Зима принесла с собой стылую погоду. Небо осунулось, но сквозь взгромоздившиеся тучи упрямо мелькало солнце. В этот день Ник пошёл на кладбище.
Каменная дорога покрылась наледью, и на ней плескались отблески солнца. Пахло холодом. Редкие листья – засохшие и изорванные, как скелеты, – шуршали между могил. Ник только что вышел из склепа, где покоился отец, и ощущение безмерной тоски ещё не покинуло его. Отец умер – точнее, его убили, – и без него замок Монт-д’Эталь изменился до неузнаваемости. Нет, внешне всё осталось прежним. Монт-д’Эталь, как и всегда, встречал многочисленными башнями, вздымающимся ввысь коричневым камнем и солёным запахом моря. Но дух внутри стал другим. Поменялась власть – королём стал старший брат Ника. Поменялись люди. Поменялось само время, и это вводило в замешательство. Всё казалось чужим после нескольких лет разлуки с домом.
Ветер на кладбище стих. Вдали у входа, ограждённого высокими воротами, Ник увидел человека. Тот, вытянув худую и длинную, как у птицы-падальщика, шею, высматривал кого-то среди могил. Тёмная просторная одежда, широкие рукава и лысая голова ещё больше придавали ему вид какой-то хищной птицы, и внешность его отталкивала. Он встретился взглядом с принцем, едва заметно кивнул, и они пошли друг другу навстречу.
– Лорд Кединберг! – обрадовался принц, когда они поравнялись.
– Никос, друг мой, – удовлетворённо улыбнулся лорд. Он всех называл «друг мой». – Я тебя искал. Как давно мы не виделись! Ты вырос, повзрослел!
Ник приосанился. Ему хотелось сделать ответный комплимент, но ничего хорошего не приходило на ум при виде лорда Кединберга. Тот тоже прибавил в возрасте, только не к гордой отметке молодости, как у принца, а к убогой старости. Морщины безжалостным ножом изрезали лицо, шею и руки, а под одеждой вырисовывались очертания скелета. Время поиздевалось над его внешностью.
Ник и лорд Кединберг медленно побрели в сторону замка. Накрапывал холодный дождь. Он льдинками скользил по лицу принца, щипая кожу.
– Как поживаете? – спросил Ник.
Лорд Фергюс Кединберг натянул капюшон и вздохнул. Он возглавлял Верховный Совет, и любой догадывался, что эта работа создана для истощения, а не для удовольствия. Старик махнул рукой:
– Дел много, и все плохие. У соседей война, у нас тоже не всё гладко: люди волнуются, казна пустеет. Тебе это пока не знакомо, а вот твоему брату сейчас приходится несладко.
– Он для этого попросил меня вернуться? Чтобы я ему помогал? – поёжился Ник.
– Тебе, так или иначе, придётся вникнуть в дела.
– Может, мне лучше вернуться в Академию, доучиться?
– Друг мой, учиться можно всю жизнь, – возразил Фергюс. – Но чтобы действительно чему-то научиться, надо этим заниматься. Мы найдём тебе занятие дома.
– А если у меня всё же не получится?
Ветер взвыл и спрятал под собой слова принца. Но старый лорд Кединберг их всё равно услышал. Он не изменился в лице, не скорчил недовольную гримасу, лишь ответил невозмутимо:
– Ты хотя бы попробуешь. Скоро свадьба твоей сестры, и по меньшей мере до этого момента ты не уедешь из Эфлеи.
Вздох Ника вновь скрылся под покровом ветра. Принц, смирившись, сменил тему:
– А что он хоть за человек, жених моей сестры?
– Да… – неопределённо ответил Фергюс. Уголки губ потянулись полумесяцем вниз. – Не будем об этом.
Глыба Монт-д’Этальской стены быстро росла перед принцем и лордом Кединбергом, заслоняя небо. Каменная дорога расширялась. По ней плясал дождь вперемешку со снегом, и на края стекали бледно-грязные лужи. Мимо проносились экипажи, из-под колёс летели брызги. Ржали лошади. Грязь хлюпала под ногами принца. Остаток пути он и лорд Кединберг прошли спешно и молча, кутаясь в одежду. Лишь у самого входа в замок, когда широкая арка укрыла их от непогоды, Фергюс стянул капюшон и, не смотря на принца, сказал:
– Привыкай, друг мой. Теперь это королевство – твоя жизнь.
* * *
Король растёкся в кресле, рот его приоткрылся, а взгляд опустел. На светлом одеянии багровели засохшие пятна: одно под горлом, другое в районе груди. Тело уже начало издавать неприятный запах. Фергюс зажмурился, потом открыл глаза, и воспоминание потухло.
Дождь всё молотил по Монт-д’Этальской площади. Старик проводил принца и, спрятавшись под объёмный капюшон, поспешил в место, где воспоминания разгорались с новой силой.
Инквизиция встретила его непроглядной тьмой. Лишь у самого входа, спрятанного за железной дверью, под потолком одиноко зияли две оконные дыры. Старик зажёг лампу и прошёл внутрь. Слабый звук шуршаний и попискиваний господствовал в сырых коридорах. Фергюс владел этим местом. Здесь, в подземельях, он из королевского советника превращался в мрачного инквизитора. Его оружием становилось уже не влияние, не титул, не близость к королю, – а страх, который старик внушал несчастным арестантам.
Свет, источаемый масляной лампой Фергюса, коснулся невзрачной двери, которая по цвету и фактуре сливалась с серостью подвальных стен. Только ржавая каёмка и чёрное углубление замочной скважины выдавали её существование. Какая инквизиция может обойтись без секретных проходов? Инквизитор достал ключ. Послышался щелчок затвора, и затхлый запах набросился на Фергюса. Под тусклым светом лампы виднелись развалины. А где-то в другом конце Монт-д’Эталя прятался такой же проход, через который в замок проник убийца – человек, который лишил жизни отца Ника, короля Грегора.
Инквизитор запер тайную дверь и прошёл дальше по подземельям. Накануне он собрал всех, кто знал или мог знать о тайных лабиринтах, и рассадил по допросным комнатам. Руки и ноги арестантов сдавили цепи, а на столах лежали заострённые инструменты, призванные разговорить несчастных. Фергюс взял в руки такой инструмент и повертел им перед носом первого подозреваемого.
– Значит, ты знал о тайных подвалах? – хмыкнул старик, и допрос начался.