– Нет-нет-Нет! Только не это!
Я прижимаюсь лбом к холодному лбу друга. Слезы неконтролируемым гладом катятся по щекам. Я сжимаю его безвольно болтающуюся руку, но не нахожу пульса. Меня трясет, тело и мозг отчаянно сопротивляются воспринимать ужасающую действительность.
– Ты не можешь умереть. Не можешь! Ты же дух, ты же…
Душа в теле человека. Такая же, как и я.
Я поднимаюсь на носочках ещё выше, напрягая икры до боли. Пальцами нащупываю сонную артерию на его шее, но не чувствую пульсации. Судорожно вожу ладонью, пытаясь нащупать хоть малейшее движение под кожей. Ничего. В отчаянии подставляю два сложенных пальца под кончик носа – он должен дышать. Но он не дышит.
Сползаю на пол лифта и мотаю головой. Он не может умереть. Он мой друг, и… он просто не может.
И я знаю, кто все исправит.
– Сет! Сет, пожалуйста, ты нужен… нам… сейчас…
Голос срывается, я не могу адекватно мыслить. Смотрю на безжизненно белое лицо Шона и его руку, которую он только что протягивал мне, чтобы вытащить. Чтобы помочь.
Когда мы выберемся, мне стоит уехать подальше от него. Неудачница Асфодель – плохой друг. Отвратительный.
По моей шее бегут холодные мурашки. Мир погружается в тишину и безмятежность, всего на мгновение, но этого хватает, чтобы понять.
Сет уже здесь.
Он не произносит моё имя, и я оборачиваюсь.
Сет занимает почти всё свободное пространство. Красные пряди в беспорядке лежат на плечах, алое с золотыми вышитыми орнаментами одеяние покрывает тело. Взгляд серых глаз прикован к бездыханному телу Шона. К телу его слуги.
Я жду, хоть сердце рвётся из грудной клетки. На счету каждая секунда, но взгляд Сета мрачный и тяжёлый, и я боюсь говорить. Боюсь услышать, что Он не всемогущий.
Я же ошибаюсь?
Он же Бог.
Он может всё, даже вернуть моего друга из мира мёртвых.
Наконец Сет переводит взгляд на меня.
– Асфодель.
Моё имя звучит, как вопрос, и я шумно сглатываю. Киваю головой быстро-быстро, пряча дёргающийся от плохо сдерживаемых рыданий подбородок.
–Вслух, Асфодель.
Его фразы отрывистые и точные. Радужки наливаются тьмой.
– Помоги ему, пожалуйста. Сделай так, чтобы он жил.
Сет чуть наклоняет голову.
–Он ещё жив, Асфодель.
Я открываю рот, кидая взгляд на тело друга.
– Он не дышит.
– Дышит. Просто ты не чувствуешь этого.
– Тогда вытащи его отсюда! Сет! Ему нужна помощь!
Бог не произносит ни звука, и мы сверлим друг друга взглядами.
– Вас могут найти и вытащить.
– А если нет?
Сет равнодушно пожимает плечами.
– Ты жива, и скоро тебя найдут.
– Нет. Сейчас. У Шона нет времени.
Бог не сводит с меня рассерженного взгляда.
– Ты готова пожертвовать частью души ради… Шона?
– Да, – зло выплёвываю, хмурясь, – Да, я готова.
Его брови ползут вверх.
– Ты любишь его?
Вопрос застаёт меня врасплох.
– Я… он… он моя семья. Конечно, я люблю его.
Как брата. Как отца. Как друга. Как человека, который был ко мне добр.
Зрачки Сета расширяются.
– Он не тот… человек, ради которого стоит жертвовать собой.
– Ты сейчас серьёзно? Тебе-то что? – я забываю об осторожности и шагаю к Богу, едва не сталкиваясь с ним, – Тебе нужна моя душа? Забирай! Я добровольно отдаю её!
Сет смотрит на меня сверху вниз, сжимая челюсть. Я чувствую его растерянность и гнев, но мой друг в беде, и он бы сделал то же самое для меня.
– Вот, – я задираю ткань футболки вверх, обнажая кожу, – Вот. У тебя нет выбора. Я призвала тебя, и ты обязан сделать своё дело.
Я намеренно распаляю гнев Бога. Провоцирую его, и у меня получается.
Радужки Сета вспыхивают красным, но он не может не повиноваться.
Мы заключили сделку, и условия, озвученные им же, полностью соответствует ситуации.
Я призываю – он исполняет моё желание, забирая часть души.
И часть воспоминаний…
– Ты совершаешь ошибку, Асфодель, – он дотрагивается пальцами до кожи живота. Не торопясь, проводит ладонью вверх, выписывая круги. Я закрываю глаза, пытаясь привести дыхание в подобие нормы. Мне страшно. Я помню ту боль, я помню всё, что было после.
Но перед глазами стоит мертвенно-бледное лицо Шона, и решимости во мне больше, чем страха.
– Когда ты спросишь Шона, почему он не тот, из-за кого бы стоило лишаться части души, а он ответит – позови меня. Я постараюсь тебя утешить.
Его рот растягивается в злой ухмылке, обнажая белые зубы.
Сет играет. Для него всё это – жизни, смерти, человеческая боль, страдания, чувства в целом – всего лишь игра.
Я качаю головой. Обхватываю его ладонь, скользящую по моему телу, двумя руками. Они трясутся, но я сильно прижимаю их к его коже, укладывая в нужное место. Сет выпрямляется и хмыкает, будто только сейчас осознал мою непоколебимую уверенность.
Он обхватывает пальцами мой подбородок и приподнимает его, устанавливая зрительный контакт. Его глаза снова серые, и я ловлю себя на мысли, что это, похоже, единственное, что меня не пугает. Даже завораживает.
– Тебе будет больно, Асфодель, – он ни разу не называет меня Цветочком, и я хмурю брови в недоумении, – И я сейчас про ту боль, что придёт позже.
Открываю рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но меня пронзает острой вспышкой боли. Закусываю нижнюю губу, и во рту появляется металлический привкус.
Я не отрываю своих ладоней от его запястья. Сжимаю так крепко, словно это должно помочь уменьшить боль.
Не отвожу взгляда от лица Бога, хоть мне очень хочется закрыть глаза. Зажмуриться, спрятаться, исчезнуть и ничего больше не чувствовать.
Но он смотрит на меня с таким выражением на своём красивом лице, что я не могу оторваться.
В его глазах сопротивление. Он борется сам с собой, а ещё со мной, и, может, со всем миром. И, пусть мне больно, я вижу отражение своей боли в нём, и становится… легче.
– Разочарование, Асфодель. Вот что тебя ждёт. Но ты справишься. Потому что я буду рядом.
Я закрываю глаза.
Мысли превращаются в кашу, и остаются лишь чувства.
Не знаю, почему, но мне нравятся его слова.
Мне нравится то, что он будет рядом.
Что бы это ни значило.
***
Ресницы липкие и влажные, они склеились и не дают нормально открыть глаза. Тру кожу пальцами и с трудом распахиваю веки.
Я снова в больничной палате, но вокруг меня никого. За окном ночь, тускло светит спадающая луна и тишина окутывает всё здание.
К левой руке прикреплена капельница. Мутным взглядом разглядываю сгиб локтя, пытаясь восполнить пробелы в памяти.
Шон!
Мне нужно узнать, что с ним.
Верчу головой в поисках телефона, но прикроватный столик девственно чист.
– Ладно, – бормочу под нос, вынимая иголку из вены. На коже появляется алая капля и растекается по руке вниз. Не обращая внимания, свешиваю ноги с кровати и выжидаю пару минут, пока в голове прояснится. Лучше не становится, и я придерживаюсь за край кровати, а затем за мятно-зелёную стену, пока пробираюсь к коридору.
Выхожу за дверь, бесшумно ступая босыми ногами по приятно холодному полу. Коридор пуст, но на дежурном посту, скрестив руки перед собой и уложив на них голову с кучерявыми светлыми волосами, дремлет медсестра. Она похожа на ангела, такого, какими их описывают в средневековой литературе.
– Простите, – говорю на датском, но втайне надеюсь, что она понимает английский. На французский даже не надеюсь, но было бы неплохо – голова трещит, и напрягать извилины физически больно, – В какой палате Шон Пирс?
Произношу имя и фамилию друга, и впервые за всё это время выдыхаю полной грудью. Будто бы только сейчас поняла, что он обязан быть жив.
Потому что я абсолютно точно не помню ничего, что происходило в моей жизни до пяти лет. Я не помню, как я появилась на свет. Я не знаю, как ушёл мой отец, и был ли он вообще в моей жизни. В моей голове туман, он густой и тягучий, и только я пытаюсь подумать о детстве – он застилает плотной беспросветной пеленой все мои мысли, оставляя серую пустоту.
– Шон Пирс, – торопливо повторяю, сталкиваюсь с ошарашенный взглядом курчавого ангела, – Это мой друг! Он был в том же здании, что и я, пожалуйста, мне нужно увидеть его.
Медсестра раскрывает рот, как рыба, выброшенная на песчаный берег, и таращится на меня.
– Почему вы не в палате? Что с вашей рукой?
Кровь из растерзанной катетером вены капает на белоснежный пол.
– Шон Пирс, – я выдыхаю, стараясь не злиться, – Мой друг, мне надо знать, что он выжил.
– Шон Пирс, – растерянно повторяет девушка, моргая сонными глазами, – Он в пятой палате, но вам не…
Я разворачиваюсь на пятках и бегу по коридору. Уверена, у меня не так много времени, чтобы вежливо дослушать окончание предложения ангела на посту.
В спину летят крики и, возможно, угрозы, но в моих ушах стучит кровь, заглушая всё вокруг, а глаза ищут нужную цифру на мелькающих дверях. Я двигаюсь в верном направлении: значения чисел уменьшаются по мере моего продвижения вглубь коридора, и вот я вижу чёрную пятёрку на белой двери.
Не останавливая шага, врываюсь в палату, широко распахивая дверь.
Меня встречает тьма и тишина, и я замираю.
Мир становится на паузу, я чувствую себя словно в кино, медленно скользя к выключателю, слыша шлёпающий звук собственных шагов. Меня пугает эта неподвижность. Пугает мёртвая тишина. И я даю себе пару секунд, чтобы выдохнуть и успокоить голову.
А затем щёлкаю кнопкой.
***
Шон холодный и бледный. Его тело накрыто одеялом, но руки лежат наверху, на этом белоснежном пододеяльнике, и они похожи на искромсанные ветки. В его вены воткнуты иголки, шея в бандаже, а лицо похоже на сплошной синяк. Волосы спутанным клоками лежат на одну сторону.
Но он дышит.
Он, чёрт возьми, дышит.
Я подхожу и запускаю ладонь в каштановые пряди. Другую руку просовываю в разжатую ладонь Шона и переплетаю наши пальцы. По щекам стекают слёзы, но я не вытираю их, потому что мои руки заняты.
– Шон.
Тихо зову друга, но он не отвечает мне.
Он просто душа в теле человека. И сейчас его тело должно восстановиться.
– Фрау, вы не должны быть тут… – голос медсестры осекается, и она замирает в дверях.
Я смотрю на Шона и киваю, поджимая губы.
– Он жив.
– Его состояние стабильное, и, скажу вам по секрету, это чудо, что вы оба выжили.
Я оборачиваюсь и поднимаю одну бровь в немом вопросе.
– В том здании… ну… – тянет ангел-медсестра, – Никто не выжил на седьмом этаже. И на ближайших тоже.
Я снова киваю, отрешённо глядя мимо неё.
Потому что знаю, что это было за чудо.
И чем пришлось за него пожертвовать.
***
Я покорно возвращаюсь в палату и до начала обхода лежу с открытыми глазами.
В пустой комнате я чувствую присутствие Сета. Шея покрывается мурашками, но мне не страшно, а просто необычно. Мне хочется задать ему тысячи вопросов.
Но я не решаюсь произнести имя.
Наверное, я всё ещё боюсь, что он воспримет это, как призыв к действию и отнимет те крохи воспоминаний, которые у меня остались. А может, просто хочу побыть одна.
Но Сет не выходит у меня из головы.
Я помню каждое слово и каждый взгляд. Я помню его пальцы на моём лице. Помню его запах. И даже во что он был одет. То, как были растрёпаны его волосы.
Я знаю, что он рядом, как и обещал.
Я чувствую это каждую грёбанную ночь.
Но он не появляется, а я боюсь его позвать.
***
– Мне нужно домой!
Я стою у поста и гневно таращусь на бедную медсестру. Кажется, она скоро меня проклянет на радость Сету.
– Мы не имеем права…
– Дома кот. Он один, и у нас нет друзей, кто мог бы его покормить.
– Я понимаю, но…
– Он умрёт голодной смертью!
– Возможно, у вас есть соседи…
– Он даже на второй этаж забраться не может, – давлю на жалость, – И у него абсолютно точно закончилась вода. И еда.
– Фрау, я всё понимаю, но я ещё раз объясняю, что…
– Мне нужно поговорить с вашим начальством.
С каких пор я стала такой дерзкой?
– Л-ладно, – заикается медсестра, что-то перекладывая на рабочем столе, – Возвращайтесь в палату, а я попрошу к вам зайти.
Недоверчиво прищуриваюсь, но выдавливаю из себя «спасибо». Ухожу в палату, пару раз оборачиваясь. Медсестра настороженно смотрит на меня, разговаривая с кем-то по телефону.
***
– Мне нужно передать ключи подруге.
Пока я лежу в палате и жду начальника больницы, вспоминаю, что в моей жизни есть Софи. И, пусть я не считаю нас лучшими друзьями, она кажется именно тем человеком, которому я могу доверять. И который не откажет в помощи.
– О, – брови главного взлетают вверх, – Мы уже связались с вашим соседом, и он пообещал позаботиться о питомце, пока вы в больнице.
Я округляю глаза и сажусь на кровати, выпрямляя спину.
– Сосед? О ком вы говорите?
– Ну, как же, – на краю моей койки сидит главный врач и устало трёт переносицу, – Разве вы не знакомы с соседями?
– Нет, – возмущенно вскидываю брови.
Мужчина хмурится и стучит пальцами по коленке.
– Ваш участковый специально обошёл всех, и у порога встретил взволнованного мужчину, который не смог с вами связаться.
Я во все глаза таращусь на доктора, пытаясь вспомнить, кто из наших соседей хоть раз проявлял заинтересованность. Никто.
– И… как он выглядел?
Вряд ли доктор знает, но умнее вопроса я не придумала.
– Не в курсе, – я так и думала, – Но участковый сказал, что у него был ключ. Сосед сказал, что это вы оставили его ему на экстренный случай. Так что Луис, так, кажется, зовут вашего кота, будет под присмотром.
Я не могу скрыть потрясения, и доктор хмурится.
– Нужно отправить вас на снимок, – бурчит он себе под нос, – Возможно, из-за сотрясения что-то произошло с вашей памятью.
Я хочу сказать, что с памятью у меня проблемы куда больше и дольше, чем он может представить, но мои мысли заняты загадочным соседом. И, кажется, я понимаю, про кого речь.
***
Меня выписывают через две недели.
Я лечу домой со всех ног, и, как только переступаю порог, обнимаю Луиса. Он не похудел ни на грамм, а скорее ещё и набрал, и довольно мурчит, прижимаясь мягкой шерстяной щекой к моей шее.
Проверяю его миски – они чистые и наполненные водой и кормом, и я удовлетворённо выдыхаю.
– Расскажешь мне, кто о тебе заботился все эти дни?
Луис поднимает голову и мне на мгновение кажется, что он ухмыляется хитрой кошачьей улыбкой.
Шона оставляют ещё на два месяца, и я хожу навещать его ежедневно. Помогаю ему умываться, чистить зубы и есть. Я чувствую свою вину в случившемся, но каждый раз, когда хочу что-то сказать, мою глотку перекрывает ком, и я молчу.
Шон тоже на редкость молчалив, и я списываю это на потрясение после теракта. Хоть мы оба знаем чуть больше о нашем спасении – всё же мы люди. Люди, попавшие в беду.
А ещё… Билл погиб. Друг Шона, его коллега. Который стоял там, у лифта, вместе с другом, чтобы вытащить меня.
Может, если бы не я…
Кручу головой, откидывая мрачные мысли. Можно впасть в самобичевание и депрессию, но сейчас нужно, чтобы Шон поправился, и это первоочередная задача. Врачи говорят, что это невероятно, то, что произошло с нами двумя.
Я отделалась парой синяков, небольшим сотрясением и ссадинами. У Шона перелом руки и ушибы, но он быстро восстанавливается.
– Плита не задела жизненно важные органы. Искренне говоря, ваш молодой человек родился под счастливой звездой. Обрушившийся бетонный пласт приземлился под углом, накрывая тело Шона, но не травмируя его. Он оказался словно в коробке.
Я киваю словам врача, совершающего утренний обход. Я слышу это каждый день, когда прихожу к Шону. Врачи словно забывают, что уже говорили это, повторяя раз за разом фразу «это чудо».
– Ты не должна была.
Я останавливаюсь последи палаты с открытым йогуртом в одной руке и ложкой во второй.
– Не должна была что?
Я прекрасно понимаю, о чём он.
– Ты знаешь, Фэйд.
Наклоняю голову и фыркаю.
– Не говори ерунды. Ты бы сделал то же самое.
Шон устало кивает и отворачивается.
– Я должен, – он закашливается, прикрывая рот левой рукой. Правая загипсована и прижата к животу повязками, – Должен рассказать.
Сажусь на край кровати и разглядываю йогурт, в котором плавают кусочки персика.
«Ты совершаешь ошибку, Асфодель. Когда ты спросишь Шона, почему он не тот, за кого бы стоило лишаться части души, а он ответит – позови меня. Я постараюсь тебя утешить.»
Слова Сета не выходят у меня из головы ни на секунду.
Но сейчас не время и не место, и я опускаю ложку в ёмкость.
– Поговорим, когда ты будешь дома. Ладно? Набирайся сил.
Я ободряюще улыбаюсь, но Шон не улыбается в ответ. Его губы плотно сжимаются, и он коротко кивает.
– Силы мне понадобятся.
Он произносит это совсем неслышно, и, когда я ухожу, мне кажется, что его слова – плод моего воображения.
***
От жизнерадостного человека в наш дом возвращается лишь тень. Я чувствую себя примерно так же, с одним различием: я не теряла друга и не носила в себе некую тайну, от которой Шон, очевидно, хочет избавиться.
Облегчить душу.
Ещё пару раз он пытался начать разговор, пока лежал в палате, но я пресекала любые попытки. На нас итак много свалилось.
Полиция расследовала дело, и нам обоим пришлось отвечать на их вопросы, будучи не в самом стабильном состоянии. Но террористы канули в лету, расследование зашло в тупик, и у полиции была масса вопросов. К сожалению, нам нечего было сообщить. Я всё время проторчала в лифте, Шон – рядом со мной, и единственное, что мы видели – это лица друг друга. Камера в лифте вырубилась, как только в здании перекрыли связь. А может, лифт так шарахнуло, что она просто вышла из строя из-за удара.
Во всяком случае, о моём свидании с Сетом никто не узнал.
Полагаю, если бы даже камера была включена, у Бога нашлись бы козыри в рукаве и на этот случай.
Я не стала говорить Шону о своих предположениях по поводу заботливого соседа, приглядывающего за Луисом всё это время. Думаю, он сам всё прекрасно понимает. Мы мало разговариваем.
Я просто боюсь, что то, в чем он собирается признаться, мне не понравится. Поэтому и оттягиваю момент, пытаясь морально подготовиться. Но к плохому нельзя подготовиться.
Правда, в моём случае – к плохому можно было бы и привыкнуть.
***
– Вино?
Я стараюсь не разглядывать лицо друга чересчур пристально, но он выглядит слишком подавленным и безэмоциональным.
– Шон?
Он рассеянно поднимает голову и непонимающе смотрит мне в глаза.
– Да… вино. Хорошая идея.
Машинально кивает и снова погружается в свои мысли. Луис нервно наяривает круги вокруг барного стула, и я поднимаю его на руки, а затем усаживаю наверх. Ладонь Шона укладывается на рыжую плотную шерсть, и его плечи расслабляются.
– Если ты не готов, то, может, не стоит?
Мы договорились, что поговорим сегодня, и я пораньше ушла со смены, прихватив ужин. Но на друге лица нет, и я начинаю переживать.
Шон качает головой и смотрит на стол, практически не мигая.
– Садись, Фэйд.
Его голос звучит бесцветно, словно уже всё решено.
– Да что случилось, Шон? Ты пугаешь меня.
Он кивает своим мыслям и поднимает подбородок. Его карие глаза встречаются с моими, и в них отчаяние граничит с безумием.
Я покорно усаживаюсь напротив, опасаясь произнести даже звук, чтобы не спугнуть.
– Каких воспоминаний ты лишилась из-за меня?
Я морщу нос.
– Всё было не так.
Шон грустно усмехается и, наконец, поднимает глаза.
– А как тогда?
Я набираю в легкие побольше воздуха.
– Мы бы не выбрались самостоятельно. Я не жалею, если ты об этом. Я не помню детство, но, наверное, оно не было слишком счастливым, потому что после пяти моя жизнь полна печальных и не самых приятных событий.
Шон со стоном впечатывает лоб в столешницу, но я успеваю подложить ладони под его голову. Волосы мужчины мягкие и пахнут мятным шампунем. Я качаю головой, с печальной улыбкой глядя на его макушку.
– Прекращай это, Шон. Жизнь продолжается.
Аккуратно высвобождаю пальцы, и он поднимает голову.
– Я жалею о каждом совершённом мной зле, Фэйд.
– О чём ты говоришь?
Я хмурю брови, разливая в бокалы вино. Сосредоточенно наблюдаю за насыщенно бордовой струйкой, выплёскивающейся из узкого горлышка.
– Всё, что с тобой случилось – моя вина, Асфодель.
Он впервые произносит моё полное имя, и я дёргаюсь. Ошарашенно смотрю в карие, словно каштаны, глаза друга и мелко дышу через рот. Вино переливается через край и попадает на мою кожу, а затем на стол. Но я не замечаю ничего, кроме выражения его глаз, полного вины и боли.
Моргаю пару раз, словно хочу очнуться от сна, но это вовсе не сон, а явь, и мой взгляд возвращается к бокалу, вину в нём и окрашенным в красное ладоням. Сглатываю и направляюсь к раковине, выливаю вино, мою руки и обмываю липкие части бутылки. Мои движения машинальные и напряжённые, как у робота, но я молчу.
Я не знаю, что говорить. Шон тоже молчит.
– Я не верю.
Проходит какое-то время, пока я не начинаю говорить. И это единственное, что я могу выдавить из себя.
Шон порывисто вздыхает.
– Да. Я бы тоже не захотел в это верить, но всё, что с тобой происходило плохого – моих рук дело.
Я жду объяснений. Стискиваю зубы и снова усаживаюсь напротив, сильно сжимая ладони.
– Крушение самолёта. Пожар в доме. Лифт и теракт. Всё это сделал я. Не в одиночку, естественно, но так выглядит моя сделка. Создать ситуации, при которых ты без принуждения призовешь Бога Хаоса, чтобы добровольно отдать часть своей души.
Я смотрю на друга, не мигая.
В моей голове не умещается ни одно слово, вылетевшее из его рта.
Шон – первый человек, который был добр ко мне. Он не просто протянул руку помощи, он вытянул меня из ямы. Он мой друг, он даже больше, чем друг. Он моя семья. И я, не раздумывая ни секунды, отдала за него часть души и воспоминания.
И он не может оказаться лжецом. Только не он.
Но Шон продолжает, и мне приходится сидеть и слушать, истекая кровью внутри.
– Я нарушил сделку, Фэйд. Всё… всё не так просто. Когда я устраивал крушение, то в моих мыслях была лишь она. Моя любовь. В Грядущем Мире ты общаешься с такими же душами, но они не люди. Их нельзя обидеть или причинить боль. Они находят умиротворение и просто существуют в спокойствии или отправляются на исцеление. Боги же совсем другие. Они эгоистичны и им скучно, поэтому многие совершают сделки. Просто для веселья. Но моя сделка с Хозяином значит для меня всё. Если бы я выполнил все условия – Сет бы сделал меня равным. Равным моей возлюбленной.
Шон сглатывает и упирается ладонями в стол, сжимая край.
– Я давно не был в Мире людей. Я забыл, что жизнь на земле меняет тебя. Именно по этой причине Богам запрещено появляться тут часто. Они впитывают всё человеческое, и в конечном итоге желают только одного – остаться в этом мире и стать человеком. И это возможно, – он ловит мой нахмуренный взгляд, – Только цена слишком велика.
Я не спрашиваю, что за цена, потому что сейчас меня волнует другое.
– Мы с тобой живём вместе два с половиной года. Я считаю тебя своей семьёй, и ты… ты не мог сказать об этом раньше?
– Я не мог, Фэйд, вот именно, я не мог.
– Тогда зачем говоришь сейчас?
– Потому что… потому что всё изменилось. Я больше не хочу делать тебе больно.
– А до этого хотел? – я истерично смеюсь, и лицо Шона накрывает тень, – Ну спасибо. Мне приятно слышать, что ты одумался.
Я выплёвываю слова со злостью, но в голове мельтешит мысль: если он сорвал сделку, то Сет не даст того, чего просил Шон. Он не станет равным своей Богине, они никогда не будут вместе, и вообще, чёрт знает, что будет с Шоном из-за того, что тот решил в середине пути слиться.
И какая мне к чёрту разница?
Он делал ужасные вещи. Он вынудил меня отдать за него часть своей души. Он знал о последствиях.
– Пошёл ты, Шон. Пошли вы все.
Я злюсь на весь мир. На Шона, который меня предал; на маму, которая выбрала сойти с ума и покончить жизнь самоубийством вместо того, чтобы растить меня; на ба, которая, пока жила, не давала мне дышать и двигаться, убеждая, что я ходячая трагедия…На Сета, которому зачем-то понадобилась моя никчёмная душа.
«Разочарование, Асфодель. Вот что тебя ждёт. Но ты справишься. Потому что я буду рядом.»
Пошли вы все в пекло.
Все, абсолютно все.
Пусть я слабая неудачница, но я привыкла, что в этом мире только я могу о себе позаботиться.
Быстрым шагом спускаюсь с лестницы, надеясь, что Шон останется наверху, но он бежит за мной.
– Не совершай необдуманных поступков, Фэйд. Ты сейчас на нервах…
Я резко останавливаюсь, и он врезается в меня, почти сбивая с ног.
– Интересно, из-за кого, – шиплю сквозь зубы и отталкиваю друга от себя. Он смотрит сверху вниз с абсолютно несчастным выражением лица, – Пошёл ты, твой Бог и ваши сделки.
Направляюсь в свою комнату и достаю дорожную сумку. Открываю шкаф и запихиваю туда всё, до чего дотягиваются руки.
– Куда ты?
– Подальше от тебя!
– Фэйд, – он пытается остановить меня, но я кидаю на него яростный взгляд, и Шон отступает.
– Отвали от меня, Шон.
Ненавижу грубить, но он не оставляет мне выбора.
– Я знаю, что не имею права спрашивать, но…
– Да! Не имеешь! – перебиваю, зло швыряя вещи на кровать.
– … Но куда ты пойдешь?
Я замираю, склонившись над чемоданом.
– Это тебя не касается!
Я знаю, что словами делаю ему больно. Но он обидел меня, и внутри все кипит.
– Фэйд, давай спокойно поговорим. Ты останешься дома, а я уйду, но сначала давай…
– Нам не о чем разговаривать, – холодно отрезаю, не глядя на друга. Наспех запихиваю остатки одежды и с треском застегиваю молнию.
– Отойди, Шон, – гневно смотрю на сбитого с толку мужчину и приближаюсь к нему вплотную, – Пожалуйста.
Я сжимаю челюсть, и, наверное, со стороны кажется, что я в ярости. И да, это правда. Но куда больше по моим венам растекается разочарование.
«Разочарование, Асфодель. Вот что тебя ждёт.»
Я хмыкаю и отталкиваю Шона, и он поддаётся. Отступает на шаг и пропускает меня к выходу. Дорожная сумка бьётся об углы, пока я бегу на улицу. Открываю дверь и не глядя несусь вперёд. Эмоции бьют через край, сжимая лёгкие. Мне не хватает воздуха и, очевидно, мозгов, потому что я вылетаю на проезжую часть, как будто у меня девять жизней.
Слышу крик Шона и оборачиваюсь. Перепрыгивая через ступеньки, он несётся за мной. Я отступаю на шаг, боковым зрением замечая, что на меня летит машина. Запутываюсь в своих же ногах, и почти падаю, но меня подхватывают руки.
И я знаю, чьи это руки.