Стараюсь не думать о том, что меня выперли из медблока и отняли белый браслет. Жаль, ведь
мне он уже начал нравиться.
Пытаюсь отогнать мысли о сегодняшнем пробуждении. Еще до всеобщего будильника Хьюго вылил воду мне на кровать, этот идиот притащил бутылку, доверху наполненную ледяной жидкостью, и залил меня с ног до головы, а после ржал, как раненный в голову конь. Мой крик и его смех разбудили всех в комнате. Пелена ярости опустилась мне на глаза, и я бросилась на него, но Рики удержал меня и в итоге смог успокоить. Я была готова разорвать рыжего засранца на лоскуты. Его поступок был мелким и ребяческим, но меня он вывел изрядно. Не знаю как, но тихие слова Рики и его крепкие объятия усмирили мой пыл, но не затушили костер ярости до конца. Остался тлеть маленький, но живучий огонек, который даже при малейшей мысли о веснушчатой роже вспыхивает все ярче и ярче.
Также я отодвигаю мысли о разговоре с Келлером. Сразу после того, как все ушли из комнаты, а я стояла, как мокрая крыса, и обтекала после шутки Хьюго, пришел Келлер, срезал с моей руки браслет, бросил на кровать черный и сказал, что Лексе ничего не угрожает, теперь Оливия, главная в отсеке, где живет моя сестра, в курсе ее болезни. Я не успела сказать ни единого слова, как он ушел. Но прежде чем покинуть комнату, Келлер посмотрел на меня своим ненавистным взглядом, и я моментально почувствовала себя какой-то недостойной и грязной. Вероятно, что мой шантаж не способствует нашей крепкой дружбе, но он помог устроить Лексе более-менее спокойную жизнь и лекарство, которое эту самую жизнь и поддерживает.
Словно заколдованная я смотрела на черный браслет, валяющийся на моей мокрой кровати, и не могла пересилить себя и взять его в руки. Это бы означало одно – я черная. Если бы я надела его, то смирилась бы со своей участью. Я и так смирилась, и браслет не в силах изменить того, что теперь мне придется покидать базу и отправляться наверх, туда, где царит ад. Но что-то внутри меня, какая-то маленькая часть, противилось этому. Одна достаточно глупая, но навязчивая мысль не позволила мне нацепить на себя черный браслет. «Если я его надену, пути обратно не будет».
Алекс, кого ты обманываешь? Пути назад и так нет. Только вперед. В ад.
Что говорит о моей храбрости или трусости? Итог таков – я трусиха, ведь браслет я так и не надела. Переодевшись и оставив постель в убогом виде, я отправилась к маме в блок и рассказала семье о том, что меня раскрыли. Хреновый из меня вышел агент. Мама и Лекса выдохнули с облегчением, ведь им больше не нужно лгать. Что касается меня, то лучше бы я продолжила обворовывать Дока, чем начала выходить на поверхность.
Жизнь уже не раз показывала мне – ложь всегда раскрывается, но я не смогла сказать маме, что теперь я буду покидать базу вместе с отрядом Зейна Келлера.
Я патологическая лгунья.
Целый день я провела со своей семьей, и все это ради еще одного сложного разговора. Лекса так и не рассказала маме о своем незавидном положении. Уже на протяжении двух часов я жду, когда у меня и Лексы появится мгновение на разговор тет-а-тет. Лари за все время не проронил ни единого слова, он как сидел на своей кровати, так и остался недвижим.
Наконец-то мама собирает вещи и уходит купать Габи. И вот наступает долгожданный момент, когда в комнате остаемся только я, Лекса и Лари.
– Нужно сказать маме, – тут же говорю я, пристально вглядываясь сестре в глаза.
– Я не могу.
– Можешь, Лекса, мама очень любит тебя, и, поверь, она сможет помочь.
– В чем помочь?
– Принять решение.
Лекса садится на кровать рядом со мной и говорит на удивление уверенно:
– Я уже приняла его.
– Какое?
На долю секунды Лекса вскидывает подбородок и с бунтарским взглядом смотрит на меня.
– Я не избавлюсь от ребенка.
Черт!
Не знаю, какое решение я ожидала услышать от своей шестнадцатилетней сестры. Я была не готова к любому ее ответу.
– А ты бы что сделала? – спрашивает она.
– Не знаю, надеюсь, передо мной такого выбора не встанет.
Весь бунтарский настрой Лексы улетучивается, словно его и не было.
– Может, ты скажешь маме? – спрашивает Лекса, и я внутренне сжимаюсь.
Как она может стать мамой новорожденного ребенка в столь юном возрасте? Тем более если она не может решиться на откровение с мамой? Пока я рядом, я готова ей помочь. Кто знает, может, этот поступок будет последним с моей стороны, и уже завтра меня растерзают зараженные.
– Хорошо, – соглашаюсь я, и Лекса накрывает мои руки своими.
– Спасибо, – шепчет она.
Лари молча встает с кровати, уходит за дверь, мы с сестрой переглядываемся.
– Куда это он? – спрашиваю я.
– Не знаю.
– Как только мама придет, я поговорю с ней, – обещаю я сестре и поднимаюсь с кровати.
Отправляюсь следом за Лари и догоняю его уже у лифта. Захожу вместе с ним, но друг даже не смотрит на меня. Да что я такого сделала?
– Лари, что случилось?
– Я пойду к Келлеру и скажу, что вместо тебя отправлюсь я.
– Нет, он не согласится. Стоп, откуда ты вообще это знаешь?
– Откуда я знаю, что ты теперь будешь выходить с базы? – уточняет друг.
Лари злится, он сжимает и разжимает кулаки. В принципе, другой реакции я и не ожидала. Ведь сама была бы зла, придись ему подвергать себя опасности, но именно это он и собирается сделать. – Да.
– Сегодня утром у нас был сбор мужской части населения нашего крыла, Оливия выискивала добровольцев в черные. Она честно рассказала, что людей не хватает, а на поверхности слишком много задач, и если их не выполнять, то это защищенное место превратится в кладбище.
– Ничего не понимаю…
Лифт останавливается на моем этаже, выходим из него, и я едва успеваю за Лари.
– Все дело в том, что один из отрядов черных полностью погиб, – рассказывает мне друг, выталкивая слова сквозь зубы. с Ты представляешь? В нем было тридцать два человека, никто не выжил, растерзанные тела всех нашли в трех километрах от базы.
Это ужасно. Так много смертей. После историй Лари мне будет еще сложнее выходить на поверхность.
– Я поняла, что Оливия рассказала тебе кучу ужасов, но при чем здесь я? Как ты узнал, что я теперь… черная.
– При том, что Оливия сообщила, в отряды теперь набирают только мужчин, женщинам запрещено покидать базу, разрешено только тем, кто уже надел черное. Она упомянула, что некая Александрия из крыла Зейна Келлера – последняя девушка, которая надела черный браслет. Об этом знают почти все, но мне ты решила не сообщать. Настолько важные новости я узнаю от совершенно постороннего человека, а не от тебя!
– Я не хотела, чтобы вы волновались.
– Бред!
– Нет!
– Я отказался идти в нашей группе, но уговорю Келлера взять меня в вашу, взамен тебя.
Это глупость, и Келлер на это не пойдет, ведь о моем шантаже никто не знает, кроме меня и самого Келлера.
– Лари, не надо, – молю я друга.
Лари останавливается и оборачивается ко мне.
В его глазах страх и решимость.
– Ты можешь не вернуться, – медленно проговаривает он.
– Я буду не одна.
– Меня там не будет.
Подхожу к Лари еще на один крошечный шажок и обнимаю его. Руки друга сжимают меня так крепко, словно он боится, что я растворюсь в воздухе, и он меня больше не увидит. Я ведь и сама этого боюсь, но я не хочу, чтобы он отвечал за мою ложь.
Меня в этой ситуации даже спрашивать не будут. Келлер просто не позволит, а сердить его еще больше я не буду. Ведь именно от главы нашего крыла будет зависеть моя жизнь. На его месте я бы вообще вывезла назойливого шантажиста с базы и… потеряла. Лари каменеет, и я немного отстраняюсь от него.
– Это он? – спрашивает Лари, смотря поверх моей головы.
Отлепляюсь от друга и оборачиваюсь. По коридору идет Келлер, смотрит четко перед собой и не удосуживается бросить даже крошечный взгляд холодных глаз на нас с Лари. И я было начинаю радоваться этому, но через секунду понимаю – зря.
Стоит Келлеру подойти к нам, он останавливается, одаривает меня брезгливым взглядом и спрашивает:
– Брукс, почему не в черном?
– Переоденусь потом.
– Сейчас.
Поворачиваюсь к Лари, друг с нескрываемой злостью смотрит на Келлера и открывает рот, чтобы что-то сказать. Я знаю, что он начнет отстаивать меня, и, перебив его, говорю:
– Хорошо, сейчас переоденусь.
– Через сутки твой первый выход в свет, – говорит Келлер и шагает дальше.
– Келлер? – окликает его Лари.
– Лари, не надо, – говорю я другу и встаю перед ним. – Пожалуйста.
– Ты что-то хотел, желтый? – спрашивает Келлер у меня за спиной.
Дело дрянь.
– Я хочу занять ее место, – говорит Лари.
Поворачиваюсь к Келлеру и встречаюсь с ледяным взглядом.
– Он ничего не хочет. Это так, Лари не хотел отвлекать тебя от дел.
Зейн переводит взгляд с меня на Лари и обратно. – Брукс, избавь меня от общества твоих ухажеров.
– Я ее друг, – говорит Лари и практически сносит меня с места, наступая на Келлера.
Зейн даже бровью не ведет, но смотрит на нас, как на непослушных детей.
– Как друг, ты мог предупредить ее, что за воровство и еще пару пунктов из правил, которые она нарушила, твоя подруга может вылететь отсюда как пробка. Я же оставил ее. Пусть будет благодарна.
И кажется, что на этом можно прекратить наше унижение и молча наблюдать, как Келлер уходит куда подальше, но Лари не успокаивается.
– Я буду куда более полезным.
– Не думаю.
– Алекс недисциплинированна.
– Это я уже заметил.
– Лари, хватит, – прошу я, продолжая ловить заинтересованные взгляды прохожих.
Зейн разворачивается и уходит. Удерживаю Лари, но он так и прет как танк. Упираюсь в грудь Лари вытянутыми руками, мои ноги скользят по полу.
– Лари, стоп!
Друг останавливается и дышит так, словно пробежал сотню километров.
– Он с тобой так разговаривает… – Это наши с ним проблемы и…
– Я не могу отпустить тебя туда.
– Лари, ты и так уже сделал больше, чем я заслуживаю. Ты помог нам добраться до этого места, спасал меня тысячу раз, врал из-за меня. Не нужно больше за меня заступаться, с этим я справлюсь сама.
Лари отступает на шаг, и я практически падаю. Друг яростно проводит рукой по волосам и, вглядываясь мне в глаза, говорит:
– Ты говоришь так, будто это просто сделать.
– Это проще, чем ты думаешь.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь, я ведь… Закрываю ладонью рот Лари, я знаю, что он хочет сказать. Я знаю, что нравлюсь ему и, возможно, он влюблен в меня, но это невозможно. Я, черт возьми, всегда это знала и по глазам друга могу понять, что именно об этом он практически мне сказал.
– Не произноси это вслух, – шепчу я.
Лари убирает мою ладонь и крепко сжимает в своих пальцах.
– Почему?
– Не порти то, что между нами есть.
Лари неприятно это слышать, но я не хочу терять его дружбу. Я не вынесу этого.
– Почему ты решила, что мои слова, которые я должен был уже давно сказать, испортят хоть что-то между нами?
– Дружба и то, о чем ты хочешь сказать… несовместимы. В какой-то момент все пойдет крахом. Я обязательно все испорчу. А тебя я терять не хочу.
Лари, ты важен для меня… – Как друг.
Киваю, Лари прикрывает глаза, и мне больно смотреть на него.
Лари отпускает мою руку, и я моментально ощущаю одиночество. Взгляд друга такой, словно я предала его, вогнала нож в спину. Но это не так. Если бы я позволила чему-то большему появиться между нами, это и было бы ножом. Ведь именно так я его потеряю, подставлю, предам. Да любое дерьмо может случиться.
Наблюдаю, как Лари исчезает за закрывающейся дверью лифта, и только потом возвращаюсь к себе в комнату. Внутри всего двое, но я не обращаю на них внимания, сажусь на сухой участок кровати и подгибаю под себя ноги. Достаю черный браслет и пару мгновений рассматриваю последний браслет, что будет у меня на базе номер восемь. Пока не передумала, надеваю его и защелкиваю. Рассматривая механизм, понимаю: его невозможно снять, только срезать. Кажется, что это черное украшение тяжелее остальных.
В комнате начинают собираться остальные жильцы. Хьюго и Рики входят последними. Первый бросает мне самодовольную ухмылку, а второй подмигивает. Слишком много мужчин вокруг меня, пора проредить эту грядку, как минимум избавиться от назойливого рыжего сорняка.
День уже клонится к своему завершению. Я обещала Лексе поговорить с мамой, но я словно выжитый лимон. Сделаю это завтра, сообщу маме о новом почетном звании «бабушка в апокалипсис» с самого утра.
Встаю с кровати, стаскиваю мокрую простынь, с легкостью переворачиваю тонкий матрас, иду к кровати Хьюго, сдергиваю с него одеяло и укладываюсь в кровать под сопение рыжего. Он возмущается и снова обещает мне месть, в этот раз Рики успокаивает своего друга, и тот, к моему удивлению, не предпринимает попыток отобрать одеяло.