От неожиданности я покачнулась и прижала свою холодную руку к разгоряченной щеке и посмотрела на дамочку с возмущением.
– Вы что себе… – задохнулась я, чувствуя внутри волну негодования.
– Нет! Это ты что себе возомнила! – прошипела дамочка. Ее худой палец больно ткнул меня в грудь.
Женщина дышала сквозь стиснутые зубы. В уголках ее глаз притаились слезы ярости. И сейчас эта ярость была направлена на меня.
Я видела, как ее трясло. Она расхаживала по комнате, словно разъяренная тигрица, обмахиваясь сложенным веером. Ее прудовые духи с запахом розы и карамели показались мне незнакомыми.
– Я в жизни не могла представить, что моя дочь скатится до солдатской подстилки!– задыхаясь, прошипела женщина, словно заведенная игрушка, меряя комнату шагами.
Она снова сглотнула, делая такие огромные шаги, что в два счета достигла середины немаленькой комнаты.
Это что? Моя мать?
Ее губы сложились в беззвучное слово: «Дрянь!». Говорила она тихо, словно боялась, что кто-то услышит.
– Помнишь, я говорила тебе о баронессе Портланд, о ее репутации подстилки! О ее позоре! И ты решила стать такой! Да? Вставай! Вставай! Пойдем! – шипела она, задыхаясь яростью.
Она дернула меня за ночную рубашку, пытаясь схватить за руку. Но я уперлась.
– Куда?! – возмущенно произнесла я.
Я еще от пощечины не отошла.
– Как куда?! – задохнулась мать, скрипя зубами. – В гарнизон! Прямо в казарму! Там знаешь, сколько мужиков! О! Тебе понравится! Ты же у нас подстилка для солдатни?! Твой муж … О! Он в ярости! Он взбешен! Генералу подсунули подстилку, в которой уже до него кто-то был!
– Что? – прошептала я, натурально обалдевая от произошедшего.
Сейчас она напоминала мою настоящую мать.
Слова, движения, поворот головы, привычка шипеть, когда что-то ей не нравится. Я называла ее «гиена в сиропе» и всю детство боялась до судорог. Я изредка ловила моменты скупой ласки, которая была адресована не мне, а была демонстрацией для окружающих. Мол, посмотрите! Как я люблю свою дочь! Только при этом никто не знал, что в тот самый момент, когда мать хвасталась, какая я у нее красавица и умница, мою руку сжимал болезненный щипок длинных ногтей, и доносился едва слышный шепот сквозь зубы: «Держи ногу прямо!». Я с детства немного косолапила правой ногой, что вызывало у матери приступы раздражения
– И быть может даже не один! – прошипела мать, трясясь от ярости. – Я столько сил, времени, денег вложила в тебя! В твое воспитание! В твое образование! Чтобы твой муж… Сам генерал! Посмотрел на меня как на… как на…
Она застыла посреди комнаты, пытаясь подобрать слово.
Я снова почувствовала себя маленькой девочкой, над которой коршуном вьется вечно недовольная взрослая женщина.
– А куда я смотрела?! – продолжала свой яростный монолог мать, мечась по комнате. – Вырастила подстилку! И! Сколько их у тебя было? А! Сколько!!!
Она налетела на меня, схватив за подол ночной рубашки и дернув его вверх и на себя, словно пытаясь задрать.
Я отпрянула к стене.
– Сколько мужиков у тебя было? – зашипела она. – Или что? Хочешь сказать один?! Да, один?! Еще скажи, что по первой большой любви!
– Я не… – попыталась прийти в себя я.
– Ты хоть знаешь, что такое настоящая любовь? – задыхалась мать, глядя на меня с обжигающим презрением. От нее пахло удушающе сладкими пудровыми духами. – Знаешь?! Настоящую любовь нужно заслужить! Ты, своим грязным ртом не имеешь права произносить слово «любовь»! Ни о какой любви в твоем случае речи не было, и быть не может! Судьба не дает ее просто так! Нет, конечно! И уж тебе она точно ее не даст! Слышала! Посмотри на себя! Такой, как ты она вообще не положена!
– Неправда! – возмутилась я, пытаясь перебороть внутри себя оцепеневшего от ужаса ребенка.
– Такой. Как. Ты! – ее палец больно тыкал мне в грудь в такт каждому ee слову. – Ее точно не дадут! Ты ее не заслужила! А то, что ты считаешь любовью на самом деле – просто… просто… разврат! Похоть! Низменные удовольствия! Но никакая не любовь!
Палец снова уперся мне в грудь, больно нажав.
– Ты опозорила нашу семью! – змеей прошипела мать, брызжа слюной.
Она на секунду замолчала.
– Нет, нет, – задыхалась она, а ее голос становился тише. – Ты ее растоптала! Как я теперь буду смотреть в глаза обществу! Мать потаскухи! Мать подстилки! Вот! Вот, что они скажут! Они пальцем тыкать будут! А твой отец? Он вот-вот лишится звания! Думаешь, генерал это просто так оставит? Знаешь, что он мне сказал?
Она снова пыталась отдышаться, бросая нервный взгляд на дверь.
Что-то ее напугало. Она побледнела.
За дверью послышались чьи-то шаги.