Телль словно искал повод, чтобы прийти домой поздно, когда все уснут, и его никто не встретит. Он смотрел, как обрезают, подгоняя под шаблон, деревья вдоль проезжей части. Потом Телль стоял у витрины Инторга, где между манекенами в расстегнутых рубашках навыпуск переливались разными цветами в огнях подсветки пирамиды металлических банок пива и кофе.
Когда-то Телль очень хотел купить в Инторге шоколад. Он несколько месяцев откладывал часть зарплаты ради небольшой плитки. Телль даже договорился с мастером, что даст ему деньги, тот передаст их начальнику цеха, а тот – заму по производству, у которого было разрешение на посещение Инторга. Но пока Телль копил, Нацправительство ввело запрет на все продукты и медицинские товары из зарубежья. Оказалось, они опасны для здоровья.
Еще раньше запретили всю технику из-за границы, от простых наручных часов до автомобилей. Как и мебель с детскими игрушками, они не соответствовали Нацстандарту.
Сейчас в Инторге остались только одежда да напитки. Телль не отказался бы еще раз попробовать тот кофе, которым их когда-то на работе угостил начцеха. Это было очень давно, у начцеха родился сын, и он решил отпраздновать такое событие в перерыве, после политинформации. Рабочие с наслаждением вдыхали наполнивший цех горький, густой запах. Кофе всем досталось по трети стакана, каждый растягивал свою порцию до конца перерыва. Тот кофе, купленный в Инторге, Телль до сих пор помнил. Никакой отечественный, сделанный по Нацстандарту, с ним не сравнится.
Телль зашел в гастроном Нацторга. Раньше возле таких магазинов висели огромные плакаты «Покупай наше!» Теперь плакаты сняли за ненадобностью.
Нужный Теллю кондитерский отдел был самым дальним. Занимал он всего одну витрину и стеллаж. После того, как Нацлидер посоветовал меньше есть сладкого, которое вредно для зубов, оно почти исчезло из магазинов. А на фабрике у Телля перестали выпускать сладкую газировку.
Среди скучных, однообразных пирамид из пачек печенья на полках стеллажа, коробок с леденцами, пряниками под стеклом на витрине прилавка Телль высматривал зефир.
– А нет у вас зефира? – на всякий случай спросил он выросшую за прилавком женщину-продавца.
– Нет, – ответив, продавец ждала следующий вопрос.
Телль хотел купить именно зефир, его очень любил Ханнес. Зефира в магазинах не было уже несколько месяцев.
– Дайте тогда печенье, – попросил Телль и полез в карман за деньгами.
– Какое? – подчеркнуто равнодушно спросила продавец.
– Самое сладкое, – Телль даже улыбнулся, но продавец словно не видела его.
– Я его не ем, – ответила она.
Телль вспомнил, как в этом Нацторге он несколько лет назад хотел купить конфет. На целую коробку не хватало денег, и он попросил взвесить несколько штук. Тогда продавец сказала, что у них не рынок, поэтому здесь он может купить только коробку. То была другая женщина-продавец, гораздо старше нынешней, но Теллю все они казались одинаковыми.
– Какое чаще всего покупают, то и дайте, – решил он.
– Единицу, – продавец достала из завитринья пачку с цифрой 1 на упаковке и положила ее перед Теллем.
Расплатившись, Телль отправился в бакалею. Там, наклонившись к самой витрине, вглядывался в бумажные пачки с пшеном, перловкой, горохом и манкой пожилой мужчина.
– Вы можете мне подсказать? – неожиданно выпрямившись, он повернулся к Теллю.
– Что? – растерялся Телль.
Пожилой мужчина шагнул к Теллю вплотную. От него пахло одинокой старостью.
– Я не вижу номера, – зашептал он. – Я выхожу на улицу без очков, чтобы не привлекать внимание. Но без них я плохо вижу.
– Хорошо, – согласился Телль. – Что подсказать?
– Гречку, – по-детски шепнул пожилой мужчина и добавил: – Мне только номер. Давно ее не брал – вот решил…
Телль взглянул на ценники. Сам он различал крупу по номеру, а Фина – по названию. Когда она просила мужа после работы купить пачку крупы, Телль всегда просил сказать номер.
– Смотри, – учила его Фина. – Пшено – желтые маленькие шарики. Горох – шарики побольше, желтоватые. Гречка…
– Я знаю, как они выглядят, – перебивал жену Телль. – Ты номера скажи.
Гречка стоила дороже остальных круп, и Телль с Финой ее покупали нечасто. Пачку с номером 2 среди аккуратно разложенных пачек он сейчас нашел сразу. Она лежала не второй по счету, что было бы логично, а в конце ряда круп, у края витрины.
– Номер два, – сказал Телль.
Старик шепотом спросил его, сколько она стоит. Телль помог ему отсчитать деньги.
– Дайте мне тоже «двойку», – попросил он, подождав, пока старик расплатится и заберет гречку.
Едва Телль отошел от витрины, пожилой мужчина взял его за руку.
– Послушайте, – тихо начал он. – Вы только не говорите, если вас спросят здесь, что мне помогали.
– Хорошо.
Выйдя из двери магазина, старик отпустил руку Телля и стал спускаться по ступенькам.
– Не помогайте мне, – попросил он.
– Почему?
– Я боюсь, что меня отправят в дом престарелых, – убедившись, что их никто не слышит, объяснил старик.
Телль не понимал, почему он должен знать об этом. Ведь ему не было никакого дела до пожилого мужчины.
– Моих знакомых туда отвезли, – настойчиво продолжал старик. – Мы договорились – они мне напишут. Но ни от кого не пришло письмо. Ни от кого. Их туда увезли – и все.
– Так, может, рано еще? – пожал плечами Телль.
– Больше года прошло, как увезли последнего из них. Больше года, представляете?
Телль видел тревогу старика. Но что он мог ему ответить?
– Вы просто не знаете… – сожалением произнес тот. – Таким как я, одиноким старикам, одна дорога – в дом престарелых. Даже нашим клиникам мы не нужны. Старый, изношенный материал… Уже поздно, мне пора. Боюсь не успеть до отбоя. Прощайте.
Старик медленно скрылся в темноте.
Телль поглядел на часы. У него оставалось сорок минут, чтобы добраться домой до отбоя. В голову сразу вернулось решение инспекции. Как сказать о нем Фине? Как теперь смотреть в глаза Ханнесу, разговаривать с ним, зная, что сына ждет? И зная, что ему, Теллю, предстоит сделать.
Занятый своими переживаниями, Телль не заметил, как дошел до дома. В комнате Ханнеса горел свет, а рядом, у темного окна родительской стояла Фина.
Глупо было надеяться, что сын и жена легли спать. Собравшись с духом, Телль стал подниматься по ступенькам. Ноги не слушались, дрожали, но Телль думал о том, что его ждут. И сейчас это важнее.