– О, нет! – гадким шепотом протянула мать, дернув мои волосы.
Я отобрала их из ее руки, чувствуя, как внутри все заходится от возмущения.
Шаги прошли мимо…
В этот момент на меня посмотрел испепеляющий взгляд.
– А все из-за тебя! У нас здесь сплетни быстро распространяются! Глазом моргнуть не успеешь, как все в тебя пальцем тыкать будут! Сейчас-сейчас, – шепотом сглотнула мать, а в ее голосе появились неприятные многообещающие нотки. – Скоро нашу карету измажут грязью! Как я буду теперь выезжать в общество, когда все вокруг знают, что моя дочь – гулящая!
Вены на ее припудренном лице и шее вздулись. Глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Точь в точь, как у моей матери, когда она была в бешенстве.
Дверь открылась, а в комнату вошел маленький круглый пожилой мужчина.
Мать тут же бросилась на него.
– Гордон! Ты хоть представляешь, что сделала твоя дочь?! А?!
Я поняла, что это отец той девушки, в чье тело я попала. Для меня до сих пор было удивительно, что я – это не я.
Мать атаковала отца, который попытался отмахнуться. Он бросился ко мне, встав на колени.
– Тише, не плачь, – дрогнувшим голосом произнес отец. – Аврелька, посмотри на меня.
– Ах, тише! Ах, не плачь! Ну, Аврелька! Тьфу! – с гадкой издевкой передразнила мать. – Уси-пуси! Дверь закрой! Не хватало, чтобы гости услышали! Они еще не разъехались! Такой позор! Мы от него никогда не отмоемся!
Она бросилась к двери, закрывая ее наглухо, а потом возвращаясь к нам.
В детстве, я однажды назвала маму злой мачехой. Что тогда началось! После моего бедного отца увезли на скорой.
– Ну не надо плакать, – слышала я ласковый шепот чужого отца. Теплая, жесткая рука ласково коснулась моей щеки. – Все образуется…
Я смотрела в его глаза. Пусть они были и не похожи на глаза моего папы, но в них было что-то такое, что заставило сердце вздрогнуть. Я сглотнула.
– Образуется?! – с такой яростью выдавила мать, что мне показалось, ее удар сейчас хватит. – Образуется?!! Ты хочешь сказать, что у нее там все зарастет?!
Она снова дернула меня за подол рубахи. А потом бросилась к кровати, стягивая простыню и комом бросая ее в нас с отцом.
– Вот! Вот что образуется! – шипела мать. – Где кровь?! Где она?! Утром надо предъявлять простыню, а где кровь?! Где?! Она осталась на какой-то солдатской койке! Или на траве! А должна была быть здесь! Здесь! На кровати! На брачном ложе!
– Прекрати шипеть, – произнес отец, а я увидела в его глазах страдание. Волосы его уже посеребрила седина, а он пытался меня утешить и защитить. Я всей душой тянулась к нему, чувствуя, словно нашла что-то потерянное, почти забытое, но такое родное.
– Твоя дочь – солдатская подстилка! – выплюнула мать. – Твоя дочь, Аврелия гуляла с солдатней! Пошла по рукам! А ты ей «усю-масю»! Ты хоть понимаешь, что тебя звания лишат! Звания! За обман! На! На, держи!
Она задыхалась, доставая из рукава какой-то документ.