяснит их отсутствие. И это был не обычный болезненный интерес. О том, что парней похитили килдинги, знают все, но сомневаюсь, что старый викинг прямо сообщит о том, что они погибли на крестах. Погибнуть в Улье – это, можно сказать, наша повседневная действительность, но быть принесённым в жертву – даже для этого жестокого и сурового мира нонсенс.
Однако реальность, как обычно, оказалась ещё отвратительней, чем я мог предположить.
– Доброе утро, студенты и сотрудники академии! – выйдя вперёд, зычно поздоровался ректор. – Во время традиционной вечеринки студентов в прошедшую пятницу, как вы все знаете, у нас произошло… че-пэ…
Че-пэ… Оно же – чрезвычайное происшествие. Ни трагедия, ни катастрофа, ни мерзкое и подлое нападение, а вот это вот нейтральное и незначительное «че-пэ»… Я услышал скрип собственных зубов. Тьфу!
– …во время которого были похищены двое студентов младшего потока…
– Их спасли? Что с ними? Где они? – раздались выкрики из толпы, причём в одном я точно услышал характерный акцент Гиви.