То, что Телль сделал, грызло его изнутри, не давало покоя. Он не знал, как ему теперь смотреть в глаза сыну. Он доходил до двери комнаты Ханнеса, но готовая открыть ее рука опускалась вниз.
– Надо просто пережить, – говорил себе Телль.
Никогда раньше сам с собой он не разговаривал.
Переживания становились все тяжелее, и только слова признания, которые рвались наружу, могли освободить переполненную совесть.
Когда Телль рассказывал Фине, его голова горела от стыда.
– Ты бы все равно ему ничем не помог, – была уверена жена.
– Но я хотя бы в этом не участвовал бы, – опустил голову Телль.
– У тебя какая была цель? Навредить старику или отвести угрозу от сына?
– Думаешь, от этого легче?
– Или ты все же что-то не то написал? – чуть наклонив голову, Фина пристально поглядела на мужа.
– Я написал – это уже «не то», – Телль смотрел на стакан с чаем, который ему налила жена. – Этот человек знал, о чем я думаю.
Есть не хотелось – кусок не лез в горло.
– Как сказать сыну? – спросила Фина. – Он ждет.
– Сказать, что учитель уехал… Нет. Это будет неправда. Собирается уехать, – ответил Телль, придвинув к себе стакан чая.
– Тогда Ханнес еще сильнее станет ждать его, чтобы проститься.
– Значит, просто сказать, что учителю запретили приходить, – решил было Телль, но, вместо того, чтобы выпить чай, отодвинул стакан.
– В школе учиться нельзя, учителю приходить домой и давать уроки – нельзя… Каково будет Ханнесу? – вопрос Фины был, в общем-то, не к мужу.
– Но сказать надо… – произнес Телль.
– Да, надо, – согласилась Фина.
На работе Телля тут же вызвал к себе мастер. Зайдя к нему, Телль увидел начальника цеха, сидевшего на месте мастера и смотревшего исподлобья.
– Зачем тебя в комитет вызывали? – угрюмо спросил начальник цеха.
– Так это не по работе, – простодушно ответил Телль.
– Но для этого пришлось отпустить тебя со смены, – не сводя глаз с Телля, мастер поставил стул возле своего стола и сел.
Телль рассказал, как было дело. Начальник цеха с мастером слушали внимательно, смотря то на него, то друг на друга.
– И это все? – спросил мастер, когда Телль замолчал.
– Все, – пожал плечами тот.
– Дурень, – хлопнул по столу начальник цеха. – Надо было договориться: ты им напишешь про учителя все, что они захотят, а они помогут с сыном тебе решить.
Телль, снова разворошивший в себе чувство стыда и вновь переживавший свой поступок, поднял на начальника цеха непонимающий взгляд.
– А… – махнул тот рукой. – Иди.
Телль еще не вышел, как они с мастером начали обсуждать услышанное.
– Я надеюсь, ты даже не подумал о таком, – сказала вечером мужу Фина.
– Нет, – уверенно выдохнул Телль. – А как Ханнес? Он знает?
– Я сказала ему, – тяжело ответила жена. – Ханнес спросил меня: «Как я смогу тогда жить, если не буду учиться?» Я объяснила, что учиться можно и самому, и не только математике. Ты только сейчас ему ничего не говори, он занимается.
– Хорошо, – согласился Телль.
Он отодвинул штору. Налив воды в стакан, сел к окну. Было видно дальнюю часть улицы, освещаемую фарами одиноких машин, фонари под окнами соседних домов, сами окна. В каждом из них была своя жизнь. Приподнявшись, Телль разглядел прохожих. Совсем недавно он сам шел по этой темной улице вместе со старым математиком.
Телль выпил воды и пошел в родительскую комнату. Фина сидела у дивана, зашивая рукав рубашки сына.
– Я должен сходить к учителю.
– Сходи, – не отрываясь от шитья, ответила Фина. – Но будь готов к тому, что тебя еще раз унизят.
Закончив в субботний день работу раньше, Телль отправился в школу, чтобы найти учителя. Ему сказали, что старика уволили по возрасту. Тогда Телль попросил его адрес. Адрес ему назвать отказались, но Телля это не расстроило. Наверняка старик жил в учительском доме за школой. Все учителя жили в том доме.
Зажженный в окнах свет помог найти квартиру старого математика. Она была на втором этаже. Телль увидел, как старик стоял на кухне – наверное, у плиты. Дверь в подъезд оказалась чуть приоткрыта, оттуда пробивался свет лампочки с этажа.
Схватившись за деревянный поручень перил, Телль чуть не оторвал его. Поправив поручень, Телль медленно поднялся на этаж и тихо постучал в крайнюю из четырех квартир. Дверь открылась на вытянувшуюся цепочку. Учитель поглядел, кто пришел, щелкнул снимаемой цепочкой и пригласил Телля в квартиру.
– Я на мгновение подумал, что это пришли за мной. Но потом понял: они бы так не постучали, – старик принес в комнату из кухни табурет.
– Вы ждете? – спросил Телль, провожая старика взглядом.
– Да, – кивнул, повернувшись к нему учитель.
Комнатка у него оказалась такой маленькой, что, кроме шкафа, стола, да кровати со стулом, в ней ничего не помещалось. Старик сел на табурет, оставив гостю стул.
– Я много лет хотел себе кресло, но куда его тут поставить-то? – словно извиняясь за тесноту, объяснил он.
За дверью в комнатке Телль заметил старый чемодан, стопкой связанные книги и зонт.
– Да. Мне нужно будет только обуться и накинуть плащ, – подтвердил учитель.
Телль смотрел в доски пола, думая, как лучше сказать.
– Простите. Я собирался пить чай. Составите компанию? – предложил старик.
Он вышел с табуретом на кухню и поставил на крохотный столик вторую чашку. Телль замялся.
– Я вам не предлагал чай, когда вы к нам приходили, – осторожно сказал он.
– А я бы и не стал, – старик жестом пригласил гостя в кухню.
Телль вынес туда стул. Старик налил чая в чашку Телля.
– Понимаете, я не должен был вам давать ни малейшего повода подумать такое, – продолжил он свою мысль.
– Подумать что? – не совсем понял Телль.
– Что я прихожу ради еды. Ну, или еще за чем-то.
Решимость к Теллю пришла сама собой.
– Я хотел попросить у вас прощения, – негромко, но отчетливо сказал он.
Положив ложку на стол, старый математик вздохнул.
– Не вам надо извиняться, а мне. Я своим поступком поставил вас в такое положение. Сложилась ситуация, из которой не было нормального выхода: либо мальчик бросит учиться, либо у меня могут возникнуть трудности. Но ничего нового. Вы ведь, прежде чем пришли ко мне, зашли в школу и узнали, что я больше не работаю там.
– И все же, – уверенно произнес Телль.
– Хорошо. Я вас прощаю. И знаете… Не только вы ведь сделали это. Но только вы пришли ко мне. Я тронут, – искренне сказал старик.
Телль держал чашку двумя руками.
– Сказали, что вы – гей, – тихо выдавил он.
– Нет. Но разве это имеет значение?
– Просто говорят…
– Говорят… – повторил за Теллем старый математик.
Тяжело поднявшись, он зажег конфорку под чайником.
– Если бы я был геем, я бы давно уехал. Тогда еще можно было уехать. Многие так и сделали… – старик сел боком к гостю и сложил руки на коленях. – А вообще, скажу вам, все это очень стыдно.
– Быть геем? – чашка Телля застыла на полдороги ко рту.
– Нет. Творить такое с людьми. Сейчас, чтобы сломать человеку жизнь, достаточно просто показать на него пальцем и сказать: гей. Так можно расправиться с соседом, который неприятен, с подчиненным на работе, даже с начальником. Да с кем угодно, – развел руками учитель и, поймав вопрошающий взгляд Телля добавил: – Да. И со мной.
– А как же тогда, что про них говорят?
– Я не специалист в семейных отношениях. Как видите, у меня нет ни жены, ни детей. Наверное, это дало повод.
Учитель налил себе кипятка в чашку и задумался, глядя в пол.
– Да, – кивнул он своим мыслям.
Подняв глаза на гостя, старик предложил еще чая.
– У меня есть, спасибо, – показал Телль свою чашку.
– По поводу геев, – устало начал учитель. – Вы просто подумайте сами: если люди любят друг друга, это – преступление? Разве любовь может быть преступлением? И какая разница, кто эти люди.
– Но ведь это же неправильно. Противоестественно, – последнее слово Теллю далось не без труда.
– Не стоит повторять то, что твердит Нацвещание, – махнул рукой учитель. – Подумайте сами: для вас лично кто опаснее – гей, который никого не трогает и живет сам по себе, тихой жизнью, или вор, который может вытащить деньги у вас? Или у вашей жены. Который может забраться в вашу квартиру, напасть на вашего сына.
Старик хлопнул слегка себя по колену. Взяв чайную ложку, он поглядел на нее и положил обратно на стол.
– Мне действительно трудно понять, почему общество выступает против геев, которые никого не грабят, не убивают, но как-то спокойно воспринимает подонков, нападающих на тех, кто не может себя защитить, – продолжил учитель. – Митинги против этого отребья как-то не проходят.
Телль ничего не ответил. Он держал обеими руками пустую чашку, не решаясь ее поставить. Учитель напряженно смотрел на отражающийся в чае свет лампы.
– Вы знаете, что будет с вашим сыном? – вдруг спросил старик.
– Знаю, – Телль почему-то был готов к этому вопросу.
Учитель кивнул и встал.
– Как бы оно ни было, мальчик должен учиться, – сказал он, уходя в комнату.
Вернулся оттуда старик с книгами.
– Вот, – он положил их на стол перед Теллем. – Возьмите учебники для Ханнеса.
Телль, не выпуская чашки из рук, покосился на книги.
– Там учебник иностранного языка лежит… – увидел он год издания на корешке книги, – старый какой!
– Все верно. Я его положил. Пусть Ханнес начнет заниматься им, – старик сел на табурет.
– Но иностранного сейчас нет. А то, что мы там когда-то учили – я уже забыл все, – признался Телль.
– Я помню, как его отменили в школах, – старик положил локоть на стол. – Но, может, когда-то все изменится. Мир большой, чтобы узнать его получше, нужен язык.
Поставив чашку, Телль осторожно поднялся со стула.
– Спасибо за чай.
Старик тоже встал.
– Спасибо за то, что занимались с сыном, – с теплотой сказал Телль. – Вы приходите. Ханнес будет очень рад.
Его слова тронули старика.
– Я постараюсь, – пообещал учитель.
Выходя из квартиры, Телль повернулся к нему. Смотреть на старика было тяжело.
– Простите меня.
Старик кивнул на двери других квартир и приложил палец к губам.
– Вы только сыну не говорите, пожалуйста, про то, куда вас вызывали, и что там было. Ханнес не должен чувствовать себя виноватым из-за ошибок взрослых, – шагнув к Теллю, прошептал учитель.
– Хорошо.
Подождав, пока Телль с учебниками подмышкой спустится по лестнице, старик закрыл дверь.
– Я был у твоего учителя, – вернувшись домой, сказал сыну Телль.
– Что с ним? Когда он придет? – загорелся Ханнес.
– Он прийти не сможет пока. Но, если он скоро не уедет, – обязательно придет. Он просил тебя учиться и передал книги.
С сожалением вздохнув, Ханнес взял учебники и отнес к себе в комнату.
Учителя Телль с Ханнесом ждали каждый день. Старик так и не пришел.