Хотя можно было бы назвать еще вот так: «Следы материальной культуры».
То, что в конечном счете подтверждает существование исчезнувшего народа. Такое доказательство, которое можно руками пощупать, на зуб попробовать. И никак нельзя отменить. Рассказы путешественников отменить можно: мало ли что придумает ушлый малый, чтобы выставиться героем в глазах соседей. Песни сказителей отменить можно: мифы, легенды, сказки и бредни, мало ли что придумает вдохновенный певец, и это еще неизвестно, чем он так вдохновился, чем надышался, чего нанюхался, что пил, что ел – и не со спорыньей ли был тот хлебушек, – и был ли здрав с точки зрения современной психиатрической науки…
Следы материальной культуры так просто со стола не смахнешь. Как минимум надо объяснить, что это такое, для чего предназначено, из чего сделано и как оказалось в культурном слое на такой глубине.
Троя была легендой и вымыслом, пока Шлиман не положил на стол бронзовые мечи и золотые диадемы, серебряные слитки и медные сосуды, серьги и застежки, щиты и светильники…
Песьеглавцы останутся вымыслом, пока не будет найдено… что? Комплект доспехов, включающий шлем, который годится лишь на песью голову? О, это был бы предмет неоспоримый, неоспоримее только встреча с песьеглавцем нос к носу… При свидетелях. А если сам-один, то хоть обвстречайся – никто не поверит.
Если всё это было на самом деле – как мне узнать, что я не вымышленный песьеглавец, что я есть, что я – был? Где искать «следы материальной культуры»? Я думал об упоминаниях в каких-нибудь документах, списках пропавших, надписях на могилах… Но могу ли я быть уверен, что с точностью знаю свое имя? И – которое? Симон? Да, на него откликается душа, оно согревает и успокаивает, поддерживает, дает ориентир, когда я теряюсь, оно как ось, вокруг которой выстроен весь я. Но даже если это и есть мое имя – было моим именем тогда, – не факт, что в документах окажется именно оно.
Имя ли это, и если имя – то мое ли?
Остается самое невозможное – остаются предметы и вещи. Честно сказать, мысль о них мне и в голову не приходила. Пока не пришли они сами.
…Они возникают внезапно. Я иду не за ними. Я иду искать что-нибудь чувственное и событийное – и вдруг возникает вещь, предмет, объект материальный и почти бытовой… И со всей неотвратимостью материального объекта летит встречь мне, по прямой, в лоб. И невозможно отвертеться от его не то что непридуманности, от его – незадуманности. Я не просто не придумывал, каков этот предмет. Я не задумывал предмета в этом месте, не ждал его и не ожидал. И вдруг предмет возникает – воспоминание о нем, – как картинка в памяти. И предмет оказывается таким… несовременным, не сегодняшним, неожиданным не только самим фактом себя, но и формой себя. Пишущая машинка. Зеленое ветровое стекло. Тонкое гладкое рулевое колесо. Легкий маслкар цвета слоновой кости с черной складывающейся крышей. Фетровая прокладка в подтулейном устройстве каски. Деревянная спинка кровати. Острая крахмальная складка скатерти. Серые камни крепостной стены.
Эти доказательства невозможно предъявить кому-то. Они остаются несуществующими. Их доказательную силу нельзя направить наружу.
Но внутри они обладают сокрушительной мощью.
Я собираю их тщательно и бережно, с почтением и восторгом, порой – со страхом.
Я составляю их перечень и описание.