– До чего же хороша! – Глафира Никитична уже повторялась, но разве могут быть лишними слова в адрес девушки, вчерашней пансионерки, нынешней невесты.
Сонечка перебирала пальчиками на клавишах фортепиано и в разговор не вслушивалась, зато её мамаша забеспокоилась, как бы не сглазили дочку, поэтому перевела беседу в другое русло:
– А как Ваша крестница – Варвара Сергеевна?
– Уж больно чахлая, – пренебрежительно махнула рукой Глафира Никитична.
Себя считала она честным человеком, не боящимся сказать правду. И в глаза, и за глаза.
– Вот уж жаль, – промолвила Татьяна Владимировна. – Знавала я её родительницу. Очень добрая женщина. Были они с супругом, правда, небогаты, но очень замечательные люди.
– Её родительница, моя внучатая племянница, тоже была слаба характером. Но про покойных лучше никак, – тут Глафира Никитична сделала исключение в своих принципах. – А Варя совсем синий чулок. Сидит, целыми днями книжки читает. Я стараюсь привлечь её к рукоделию. Вот она и чередует книги и шитьё с вязанием и вышиванием.
– Разумно. Но удастся ли ей выйти замуж?
– Не знаю. Польститься-то особо не на что. Может, вдовец какой-нибудь. В наших краях я не вижу никого ей в мужья, а в других местах мы и не бываем.
– А она ведь училась с нашей Сонечкой. Соня, – позвала Татьяна Владимировна дочь. Та оставила клавиши и развернулась к женщинам. – Вот Глафира Никитична хвалит твою подружку, Вареньку Палетову, говорит, что рукодельница добрая.
– Ах, Глафира Никитична, – Соня подошла к женщинам, – как жаль, что сегодня она не приехала. Было бы так приятно увидеться.
– Действительно, Глафира Никитична, – вмешалась тут в разговор молчавшая до этого Ольга Павловна. В присутствии тётки мужа она всегда робела, – привозите к нам Варю, мы будем рады.
– Девушкам вместе будет веселее. Сонечке надо теперь набраться сил и здоровья. А доброе старое знакомство только на пользу будет. Дорогая, – обратилась вновь Татьяна Владимировна к своей младшей дочери, – что же ты сегодня от фортепиано не отходишь? Погуляла бы в саду, посмотри, какое солнце. А возле беседки расцвёл розовый куст. Такая прелесть.
Сонечка, накинув лёгкую шаль, послушно вышла.
– Такая худенькая и бледная после пансиона. Уж не знаю, как её и подбодрить. А как поживают ваши добрые соседи? – Татьяна Владимировна спросила одновременно и Глафиру Никитичну, и свою старшую дочь, надеясь, что кто-нибудь невзначай доберётся до интересующего её молодого человека.
– Афанасий Петрович, как всегда, весь в делах. Поместье процветает, задумал маслозавод поставить.
Татьяна Владимировна задумалась. Хорош, конечно, но для Сонечки староват. Перевела взгляд на старшую дочь.
– У Александры Васильевны Горобец… Маменька, помните её?… Удар был, сейчас лежит, никого не узнаёт. Страшно-то как! На прошлой неделе к нам заезжала, ничто не предвещало, и вот такое.
– Помню её, конечно. Но она ведь в возрасте уже. Что ж делать?
– Да, съехались родственники… Маменька, а Николай Кузьмич всё же решил оставить службу.
– Это Думинский? – на всякий случай уточнила Татьяна Владимировна и подалась к дочери, приготовившись слушать.
– Ну так такое огромное поместье, – видя живой интерес, подхватила последнюю новость Глафира Никитична. – Где же тут совмещать. Теперь ему нужно в хозяйстве разбираться, да управлять.
«И жена ему добрая нужна. А кто может быть лучше Сонечки?»
– Значит, он сюда окончательно переехал?
– Ну, окончательно или нет, про то неведомо, но так скоро в дела наследства не вникнешь, времени много понадобится. – Глафира Никитична наклонилась к Татьяне Владимировне, – чем не жених для Сонечки?
– Маменька, – тут же уловила всеобщее настроение Ольга Павловна, – на следующей неделе у меня именины, думаю пригласить к нам на вечер соседей.
Татьяна Владимировна поняла, что пришло время действовать.