Вы оба вели довольно беззаботную жизнь, не правда ли? Время от времени убивая людей. Доктор Ч. был не прав и знал это. Просто не смог удержаться. Ты никогда никого не убивала, а он в конце концов смог побороть свою дьявольскую тягу – ради тебя. Но раньше он изредка брал заказы, и от этого невозможно полностью сбежать. Были те, кто знал, кто он. Те, кто хотел его смерти. И те, кто любил деньги и шантаж. Ты даже не представляла, в каком тёмном мире он живёт. Человек, играющий «Холмы Анакапри» Дебюсси и ходивший на выставки современного искусства. Он предупреждал тебя. Рассказал тебе всё. Ты знала, на что идёшь. Ты была чужеродна в этом мрачном мире. На изнанке нормальной жизни. Иногда ты привлекала внимание, хотя он и старался, чтобы этого не происходило. Он изо всех сил пытался оградить тебя от того, от чего оградить уже было невозможно.
Иногда, когда кто-то подбирался к вам слишком близко, и бегство не помогало, приходилось идти на крайние меры. Ты была его единственным слабым местом, и если об этом узнавали, пытались тебя использовать. Беззаботная жизнь, да. Ты постоянно была в опасности. Вы оба. Встретив тебя, он стал уязвимее. Никто никогда не был ему так дорог, как ты. Ты – его сердце, которое он обрёл после долгих лет тьмы, и навсегда им останешься. Но те, кто хотел причинить ему боль, обрушивали её на тебя, если им это удавалось. Чаще всего после этого их жизнь заканчивалась.
Ради тебя он сдался полиции. Лишь бы тебя не трогали. Иначе сейчас ты была бы в тюрьме или, что вероятнее, в психушке. Он никогда бы не позволил этому случиться.
Они никогда бы его не поймали, если бы он не пришёл сам.
Если бы не ты.
***
На следующую встречу ты оделась строго. Хотела, чтобы всё выглядело более официально. Ты больше не будешь закидывать ноги на кресло. Не будешь считать его вопросы, придираться к словам. Всё должно быть… отстранённо. Потому что после прошлой встречи ты чувствовала, что проигрываешь, даже не начав игру. Что он умнее, чем тебе казалось. А ты слабее, чем думала.
Доктор Ч. разглядывал тебя дольше, чем обычно, но ничего не сказал. Ты собрала волосы в узел на макушке, надела чёрные прямые брюки, белую блузку и чёрный пиджак. Такого же цвета ботильоны на небольшом каблуке уже натирали ноги. Ты редко так одевалась. Почти никогда. Тебе нравилось, что сейчас это словно не ты.
Сам он был в тёмно-синем костюме, рубашке в узкую голубую полоску и в отвратительном галстуке с бесноватым узором, которому не было названия. За все ваши встречи доктор Ч. ни разу не надел костюм, рубашку или галстук дважды. Должно быть, у него их десятки. Какая претенциозность.
Вы перебросились несколькими дежурными фразами, и доктор Ч. вновь открыл свой блокнот.
– Пока вы были с ним, чувствовали ли вы себя преступницей? Сообщницей?
Каждую проклятую секунду, что я была без него.
Ни единой секунды, когда я была с ним.
– Нет, – помедлив, сказала ты. – Я не думала об этом в таком ключе.
Ложь.
– Вы больше ощущали себя… заложницей?
Ты закрыла глаза. Сделала вдох. Доктор Ч. точно знал, что спрашивать. Ты точно знала, что он хочет услышать.
– Наверное.
Ложь.
Он записал что-то в блокнот, почесал свою идеальную бородку.
– Если бы ваши отношения были книгой, как бы вы определили её жанр?
Он сумел тебя удивить. Такой вопрос ещё придумать надо. Ты задумалась.
– Драма? – неуверенно предположила ты.
Романтический триллер.
– Я спрашиваю вас.
– Даже не знаю. Пусть будет драма.
– Хорошо.
Он сложил руки на столе, переплетя пальцы, и ты поняла, что он собирается толкнуть какую-то речь.
– Я понимаю, это была длинная, очень важная для вас книга, – сказал он, и тебе уже расхотелось слушать. – Но это её последние страницы.
Замолчите.
– Он здесь, он отсюда не выйдет, и это его логичный финал. Его и вашего романа.
Ты молчала.
– Нужно найти в себе силы закрыть эту книгу.
– Тогда отведите меня к нему ещё раз, – сказала ты, стараясь отогнать его слова прочь. Но они уже засели в подкорку мозга, и однажды ты о них вспомнишь.
– Нет, ещё рано. Вы ещё сдираете пластырь и очень чувствительны, ваше восприятие будет искажено.
Какой ещё, нахрен, пластырь?
Но доктор Ч., как ни странно, был прав. Ты чувствовала себя именно так. С тех пор, как стала рассказывать о своей тёмной жизни, с тех пор, как ты стала извлекать похороненные воспоминания, искать среди них ответы на его вопросы, твоя душа медленно кровоточила.
– Что бы вы ему сказали, если бы сейчас увидели? – спросил вдруг доктор Ч.
Тебе сдавило горло. Тысячи слов, не предназначенных для ваших ушей. Ты расстегнула верхнюю пуговицу блузки, и от доктора Ч. это не укрылось. Он всё ещё помнил, как ты сняла свитер. Помнил, как его это поразило.
Как ему это понравилось.
– Много чего, – выдавила ты.
– Что ж. Может, хотите написать ему записку?
Записку?
– Я?
– Ну не я же, – улыбнулся доктор Ч. – Напишите пару слов. Вам сразу полегчает. И это не даст отрицательного эффекта.
– Какого эффекта?
– От визита лицом к лицу.
– Да, – сказала ты. – Да, я напишу.
– Прекрасно.
Он достал из ящика стола бумагу, ручку и конверт и положил на стол.
– Прошу, – пригласил он тебя сесть на своё место.
Ткань твоих брюк была достаточно тонкой, поэтому ты почувствовала тепло доктора Ч., ещё хранимое кожей кресла. Тебе было ужасно неприятно. Словно ты села к нему на колени. Вы очень чувствительны. Да, так оно и есть. Ты взяла в руки бархатистую бумагу сливочного цвета. Ты знала, что доктор Ч. перечитает эту записку множество раз и, возможно, даже перепишет её в свою научную работу, книгу и куда ещё захочет. Что же ты могла написать?
Правду.
Ты кратко написала, что с тобой всё в порядке и что ты прорабатываешь с доктором Ч. некоторые проблемы. Ты знала, что он всё поймёт.
– Готово? – спросил доктор Ч., когда ты отложила ручку.
Сам он всё это время сидел в твоём кресле, ощущая твоё тепло, смотря, как ты пишешь.
– Да. Только не читайте, – сказала ты, изображая наивность.
– Конечно, нет, – ответил Ч., и вы улыбнулись друг другу – оба знали, что это неприкрытая ложь.
Маленькие, крошечные шаги, помни об этом.
Ты сложила записку пополам, вложила её в конверт. Медленно облизнула клеевой слой на его треугольном клапане, не отрывая взгляда от доктора. Какая пошлость.
– Если вы думаете соблазнить меня, чтобы я разрешил посещения… Можете продолжать, – усмехнулся доктор Ч.
Какой же сукин сын!
– Боюсь, вы не в моём вкусе, – ответила ты совершенно искренне, и это, похоже, его задело.
– Что ж, приму это как комплимент. К счастью, я не психопат и не убийца.
Ты улыбнулась и отдала ему заклеенный конверт.
– Замечательно. – Он посмотрел на часы. – К сожалению, мне нужно уходить. Но сегодня мы хорошо поработали.
Ты кивнула. По крайней мере, у тебя появляется хоть какая-то связь с твоей любовью. А это именно то, ради чего ты здесь.
Доктор Ч. подал тебе пальто, надел своё, закрыл кабинет на ключ, и вы вместе вышли на улицу. Он вызвал такси, ты решила ждать автобус. Тебе нравилось ехать в нём безликим пассажиром, прислонившись к стеклу, не обращая на себя ничьё внимание, и слушать музыку.
– Может, вызвать вам такси? – спросил доктор Ч. – Или, если нам по пути, поедете в моём?
Боже упаси.
– Спасибо, – любезно улыбнулась ты, – мой автобус скоро подойдёт.
Вышло солнце и припекло совсем не по-осеннему. Тебе стало жарко, ты расстегнула пальто. Доктор Ч. снова скользнул взглядом по твоей блузке и брюкам. Подъехало его такси.
– Вам идёт этот стиль, – сказал вдруг он, берясь за ручку двери. – Вы хотите казаться серьёзнее и взрослее, и это хорошо.
– Вам ужасно не идёт этот галстук, – ответила ты. – Выбросьте его.
Доктор Ч. усмехнулся и сел в такси.
Через полчаса ты была дома. После каждой вашей беседы, неважно, утром она проходила или вечером (это зависело от расписания доктора Ч., у которого было множество других обязанностей в лечебнице, кроме встреч с тобой), ты чувствовала себя опустошённой. Даже если бы он не говорил ни слова, ничего не вытягивал из тебя, ты чувствовала бы себя так же. Сама больница давила на тебя. Её атмосфера. Стерильная, одинокая, отчаянная. Его кабинет. Замкнутый, неприветливый, настороженный. Сами беседы уже не казались тебе чем-то невообразимо ужасным.
Это было даже забавно. Беседа, начавшаяся неделю назад, плавно продолжалась, перетекала из «сеанса» в «сеанс». Безумно длинный разговор, которому пока не видно конца. Несколько лет ты не разговаривала так долго ни с кем, кроме твоей любви. Правда, больше чем наполовину этот разговор состоял из лжи, но доктор Ч. всё равно невольно пробуждал в тебе воспоминания, которые ты давно не доставала из своей тёмной бархатной коробки, тайной шкатулки, спрятанной за занавесом лицемерного существования, имитирующего жизнь. Ты вспоминала, сокращала воспоминание до нескольких фраз, иногда превращая его в прямо противоположное, и выдавала доктору Ч. Потом ехала домой, снова и снова прокручивая мельчайшие подробности вспомненного, цепляя к ним другие, и засыпала где-то между самым горьким поцелуем и самым тёмным взглядом.
Потому что эту шкатулку просто так не закрыть.